Не будучи диссидентом,
я предложение участвовать в «МетрОполе» получил.
Сделано, правда, оно бы мимоходом и почти случайно.
Как-то поздним вечером я вышел из дому выгулять своего любимого Бульку и увидал выходившего из соседнего подъезда Аксёнова.
В том подъезде еще недавно жила его мама, Евгения Семеновна. Но год назад (в 1977-м) она умерла, маленькая однокомнатная ее квартира пустовала, и я знал, что Вася поселил в ней своего дружка Женю Попова.
– Что так поздно? – спросил я. – Выпивали, что ли?
– Какое там выпивали, – ответил Вася. – Альманах клеили.
Об альманахе краем уха я уже слышал, и удивило меня в этой его фразе только одно слово: «клеили». Что значит – клеили? Что там надо клеить?
Вася объяснил, что формат альманаха задуман необычный, на каждой его странице будет размещено четыре стандартных, и вот они сидят и наклеивают уже распечатанные машинописные страницы на большие листы ватмана.
– А что потом? – спросил я, не очень ясно представляя, как они собираются распространять книжищи такого гигантского, неуклюжего, неудобного для чтения размера.
Вася объяснил, что, расклеив десять-двенадцать экземпляров, они устроят вернисаж , как это принято у художников. Где? Ну, в каком-нибудь кафе. Пару экземпляров пошлют в официальные советские инстанции – Госкомиздат, ВААП.
– А один, – сказал он, – Карлу.
С Карлом Проффером и его очаровательной женой Эллендеей я в то время был уже хорошо знаком – в каждый их приезд в Москву встречался с ними у Фазиля или у Войновича.
– Да, кстати, – сказал Вася. – А у тебя не найдется чего-нибудь для нашего альманаха? Наверняка ведь есть что-то неопубликованное.
– Так сразу не соображу, – сказал я. – Подумаю.
На самом деле неопубликованного у меня в то время было много. Томилась в ящике письменного стола рукопись давно законченного «Случая Мандельштама». Близок к окончанию был разросшийся до невероятных размеров «Случай Зощенко». Из той и другой книги наверняка можно было выбрать какой-нибудь отрывок для «МетрОполя». Трудно, правда, было бы выбрать такой, который невозможно было бы обвинить в антисоветчине. Но если бы даже составителей альманаха это не смутило, смущало меня.
Я не сомневался, что ни одному из авторов «МетрОполя» их затея с рук не сойдет. Но я к тому времени давно уже готов был «перейти Рубикон», так что смущало меня не это.
Вспомнилось любимое присловье Виктора Борисовича Шкловского. «Если есть детей, – часто повторял он, цитируя, кажется, Свифта, – так уж лучше больших, а не маленьких». Применительно к данной ситуации это означало, что если уж платить за переход Рубикона (а плата – это я понимал – будет немалая), так лучше за целую книгу, а не за какой-то там маловразумительный отрывок.
Примерно так я думал и чувствовал, когда сказал Васе, что подумаю. На самом деле особенно раздумывать над этой проблемой я не собирался, сразу решив, что участвовать в Васином альманахе не буду.
А окончательно я сформулировал для себя свое отношение к этой затее в состоявшемся вскоре разговоре с Фазилем.
В приведенной мною коротенькой цитате
из воспоминания Виктора Ерофеева есть одна маленькая, но весьма существенная неточность.
«К делу были привлечены, – вспоминает он, – Андрей Битов и мой сверстник Евгений Попов (Фазиль Искандер подключился позже)».
«Маленькая неточность» этой формулировки заключается в том, что на самом деле Фазиль не подключился «к этому делу», а его подключили .
Можно даже сказать – изнасиловали.
Мы с ним тогда жили в одном подъезде – моя квартира была на седьмом этаже, а его (точно такая же) – на восьмом, и мы бегали друг к другу по нескольку раз на дню. А нередко и вечера коротали вместе, то за шахматами, то за чаем (случалось, что чаепитие сочеталось с дегустацией и других напитков, покрепче). И вот в один из таких вечеров Фазиль рассказал мне, что заглянули к нему как-то на днях Андрей Битов с Васей Аксёновым и предложили стать одним из составителей их будущего альманаха. То есть не то чтобы участвовать в работе над ним – нет, об этом они его не просили, – а всего лишь о том, чтобы он разрешил им в перечне составителей (их тогда было четверо, Аксёнов, Битов, Ерофеев и Попов) поставить и его подпись.
– И ты согласился? – ахнул я.
– Ну да, – слегка смутившись, ответил он. И объяснил: – Вася просил, чтобы я их поддержал. Неудобно было отказаться.
– А ты понимаешь, чем тебе это грозит? – спросил я.
Нет, он не понимал.
Ведь он к тому времени уже перешел Рубикон, отослал Карлу свой роман «Сандро из Чегема», и эта главная его книга, не имевшая никаких шансов появиться на свет ни в одном из советских изданий, вот-вот должна была выйти у Карла и Эллендеи в их «Ардисе». И он был уверен, что в сравнении с этой главной его акцией, которая круто повернет всю его жизнь, участие в аксёновском альманахе – просто детские игрушки.
Я был уверен, что всё будет ровно наоборот. Что участие его в «МетрОполе», да еще в роли одного из зачинщиков этого коллективного бунта, начальством будет рассматриваться как главное его преступление. Что факт публикации «Сандро» в «Ардисе», конечно, тоже вызвал бы неудовольствие. Но в конце концов как-нибудь это бы рассосалось. А тут еще неизвестно, как обойдется и чем все кончится.
– Э, – отмахнулся Фазиль, – семь бед, один ответ.
Я изо всех сил пытался втолковать ему, что его беспечное согласие объявить себя одним из закоперщиков коллективного бунта гораздо для него опаснее, чем решение опубликовать на Западе своего «Сандро», но он решительно этого не понимал и в это не верил.
– Ну как же ты не понимаешь! – горячился я. – В твоем романе нет никакого криминала. И ты на голубом глазу можешь твердить: «Да, сам отослал его в “Ардис”. Это главный мой труд, главное дело моей жизни, и если не получается напечатать его здесь, пусть появится хоть там». А тут – групповуха. Ты думаешь, что в сравнении с твоим «Сандро» этот их альманах всё равно что муха в сравнении со слоном. Но поверь мне, из этой мухи они слепят такого слона, что мало не покажется.
Говоря это, я не сомневался,
что так оно всё и будет. Но масштаб разразившего скандала далеко превзошел самые мрачные мои ожидания.
Началось с того, что всем участникам «МетрОполя», не только пятерым составителям, а всем до единого, были вручены – и не как-нибудь, а присланы с нарочным – повестки с требованием в такой-то день, такой-то час предстать перед всем синклитом секретариата Московской организации Союза писателей. Стиль этих повесток (свою слегка обескураженный Фазиль мне показал) был совершенно тот же, что у той, которую я однажды получил от следователя Московской прокуратуры: «…предлагается явиться…», «…в случае неявки…». Разве только не сообщалось (как в моей, прокурорской), что в случае неявки приглашаемый будет «доставлен приводом».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
