114 Д. 13 я н в а р я, с б т. Около 12-ти пришло несколько человек из деревни Бонгу с приглашением прийти к ним. Один из пришедших сказал мне, что он есть хочет. Я ему отдал тот самый кокос, который он мне принес в подарок. Отделив зеленую кору ореха сперва топором, потом костяным своим ножом, он попросил у меня блюдо (деревянное). Я ему принес фаянсовую глубокую тарелку. Тогда, ударив как обыкновенно по ореху, он разломил его на 2 почти равные части и воду вылил в тарелку. К нему подсел другой папуас, и оба достали из своих мешков крепкую раковину и, взяв каждый по половинке кокоса, стали выскребать свежее мясо ореха, а натертую массу опускать в кокосовую воду. Таким образом в короткое время вся тарелка наполнилась белою натертою кашею, которая, будучи разбавлена сладкою кокосовою водою, дала весьма вкусное блюдо. Начисто выскребленные куски скорлупы превратились в тарелки, а довольно большая выгнутая раковина — в ложку. Все кушанье это было так опрятно приготовлено и инструменты, при этом употребленные, так просты и целесообразны, что я должен был дать предпочтение этому способу еды кокосового ореха a la Papoua предо всеми другими, виденными мною. Один кокос хватил на достаточную закуску для 4-х. Одному было бы трудно съесть весь орех зараз. Папуасы после этой закуски попросили дать им барабан{36}, который они же в начале знакомства подарили мне, и один из них, одною рукою держа барабан, другою ударял по краям натянутой шкуры ящерицы, при этом он очень ловко делал прыжки, сгибая колена и потом снова выпрямляясь. Затянутую им песню подхватили хором остальные и попарно последовали за первым, который со своим барабаном представлял главное лицо танца. Танец был еще тем своеобразен, что у всех за поясом по бокам (но за руками) были заткнуты большие зеленые ветки, что с зеленью за наручниками и цветами на голове представляло очень недурной эффект.
Наплясавшись, они отправились домой, приглашая сейчас же следовать за ними в шлюпке, обещая столько кокосов и сладкого картофеля, что пешком нам не снести. Я был в нерешительности, отправиться ли мне в Бонгу сегодня, так как собирался дождь, или завтра, когда пришедший Туй убедил меня ехать сейчас же, говоря, что меня все ожидают сегодня в Бонгу. Мы отправились.
Пошел дождь, и прибой у открытого берега Бонгу был силен. Шлюпке было бы трудно пристать, если бы не нашлось громадного сухого дерева, которого ствол рос когда-то над самою водою. На берег сбежалось 1/2 мужского населения Бонгу, и уже несколько рук протягивалось над нами, с ветвей дерева, под которое мы подъехали. Конец со шлюпки был подан и прикреплен к толстому суку, и несколько спин ожидали меня у борта для переноски на берег, что я и исполнил. Десятки рук протянулись для пожимания ко мне, и я уже направился к деревне, когда, еще раз обернувшись посмотреть на шлюпку, нашел, что она ненадежно была привязана, так как не было сделано узла, а конец был прикреплен к шлюпке железными гаками, которые могли при волнении открыться, и тогда шлюпка рисковала бы разбиться у берега…Я опять вскочил на плечи одного рослого папуаса, который молча, против сильного прибоя, который почти нас заливал, направился к шлюпке. Привязав конец как следует, я во 2-й раз вернулся на берег, но этот раз папуасы перевезли меня на пироге, потому что прибой мог бы легко нас опрокинуть. По весьма узкой тропинке, которая потом расширилась, пошли мы к деревне. Около меня пробежал один из молодых папуасов, чтобы возвестить, что шествие приближается. Я шел впереди, за мною гуськом человек 25 туземцев. Дождь продолжался, и мы при ливне вошли в деревню. Шагов за 5 не было видно и слышно присутствие обитаемого места, и только у крутого поворота увидал я одну крышу. Пройдя шагов 5, я вошел на площадку, окруженную десятком хижин{37}. В начале дневника я уже описывал хижины папуасов. Они почти совсем состоят из крыши, имеют очень низкие стены и небольшие двери. Не имея окон, они внутри темны, и единственная их мебель состоит из нар. Но, кроме этих частных хижин, принадлежащих отдельным личностям, в деревнях встречаются другие постройки для общественных целей. Эти последние представляют большие сараеобразные здания гораздо больше и выше остальных, они обыкновенно не имеют передней и задней стен, очень часто даже и боковых стен, и состоят тогда из одной только высокой крыши, стоящей на столбах. Под этой крышею устроены нары для сидения, хранится посуда для общественных празднеств, оружие и т. п.
Таких общественных сборных мест было в Бонгу 5 или 6. Каждая площадка почти имела таковое. Меня сперва заставили по порядку обойти все эти сараи. В каждой ожидала меня группа папуасов, и в каждой оставлял я полоски пестрого катуна для женщин, табак и гвозди для мужчин и шел далее и скорее не шел, а следовал далее, потому что мне один папуас указывал путь, так как, не желая показать мне своих женщин, папуасы попрятали их в несколько хижин и боялись; чтобы я даже не проходил около них. Деревня была очень значительна, хижины стояли под кокосовыми пальмами и бананами, и хижины расположены вокруг небольших площадок; одна из них была больше, в середине был устроен длинный очаг из камней, и мне сказали, что здесь жарят свиней и пляшут, когда приезжают гости. Наконец, мне дали отдохнуть, и я уселся на нарах большого общественного сарая и, раздав все свои подарки, мог спокойно отвечать на все просьбы словом «арен» (нет, не имею). Сарай, в котором я сидел, окруженный 40 или более папуасами, представлял род коридора шагов 8 ширины и шагов 14 длины и в средине футов 20 вышины. Крыша только на 1 фут не доходила до земли, поддерживалась в средине 3 толстыми столбами, и, кроме того, по сторонам были вбиты несколько столбов в 1 м вышины, которые поддерживали нары, несли на себе также тяжесть крыши. Крыша выгнутая наружу, была капитально и красиво сделана, представляя изнутри частую аккуратную решетку. Можно положиться на нее, что устоит от любого ливня и что продержится много десятков лет. Над нарами были повешены разное оружие, плоды, посуда глиняная и деревянная стояла на полках; все солидно, довольно удобно и опрятно. У одного большого сарая верхняя часть задней стены, состоящая из коры, была разрисована белою, черною и красною краскою. Шел дождь, и я не мог срисовать этих первобытных портретов рыб, солнца, кажется, людей и т. п. Под другим я, наконец, нашел несколько идолов, которые уже не раз искал по деревням. Самый большой из них (фут. 8) стоял среди сарая около нар. Я расположился рисовать и снял копии с 3-х, разговаривая с папуасами, которые расспрашивали, есть ли таковые "телум"{38} (идолы) в России, как они называются etc. etc. В длину сарая, но укрепленное довольно высоко, так что я не мог удобно рассмотреть его, висело целое бревно, состоящее из целого ряда человекоподобных фигур, но папуасы не захотели трогать его с места (…).
Я направился к шлюпке, сопровождаемый рукопожатиями и возгласами «е-ме-ме». В пироге пристал к шлюпке, вернулся к 6 часам домой. Когда вынуты были из шлюпки кокосы, картофель и т. п., Ульсон, ожидавший целый груз съестных припасов, был очень разочарован поездкою. Женщин не показывают и мало дают, да и то кокосы старые и рыба так жестка, как дерево, ворчал он, принимаясь доваривать бобы к обеду, которые не доварились до половины восьмого, когда я решил обедать.
Так встретил я русский Новый год 1872-й в Н. Гвинее.
115 Д. 14 я н в а р я, в с к р с. Ночью и утром был дождь; так как у У. снова лихорадка, то пришлось мне стряпать, а теперь я только что вычерпывал воду из шлюпки — набралось 32 полных ведра, немалая работа наполнить их и вылить за борт, притом входя и выходя из шлюпки, почти что приходится плыть (…).
15 я н в а р я. Ночью была гроза и ветер (SW) порывистый и очень сильный. Лес кругом стонал под его напором; по временам слышался треск падающих деревьев, и я раза два думал, что наша крыша слетит в море. В такие ночи спится особенно хорошо: почти что нет комаров, и, чувствуется, очень прохладно. Около часа утра я был разбужен страшным треском и тяжелым падением, после которого что-то посыпалось на нашу крышу. Я выглянул за дверь, но темь была такая, что положительно ничего нельзя было разобрать, почему я снова лег и скоро заснул. Был разбужен, однако ж, очень рано шумом сильного прибоя.
Было 5 часов; начинало только что светать, и в полумраке я разглядел, что площадка перед моим крыльцом была покрыта черною массою, выше роста человеческого; оказалось, что большое дерево было сломано ночью ветром и упало перед самою хижиною. Когда здесь падает дерево, то оно не валится одно, а волочит за собой массу лиан и других паразитных растений, ломает иногда ближайшие деревья или, по крайней мере, сучья их, опутанные лианами упавшего дерева. Чтобы пробраться к ручью, надо было топором прочистить себе дорогу через зелень. Весь день прошел в очень пустых, но необходимых работах: у Ульсона была лихорадка, и он не мог подняться. Пришлось поэтому отправиться за водой, разложить костер и сварить чай, потом очистить немного площадку от поломанных ветвей, чтобы свободно ходить вокруг дома. Сделав метеорологические наблюдения и дав лекарство Ульсону, часа на два я освободился и мог приняться за кое-какие анатомические работы. К 10 часам я принужден был, однако, оставить их, вспомнив, что нет дров для приготовления завтрака и обеда. Нарубив достаточно дров, я отправился к ручью вымыть рис, который я сварил, испекши в то же время в золе сладкий картофель. После завтрака я прилег отдохнуть, моя сиеста была прервана приходом нескольких туземцев, которые надоедали мне до трех часов. Один из них указал мне на глубоко сидящую шлюпку; она была полна воды вследствие дождя, и невозможно было оставить ее до следующего дня в этом положении, так как ночью мог быть снова дождь и мог совершенно заполнить ее. Нехотя полуразделся, добрался до шлюпки и вычерпал не менее 23 1/2 ведер воды; занятие это с непривычки очень утомительно. Сбросив мокрое платье, я посмотрел на часы. Было около 5 часов. Пришлось идти снова в кухню и готовить обед, варить бобы я, разумеется, и не подумал, так как на варку их требуется около четырех часов. Сварил поэтому снова рису, приготовил кёри, испек картофель и сделал чай. Провозился с этой стряпней, которая наводит на меня хандру, до 6 часов. Пообедал, да и то неспокойно: пришлось идти снять сушившееся белье, так как стал накрапывать дождь, приготовить лампу и т. д.
