Как выяснилось, главная опасность для меня исходила все-таки не от старушек. Стоило мне сделать пару шагов в сторону выхода, как в храме что-то кардинально поменялось. Ненавязчивый монотонный гул молящихся куда-то вдруг пропал, в помещении стало как будто темнее, люди застыли недвижимо в самых неожиданных позах. Лишь один из служек парнишка лет двадцати пяти весьма могучих статей, круглолицый с аккуратной темно-русой бородкой уверенно направился в мою сторону и, гневно глядя на меня своими выпученными серыми зенками, рявкнул:
— Ты что творишь, дед?! С какого… воруешь благодать, не тебе предназначенную?!
Вот же вляпался. Не хватает мне конфликта со здешним духовенством, точнее с магической его составляющей. Не думаю, что все здешние попы и прислужники продвинутые чародеи — вон, второй служка недвижим, значит неодаренный. Ладно, морду кирпичом, как выражается мой реципиент: «Я — не я, и лошадь не моя». Попробую отбрехаться.
— Да ты что, внучок, ничего-то я и не крал. Молился усердно Господу нашему Иисусу Христу о ниспослании Благодати… — Трижды перекрестился с перепугу, вроде как гром грянул, при этом, к счастью, ничего не напутал. — Вдруг… сам не понимаю, что случилось. Воспарил к небесам аки ангел господень, будто крыла за спиной выросли. Не иначе чудо от Спасителя нашего случилось. Снизошел, получается, до раба своего Трофима.
— Так, дед, ты мне зубы не заговаривай! Признавайся, кто подговорил красть Благодать?!
— Еще раз повторяю, внучок, никто меня не подговаривал, Трофим Афанасьевич Смирнов за всю свою долгую жизнь копейки ни у кого не украл. Так что не надо меня попрекать в том, чего я отродясь не совершал. Говорю же, молился у святого лика, испросил у Господа толику Благодати, для себя и сына больного. Всеблагой услышал и одарил мя своим вниманием. Тебя как звать-то милок?
— Пантелеймон, — на автомате ответил молодой дьякон.
— Так вот, Пантелеймон, чрез всего меня, навроде как, волна живительного света прошла, будто годков двадцать скинул. Надеюсь, сыну мому Александру также что-то перепало. Сёдни позвоню, спрошу, как он там.
Пока я изображал перед церковнослужителем эдакого недалекого дедка, тот пытался меня прозондировать на предмет состояния моего внутреннего хранилища. А вот и хренушки вам, уважаемый дьяк, чтобы какой-то начинающий чародей смог пробить астральную защиту Илема Этанарского… Ха-ха! и еще тыщу раз ха! За моими плечами не одна сотня магических поединков еще с времен Академии, где всякий Светляк считал своим долгом как-нибудь унизить единственного на всем потоке некроманта. А там были такие зубры, не чета этому пацану, возомнившему себя Дланью Христовой. Так что хрен тебе, уважаемый церковник, ты узришь только то, что я позволю тебе увидеть. Легкий ментальный посыл и магическому зрению Пантелеймона доступна лишь слабая искорка, никак не тянущая на прихваченную мной «вишню».
— Неужто еще один осененный?! — пробормотал про себя дьякон. — Интересно, куда делась вся благодать? Трофим Афанасьевич, расскажите, что с вами случилось?
Ага уже не «дед, что ты творишь?», а уважительно Трофим Афанасьевич. Прогресс налицо. Еще бы выбраться отсюда в животе и здравии, без ущерба для церквушки и этого одаренного.
— Трудно словами объяснить, вьюнош, стою я, значитца, прошу Господа о ниспослании благодати для меня и сына Александра, значитца, Трофимыча. Тут как накатит, будто светлым оком кто-то глянул и золотым свечением всего меня окатило. Опосля в глазах, правда, потемнело и вообще… — Я вдруг замолчал, и нарочито удивленно открыл рот, будто только что заметил некоторые странности, царящие вокруг. — Чой-то с ими, Пантелей? — указал рукой на недвижимых прихожан.
— Не обращайте внимания. Если по-научному, мы с вами в статическом темпоральном коконе. Для всех прочих кроме нас время стоит на месте.
— Осподи! Силы Небесные! — всплеснул руками я. — И это всё ты, Пантелеймон сотворил?
— Ну это мелочи, Трофим Афанасьевич, — выпятил грудь колесом детина, — помимо этого я еще многое могу…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И подлечить старика могёшь? — я попробовал поймать хвастуна на слове и попытаться перевести нашу беседу в нейтральное русло.
— Не, жизненными силами, иже с ними природными стихиями управлять не могу. Моя стезя пространственные и ментальные манипуляции. Вы вообще где проживаете?
— В Дымово в частном доме, за номером двадцать пять, по улице Чкалова.
Тем временем дьяк отвел от меня пристальный взгляд своих выразительных серых глаз и вполне миролюбиво сказал:
— Трофим Афанасьевич, злого умысла с вашей стороны не усматриваю. Вы теперь у нас еще один осенённый Благодатью. Сколько вам годков, дедушка?
— Восемьдесят пять в феврале месяце стукнуло.
— Поздновато, конечно, посему конкретную специализацию кудесника вам уже не получить.
— С чего бы это Пантелейша? Рази не достоин? — показушно возмутился я.
— Ну как не достоин? Конечно же достоин, вот только получить доступ к Благодати недостаточно, необходимо пройти длительное обучение у высших осененных, а старость у нас пока что лечить не научились. — Интересная информация. Неужели здешние маги не умеют запускать регенеративные процессы обновления в организме человека? Бред какой-то. Любой адепт Магии Жизни или природы способен излечивать людей от любой хвори, в том числе и от старости. Даже я — некромант умею это делать, правда с большим перерасходом энергии, но при наличии Талисмана в моем замке любые потери были для меня не критичными. — Так что извините, Трофим Афанасьевич, но как чудотворец для Пресвятой Церкви вы бесперспективны.
— Дык как же так-то? — Я постарался вложить в свой голос максимум огорчения, при этом не проявить своих истинных эмоций. Теперь, когда выяснилось, что церковникам я не интересен, есть шанс «разойтись краями», то есть без взаимных обид и претензий.
— Да вы не расстраивайтесь, дедушка. Просто вам не повезло получить божий Дар немногим раньше. Будь вам хотя бы годков под пятьдесят, тогда бы за ваше обучение, возможно, и взялся бы кто-нибудь из высших осененных. А так… ну сами понимаете, — широко развел своими могучими руками дьякон. — Да, еще один момент, теперь вы наверняка способны видеть Благодать и не только видеть, но впитывать её, хотя бы для поддержания в форме вашего потрепанного организма. Она присутствует во многих местах. Вот только безоглядно хватать не советую, поскольку у неё может быть законный хозяин. На кладбищах, в местах проведения культурно-массовых и спортивных мероприятий, на просторах Интернета и еще много где Благодати много, но соваться туда за ней не рекомендую — опасно для жизни. Также не обворовывайте божии храмы, ибо при каждом имеется свой наблюдатель, который немедленно зафиксирует появление осененного и возьмет вас на заметку. — Крайне ценная для меня информация. Благодаря моей астральной защите Пантелеймон не смог поначалу увидеть во мне одаренного. Лишь после того, как я прихватил весь накопленной в алтаре (или как его здесь называют «престол») запас энергии, он смог опознать во мне чародея, даже не чародея, а всего лишь вновь осененного Божией Благодатью. — И еще, Трофим Афанасьевич, в какой-то момент вы можете ощутить себя эдаким могущественным существом, способным оказывать влияние на ход мировых политических событий. Возможно, эту мысль кто-то нехороший постарается вложить в вашу голову. Настоятельно не советую этим заниматься и поддаваться на уговоры разного рода сомнительных личностей, кои станут уговаривать вас начать «прогибать этот мир под себя». При каждом более или менее значимом политике существует специальная служба, для его защиты от любых проявлений транцендентного характера. Короче, Трофим Афанасьевич, беспокоить из-за вас кого-то из высших осененных иерархов я не стану. Претензий к вам не имею, ибо не ведали, что творили. Засим до свидания. Надеюсь еще неоднократно с вами увидеться в стенах нашего храма.
После этих его слов все вдруг вернулось на круги своя. Легкий гул голосов, колеблющийся свет от сгорающих свечей и пламени лампадок, как бы ожившие лики святых угодников поглядывали на меня с явно выраженным укором, мол служку тебе обмануть удалось, но нас-то не проведешь, мы все видим. Сразу стало как-то неуютно в божьем храме. Скомкано попрощался с дьяконом, после чего тут же поспешил удалится. Проходя мимо кучкующихся в притворе старух, ощутил ревнивый взгляд, будто клинок в печень засунули. Неужто ревнуют за то, что внимание их обожаемого Пантелеймона к себе привлек. Ну точно, эти мегеры совсем сбрендили, считают себя тут хозяйками. Неужели во всех заведениях подобного рода такая же ерунда творится?
