Зрелище за окном мало переменилось. Обманно течение времени поздней осенью, когда утро неотличимо от вечера, а сумрачный день братается с ночью.
Накануне я не успела рассмотреть свою обитель, а она того стоила. Вместо столбов в углах стояли серебряные деревца, и резные листочки временами трепетали, как живые, издавая едва слышный хрустальный перезвон. Взамен светлячков перепархивали в ветвях диковинные птицы с оперением, точно выточенным из драгоценных камней, — так оно горело и переливалось. Стоило мне обратить на птиц взор, они тотчас принялись выводить приятную мелодию, навевающую воспоминания о лете и далёкой флейте одинокого пастуха.
Под их пение я бродила, онемевшая от красоты вокруг, разглядывая всё новые диковины: вместо свода над головой — медленный танец облаков в небе, хрустальная прозрачность льда — под ногами, а в инеевых узорах на стенах видятся сцены пиров, охот и любовных встреч. Крышки резных сундуков гостеприимно распахнуты: бери, мол, чего ни пожелаешь! А желалось, как любой женщине, многое. И тончайшей выделки вышитые сапожки… и плащ, отороченный голубоватым мехом… и тяжёлые запястья, сплошь усаженные самоцветами… К такому великолепию и прикоснуться неловко: наверное, сама королева не смеет и мечтать о подобных убранствах. Как знать, кому они предназначены? Быть не может, чтобы мне. Да и плащ Самайна был для меня дороже всех сокровищ в тех сундуках.
От дверей донёсся стук, и голос Зимнего Короля позвал меня по имени. Я усмехнулась. Едва ли он сам топил очаг и принёс еду, а значит, для него засовы на дверях вовсе не помеха, если уж его слуги беспрепятственно проходят сквозь них. Самайн попросту решил следовать моим правилам. Уверить, будто бы я вправду хозяйка себе.
Я отворила дверь, впуская сидхе, будто бы он впрямь нуждался в приглашениях. Впустила, соглашаясь с этой странной игрой.
Самайн провёл по мне медленным долгим взглядом.
Я застыла, чувствуя, как румянец вспыхнул на щеках, — точно бы ладони Зимнего Короля следовали за его взглядом, чуткими касаниями.
— Хорошо ли тебе спалось в доме моём, дорогая гостья?
«Или не стоял ты у моего изголовья?» Оттого и сны были светлы и безмятежны. Дурным видениям он не позволил подлететь к моему ложу.
— Вот как? — усмешливо изогнула бровь. — Разве я гостья здесь?
— Здесь ты всегда гостья долгожданная.
— Иначе было в нашем уговоре, — припомнила нарочно.
Видела: Самайну не по нраву разговор, и со злостью, которой не чаяла в себе узнать, язвила словами. Хоть в такой малости отплатить за бесплодное ожиданье, за ночь Бельтайна, за сговор с нелюбимым мужем!
Слова! Единственное оружие, каким владела, но кто сказал, что оружие это слабо?
— Что уговор? Ты сама произнесла услышанные когда-то древние слова. И не мне ли выбирать, что за службу задать тебе? Или эта тебе чем плоха?
«Всем хороша. Кроме второго нарушенного гейса!»
Самайн прошёл мимо меня в глубь опочивальни, овеяв холодом. Края тяжёлого плаща, укрывшего его плечи, стелились позёмкой, касаясь пола. Там, где он ступал, по глади льда змеились трещины застывшей воды. Всё, до чего притрагивался, расцветало инеевыми цветами.
«Боги, с кем смею пререкаться!» — ужаснулась и удивилась, следя за Зимним Королём. Глупость или смелость развязали мой язык? С детства Самайн исподволь приучал меня видеть в нём друга и заступника, понуждая забыть об истинной его природе, о могуществе, коим он владеет… но что помешает ему обратить свою силу не в помощь мне, но во вред? Кто смеет запретить ему? Говорят, даже боги предпочитают не вставать на пути Дикой Охоты…
Я не заметила, как Самайн очутился за моей спиной. Кто уследит за диким осенним ветром?..
Шёпот пошевелил прядь у виска. Холодный запах мяты и остролиста…
— Что оставалось? Твоя гордость, Мейвин, такова, что не позволила бы войти в мой дом званой гостьей. Но ты смирила её ради своего короля, согласилась стать моей рабой…
Недавнее наваждение сбылось: к словам и дыханию, что я ощущала на своей коже, присоединились руки, касавшиеся волос и лица — невесомо, точно невзначай. Кончики пальцев обводили ухо, вычерчивали на щеке причудливые руны, которые — казалось мне — клеймами вспыхивали на коже. И от холодных этих прикосновений я замерла, без дыхания, без движения, точно обратившись в ледяное изваяние под руками Зимнего Короля. Но кровь во мне зажигалась огнём, реки пламени ярились, запертые в ледяных берегах…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Самайн заговорил ещё тише, глуше, задумчиво перебирая слова, как выбившиеся из кос пряди:
— Ты не веришь мне… что ж. Я дал тебе на то право. Скажи я, что ничего не потребую взамен за свою помощь… ну же, признайся, Мейвин! — Одарив прощальной лаской, прохладные пальцы спорхнули со щеки… чтобы мгновением позже сжаться на предплечьях стальными браслетами. Какой-то малости не хватало до боли.
Но Самайн не переступил черту, шаг за которую я едва ли простила бы. Приняла, смирилась — возможно. Но не простила.
— Что бы ты решила на это? Что возьму причитающееся, — как же иначе! — только лишь с отсрочкой? Ведь все мы обманщики! Пусть не имеем права лгать, находим тысячу лазеек как обойти запрет! Путаем, недоговариваем, замалчиваем… дарим ложную надежду, сбиваем с верного пути… Так ты думала? — Словно выведав отчаянные мысли, что бились во мне, ломая крылья, обезумевшей стаей птиц, Самайн в сердцах встряхнул меня и сжал в объятиях. Склонил голову, так, что длинные пряди цвета сажи и пепла перемешались с моими. Выдохнул отчаянно и зло: — И была права! Я и теперь обманываю тебя, как морочил прежде. Знай это!
Я отчаянно рванулась, высвобождаясь…
Кто бы дал мне волю! Самайн только крепче прижал спиной к своей груди, шепча, как заклятье или молитву:
— Но знай и другое… Всё, что я ни делал, всё, что делаю теперь, — всё это для тебя и ради тебя! Чем ещё убедить тебя, когда могу лишь просить мне верить?
Я облизнула пересохшие губы.
«Боги, дайте сил выдержать это…»
— Отчего бы просто не сказать правду? Не мучить меня… и себя?
Он коротко рассмеялся, разжимая объятия. И я поразилась помимо воли: как жила прежде, не зная силы этих рук? как сделалась слаба и одинока, лишившись их поддержки…
— И верно, — чего же проще? Если бы только знать, что ты поступишь верно… как будет лучше для тебя! Но я знал… я знаю тебя, Мейвин. Потому не могу признаться, не будучи уверенным, что ты не наделаешь ошибок. Даже я не сумею ничего исправить дважды. Да мне и не позволят вмешаться вновь. Существуют законы, Мейвин, которые и богам не позволено нарушать… Однажды я уже нарушил закон. — Самайн упрямо вскинул склонённую голову, неволя взглядом, горящим тёмным огнем. — И не затем, чтоб всё оказалось напрасно! А после… проклинай, ненавидь — если станет от этого легче! Но я добьюсь своего.
Я стояла, ни жива ни мертва. Сердце колотилось внутри, словно пойманная в клетку ладоней птаха. Нечего и думать, в чьих ладонях трепещет глупая пичужка! Неужто после всех слов эти тонкие сильные пальцы сожмутся, обрывая трели… оставляя небрежно развеянную горсть алых перьев?
Нет!
— Я верю… — прошептала одними губами.
Но он услышал. И за какой-то миг вновь очутился рядом и обнял порывистым объятьем. Посулил, касаясь губами моих волос:
— Я буду делать всё, чтобы помочь тебе, Мейвин. А потому… прости меня!
Он оставил меня вовсе без сил с этим разговором, играя на моих чувствах, точно на флейте. Словно забавлялся, испытывая: а ну-ка, какую ещё мелодию сумею извлечь из неё? Как легко ему удавалось сводить воедино невозможные, казалось, вещи! Обещать помощи, всей, что в силах дать мне — а ведь, надо полагать, немалое во власти вожака Дикой Охоты! — и тут же виниться в этом, словно бы в тягчайшем преступлении. Поневоле начнёшь бояться обещанного!
А Самайн, меж тем, указал на запертые сундуки:
— Не угодил с нарядами? — спросил так обыденно-просто.
Я непонимающе смотрела на стоящего вполоборота мужчину. Точно и не было перехлестья слов, сплетенья взглядов… прикосновений, что рассыпались искрами по коже. Стылый серый взгляд, твёрдо сомкнутые губы. Не придумала ли я того мужчину, что шептал сокровенные признания? что обнимал так, словно любил больше души своей? И вновь видела перед собою Зимнего Короля — не меньше. Но и не больше.
