Я и сам чувствовал, что меня заносит, но остановиться вовремя не смог.
В диспетчерской воцарилась нехорошая тишина. Рудавский, пробормотав, что пойдет заварит кофе, вовремя ретировался от греха подальше в соседнюю комнату.
– Ну и что вы об этом думаете, профессор? – громко осведомился Генон. На скулах его начинали вспухать желваки: верный признак предстоящей вспышки.
– Видите ли, коллега, – сипло изрек Гузевский, обращаясь ко мне, – вы оказались в плену у довольно распространенного … м-м… заблуждения, свойственного ненаучному подходу к оценке положения человека в мире и обществе. Я не хотел бы показаться чересчур назидательным, но данное заблуждение заключается вкратце в том, что будто бы положительная оценка субъектом своего существования – то есть, так называемое счастье – зависит целиком и полностью от совокупности условий существования. «Бытие определяет сознание», вдалбливали нам в голову на протяжении многих лет, забывая подчас уточнить, что имеется в виду под бытием, а что – под сознанием… Вданном случае существование нашего Подопечного определяется весьма специфичной совокупностью условий, среди которых немаловажную роль играет его неосведомленность об Опеке…
– Я понял, Ариан Диамидович, – довольно невежливо прервал я излияния главного научного консультанта. – Ну, хорошо, вы считаете, что работа на дому, машина – это роскошь, которая даст Подопечному основание догадаться о нашей Опеке… Но ребенок-то здесь причем?
– А вот на этот вопрос тебе отвечу я, – вмешался Генон. – Если бы Подопечный был женщиной, то и тогда мы бы постарались сделать все, что в наших силах, чтобы не допустить рождения ребенка. И не надо считать нас бесчеловечными сухарями, Кир.
Просто-напросто ребенок, помимо тех положительных эмоций, которые он доставляет своим родителям, неизбежно станет причиной для тревоги, страха за его судьбу, а в конечном счете – и лишним объектом для Опеки. Ты вот что пойми, Кирилл: мы ведь не всесильные боги, и наши возможности не безграничны… А родись у Подопечного ребенок – и объем тех средств, которые мы тратим на Опеку, возрастет во много раз!
– По-вашему, бухгалтерский подход к проблеме человека уместен, шеф? – спросил я и тут же понял, что переборщил.
Генон взорвался. Он стукнул кулаком прямо по диспетчерскому пульту, едва не выведя из строя всю аппаратуру, и заорал, что, в конце концов, ему решать, чту Подопечному нужно, а что – нет; что в обязанности диспетчера вовсе не входит решение концептуальных вопросов Опеки и что, самое главное, я упускаю из виду один момент… Тут он замолчап так же внезапно, как и начал кричать.
– Что вы имеете в виду, шеф? – спросил я, тоже начиная злиться.
– Галина, – сказал коротко Генон, и я сразу всё понял и оценил этот аргумент как действительно убойный.
– Простите, шеф, – виновато сказал я, отведя глаза.
– Ладно, – сказал он. – Бог простит… Ты лучше не отвлекайся, Кирилл. Пойдемте, Ариан Диамидович.
Уже у выхода Генон обернулся ко мне и сказал:
– А вообще-то ты идешь по моим стопам, мой хороший. Когда-то и я мучился подобными вопросами…
Уж не знаю, чего больше прозвучало в этот момент в голосе шефа: похвалы в мой адрес или сожаления о том, что люди обречены повторять чужие ошибки…
Когда они ушли, я некоторое время тупо пялился на экраны квадратора, прежде чем сообразил, что меня уже давно вызывает на связь агент номер восемнадцать. Это был один из наших людей в НИИ, где работал Подопечный. Кто это был на самом деле, я не ведал и ведать, в принципе, не хотел: какая мне разница?.. Вообще, у нас много было своих людей в самых разных местах, где имел обыкновение бывать Подопечный, но в НИИ – особенно. Каждый из них имел свой порядковый номер, и все они, наверное, совмещали работу на Опеку с исправным исполнением своих функций в качестве старших и младших научных сотрудников, лаборантов, инженеров-испытателей и прочих штатных единиц.
Агент номер восемнадцать был в состоянии, близком к панике. Через полчаса всех больших и малых начальников собирали на расширенное совещание-летучку с участием директора НИИ господина Теренецкого. Между тем, по сведениям, имеющимся у номера восемнадцатого, на данном совещании заведующий производственным сектором некто Сипайлов должен был выступить с разоблачительной речью, в которой непременно собирался упомянуть с отрицательной стороны и Подопечного. Может быть, никакими оргвыводами этот демарш Подопечному и не грозит, но энное количество нервных клеточек у него наверняка отнимет… Все меры, предпринятые номером восемнадцатым в целях предотвратить критику в адрес Подопечного, результатов не дали, поскольку господин Сипайлов прибыл в НИИ недавно и еще не успел – а может быть, и не захотел уяснить, на каком особом положении здесь находится скромный инженер по технике безопасности. В связи с этим, мне как лицу ответственному и полномочному предлагалось принять соответствующее решение.
Я скрипнул зубами, но вслух заверил номера восемнадцатого, что, конечно же, без внимания его информацию не оставлю. В течение последующих пятнадцати минут я вывел на экран компьютера и тщательно изучил личное дело господина Сипайлова.
Ничего хорошего для себя я там не обнаружил. Судя по его биографии, зав производственным сектором был человеком прямым и принципиальным, и оправдывал свою репутацию правдолюбца несмотря ни на что. За свое пагубное пристрастие к истине он уже не раз был наказан лишением всевозможных премий, увольнением с работы, развалом своей собственной семьи и даже мордобитием, но, видно, испытания только закаляли его характер.
У меня было много разных возможностей заткнуть глотку этому борцу за справедливость на производстве, но я решил выбрать самый верный и быстродействующий способ. Я снял трубку и набрал номер самого Теренецкого.
Однако его на месте не оказалось. Секретарша милым голоском мне сообщила, что еще с утра Павел Александрович уехал в главк и ожидается лишь к самому совещанию. Затем все тем же приятным голосом она осведомилась, кто его спрашивает и что передать, и я вынужден был положить трубку.
М-да, что же делать? Выход напрямую на Сипайлова вряд ли что-то мне даст, наоборот, это может лишь усугубить положение Подопечного: в глазах правдолюбцев телефонные звонки заступников свидетельствуют лишь о том, что в данном коллективе сложилась система круговой мафиозной поруки и коррупции… Но не сбрасывать же этого склочника с лестницы, черт побери, чтобы только помешать ему выступить на совещании!..
А может, организовать неявку на совещание Подопечного?.. Нет-нет, это не годится: потом-то он все равно узнает, каких гадостей про него наговорил Сипайлов. Злые языки передадут, добавив от себя массу такого, чего и не было сказано в его адрес…
Нет, мой хороший, работать надо тоньше, ведь, если верить нашему дорогому Генону, работа у нас филиграннее, чем у какого-нибудь левши, подковывающего блоху!..
Совещание началось вовремя. Теренецкий прибыл из главка к самому началу, так что перехватить мне его не удалось – да я не особенно и старался. Тема, вынесенная в повестку дня, была стандартная: итоги деятельности за минувший квартал и задачи на предстоящий. В прениях каждый из участников получал возможность высказать все, что у него наболело на душе, пожаловаться на отсутствие финансирования и материально-технического снабжения, потребовать расширения штата своего подразделения и пообещать, что в ближайшем будущем, тем не менее, все задачи будут блистательно выполнены. На мой взгляд, в таком же духе совещания в различных организациях нашей бюрократически-производственной страны протекали в течение последних тридцати лет, только раньше выступавшие не обходились без упоминания решений последнего партийного съезда или пленума ЦК, которые, как универсальный ключик, подходили к любой проблеме в жизни общества…
Пока Теренецкий зачитывал, что называется, «с листа» подготовленный ему нештатной референтурой доклад, в зале было тихо, и кое-кто в задних рядах умудрялся даже дремать или просматривать последний номер «Московского комсомольца». Сипайлов же проявлял необыкновенное внимание к докладу начальника.
По-моему, временами он даже конспектировал его. К началу прений он явно налился до краев энергией разоблачительства. Однако, выступавший перед ним начальник исследовательской группы проблем автоматики, человек тишайший по своей природе, вдруг обрушил на Сипайлова град не очень заслуженных обвинений. Что-де с приходом этого человека производство в НИИ окончательно остановилось, что он окружил себя бездарными подхалимами и пьяницами, а всех толковых и непьющих уволил, что он наплевательски относится к важнейшим плановым показателям.
Вследствие этого, по мнению выступающего, под угрозой находится не только план его исследовательской группы, но и весь НИИ как таковой!..
