Он, резонно полагая, что пуля стену не пробьет, а значит тут безопаснее, сразу забежал в хату. В комнатах уже никого не было, только еще не выветрившийся табачный запах говорил о том, что здесь недавно ночевали наши солдаты. Увидев окно, выходящее в сторону поля, Виктор одернул занавеску и картинно, словно в кинофильмах, выбил стекло прикладом.
Вид из окна оказался неважный. Росшие перед домом яблони скрывали большую часть обзора, однако в узком видимом секторе, он все равно увидел двигающихся короткими перебежками вражеских солдат. Уперев ствол винтовки в подоконник, Виктор начал ловить в прицел их серые силуэты. Получалось плохо. Враги быстро падали, а потом вскакивали в совершенно другом месте, и никак не удавалось прицелиться наверняка. Он быстро расстрелял обойму без всякого видимого результата и немного отодвинулся в сторону, чтобы перезарядиться. Неожиданно, чуть в стороне, что-то глухо стукнуло в стену и на побелке образовалось крупная рыжая выбоина, заклубилось облачко пыли. Такая же выбоина, только гораздо меньше украшала и противоположную стену.
«Ни хрена себе защита от пуль, — с удивлением подумал Виктор, отодвигаясь от окна подальше и — рассматривая дыры. — Да они весь дом прошивают…».
В эту же секунду окно словно взорвалось стеклом и щепой, стена задрожала, и комнату моментально заволокло пылью. Мгновенно позабыв про перезарядку, Виктор забился в дальний угол и распластался на полу, пытаясь стать как можно меньше. Снова что-то часто простучало по стене, оглушительно просвистев над головой. Ближайшая к окну лавка вздрогнула и отлетела на середину комнаты. Лицо и открытые руки обожгло разлетающимся мелким мусором. Через несколько секунд снова что-то глухо стукнуло в стену, а через некоторое время еще. Виктор понял, что идея зайти в хату оказалась не самой лучшей.
На улице раздался мерный перестук нашего «максима», потом еще одного и бой принялся набирать обороты. Пыль в комнате начала немного оседать и проступили очертания изуродованного пулями окна и украшенных пробоинами стен. Виктор резко выскочил из дома и снова прыгнул в спасительную щель. Тут было безопасно. Видимо пули все же не могли пробить весь дом насквозь. Он так и сидел некоторое время, не видя ничего кроме беленой стены хаты, только слыша выстрелы и посвист пуль. Мимо него, едва не наступив на голову, пробежали два красноармейца с винтовками. Они забежали за угол, и вскоре оттуда донеслись хлопки выстрелов. Появление красноармейцев подвигло Виктора на какие-то действия, и он решился вылезти из своего укрытия и снова выглянул из-за угла. Красноармеец у плетня уже не стрелял, а шипя оскалился от боли, его выцветшая гимнастерка расцветала на плече бурым пятном. Он задом провалился в окоп высунув наружу ноги и голову и от боли загребал своими ботинками по траве. Лицо его было белое белое, а глаза дико вращались. Другой красноармеец, с обвислыми усами, пытался его перебинтовать. Получалось у него плохо, когда рядом грохотал выстрел, он вздрагивал, роняя бинт, испуганно втягивая голову в плечи. Повязка была слабая и расползалась кое-как. Увидев Виктора, усатый оживился, крикнул чтобы помог и потянул раненного из окопчика за поясной ремень. Виктор подскочил, потянул со своей стороны, и они быстро оттащили упирающегося бойца за стену. Здесь усатый немного успокоился и начал накладывать повязку уже нормально, недоуменно посматривая на Виктора. Его удивление было понятно — откуда на передовой взялся тип с винтовкой, в кожаной куртке, с перевязанной головой и шлемофоне с очками? Причем шлемофон у этого типа на голову не налезает, а болтается на затылке. В общем, странноватое зрелище на передовой.
Виктор и сам не знал, что он тут делает. Надо было поскорей отсюда уходить. Он летчик, его работа драться в небе, а не погибать в бою на окраине забытой богом деревушки. Однако, просто так быть сторонним наблюдателем не хотелось В конце концов, вокруг шел бой, от исхода которого могла зависеть и его — Виктора, жизнь.
— Патроны есть? — спросил он раненого. Тот видимо уже немного пришел в себя, страдальчески морщась, он расстегнул подсумок и начал доставать снаряженные обоймы. Виктор почему-то обрадовался. Раненый дал ему тридцать патронов в шести обоймах, а он был рад так, как будто ему дали НСВТ и Т-90 в придачу. Самочувствие видимо стало под стать настроению, видимо ночной сон пошел на пользу. Глаз болел уже не так сильно, лишь изредка покалывал, отдохнувшее тело забыло про вчерашние болячки, и в принципе было не против чего-нибудь совершить. Он зарядил винтовку и, быстро выскочив из-за угла, плюхнулся в тот самый окопчик перед плетнем.
Немцы уж отступали. Видимо хотели захватить станицу с наскока, малыми силами, и получив нежданный отпор, предпочли отойти. Впрочем, их отступление было временно, никуда Раздорской не деться. Это было понятно даже Виктору — с севера станицу окружали высокие холмы, которые враг оседлал еще ночью, отсюда видно все окрест. Сейчас подтянут артиллерию и наши сами отойдут.
Но это будет потом, а сейчас немецкая пехота, под прикрытием пулеметов и парочки бронетранспортеров откатывалась к кукурузному полю. Виктор принялся снова стрелять по перебегающим по полю фигуркам. Но те немцы, что он полагал убитыми снова поднимались и отбегали к полю. Глядя на это безобразие он очень сильно пожалел, что до сих пор не изобрел автомат Калашникова.
Немцы как-то резко исчезли из видимости, и стало тихо. С их стороны постреливал невидимый пулемет, наши ему еще отвечали, но это было уже не то. Бой окончился.
Виктор с победным видом приподнялся в своем окопчике. Было приятно созерцать оставшееся за нами поле, на котором лежали убитые тела врагов. И пусть их, скрытых неубранной пшеницей, было не видно, но он не сомневался, что они там были.
Свист мины послышался внезапно, в самое неподходящее время. Пришлось ничком броситься в окоп и тут же, где-то совсем рядом, резко ударив по ушам, рвануло. Завизжали осколки, застучали по стенам домов, посыпались срезанные ветки деревьев. Следом рвануло еще и еще. Виктор уткнулся лицом в окопчик, врастая в него, а вокруг бушевала смерть. Мины рвались часто и густо, буквально засыпая окраину станицы. И визг каждой из них порождал в организме липкий страх, который растекался от позвоночника по телу, парализуя волю. Когда разрывы прекратились, он еще несколько минут лежал, опасаясь повтора. Однако было тихо, ничего не взрывалось, даже пулеметы замолчали. Виктор опасливо выглянул в свою амбразуру, опасаясь увидеть подбегающих немецких пехотинцев. Но по полю никто не бежал, оно было окутано дымом разгорающегося пожара. Разгоралось оно с нашей стороны, видимо зажжённое упавшей миной, и теперь огонь вяло перетекал в сторону немцев и на восток. Дым застилал горизонт, слепя вражеских наводчиков, и Виктор, решив, что грех упускать такой шанс, быстренько побежал в тыл.
На переправу Саблин попал без особых проволочек. Поспособствовал уже хорошо знакомый капитан. У него быстро проверили документы, зарегистрировали и вскоре он уже стоял на мокрой палубе парома. Народ здесь оказался самый разнообразный. Больше было конечно красноармейцев из какой-то пехотной части. Толи усиленная рота, толи потрепанный батальон. Вторую часть — поменьше составляла группа зенитчиков. Правда, ни пушек, ни пулеметов у них не было, лишь пара больших зеленых ящиков. Остальные представляли собой разношерстный сброд, что называется каждой твари по паре. Были танкисты, артиллеристы, связисты, и даже несколько гражданских, резко выделяющихся на фоне выцветших гимнастерок своими темные пиджаками. Все эта разномастная толпа сгрудилась на небольшом пятачке палубы, с надеждой всматриваясь в противоположный берег.
Когда паром выплыл на середину Дона, немцы начали минометным обстрел. Это оказалось куда как страшнее чем совсем недавно, когда пришлось пережидать его в окопе. Укрыться было негде — вокруг только река, да кожа реглана, а это слабая защита от осколков. Мины поднимали высоченные столбы воды, подбираясь все ближе и ближе, каждая могла стать последней. Это ужасающее ожидание, когда вокруг свистит смерть, а от тебя ничего не зависит, слепило из десятков стоящих на понтоне людей один организм. Слыша вой очередной мины, этот организм испуганно замирал, чтобы затем облегчённо выдохнуть, когда мина рвалась в стороне. Напряжение на понтоне росло с каждым ударом весла понтонеров, с каждым сантиметром пройденного расстояния. От него некуда было деться, оно буквально висело в воздухе над их злополучным понтоном. Даже вздох облегчения, когда мина рвалась в стороне, скоро превратился в истерический многоголосый стон.
Едва паром уткнулся в заросший ивами противоположный берег, толпа народу с него хлынула подобно морской волне, стремясь оказаться как можно дальше от опасного места. Правда, далеко разбежаться этой волне не дали. На небольшой поляне, за переправой, укрытой от глаз немецких наблюдателей деревьями, переправившихся поджидало около взвода красноармейцев, во главе с высоким лысым майором. Началась процедура проверки. Впрочем, пехоту и зенитчиков выпустили сразу, а вот одиночек и гражданских немного помурыжили, проверяя документы. И видимо проверяли не зря, потому как несколько человек из их разношерстной толпы отвели в сторону и оставили под конвоем. У Виктора тоже проверили документы, отобрали винтовку и благополучно отпустили.
