– Тоже после двух.
– Понятно. – Карпинский обернулся к Шкулеповой. – Пойдём, я тебя пока в ресторан свожу.
Маша фыркнула.
– Уж лучше вниз идите, в гостиницу. Вера Тимофеевна вас накормит.
12. Смотреть в глаза!
В пять минут третьего Алиса сняла трубку, набрала три тройки:
– Герман Романович? Здравствуйте. Это Шкулепова, Гидроспецпроект Я хотела…
– Наконец-то вы, сударыня, изволили позвонить!
– Прошу прощения, что приходится вас беспокоить, но Зосим Львович назначил совещание по Кампарате на понедельник и настоятельно рекомендовал поговорить с вами «до того», – она говорила, улыбаясь в трубку.
– Где мне вас найти?
От напора весёлого голоса она растерялась до слабости в коленках.
– Я… Я сама к вам приду… Вы… Вы только скажите, когда это удобно, мне нужно минут двадцать…
Он долго молчал, молчание казалось бесконечным и почти окончательным.
– Алло?
– Позвоните мне через полчаса, я поищу окно.
Карпинский смотрел вопросительно.
– Велено перезвонить через полчаса.
– Может, пойдешь со мной? Перезвоним от Щедрина.
Она замотала головой.
* * *
У неё было полчаса времени, чтобы, сидя спиной к конторке администратора и выходу, понять, какого она сваляла дурака. «Где мне вас найти?» – точно поставленный вопрос, могущий касаться их обоих с Карпинским и телефона, по которому он мог позвонить, когда освободится. С этим всё в порядке, но голос, но радость и напористость тона…
Лихачёв был из тех людей, что всегда разговаривают с женщинами в тоне лёгкого флирта, ну, такой вот способ жить и радоваться встречным улыбкам или вдруг вспыхнувшему от смущения лицу. И «наконец-то вы, сударыня, изволили позвонить» из того же ряда. Он никак не рассчитывал нарваться на дуру, которая будет выходить из собственного смущения, поджав губы и за счёт собеседника.
Она помнила его появление в актовом зале Нарын ГЭС, заставленном столами проектировщиков – молодой, в кепке, синие слетающие с лица глаза, в которые лучше не смотреть. И куча всяких историй вокруг его имени, в которых не отделить правду от легенды. Он весело и открыто приударял за Светланкой, может, из-за полной уверенности, что всерьёз его ухаживания приняты не будут. Котомин на стенку лез, когда на какой-нибудь вечеринке Лихачёв без конца приглашал её танцевать и только басил: «Женился на самой красивой – терпи, когда её приглашают». Такой вот мужик, первый парень на деревне и вообще на пятьсот миль в округе. И женщины, выпархивающие из его кабинета с сияющими улыбками, румяные и счастливые, независимо от возраста, комплекции и количества находящихся в кабинете людей. Своё смущение на плотине ей почти удалось скрыть, а ответить на весёлый рокочущий голос в коридоре управления помогали улыбка и вежливость…
А сейчас она получит сполна за понятый в лоб подтекст.
Она, похоже, не только смутилась, но и трухнула. Весёлый напористый голос как-то мгновенно сложился со случайными наездами лихачёвского газика, под который они с Карпинским чудом не попадали все три дня, выходя утром из гостиницы. Он наезжал на них вечером и чуть не сшиб полтора часа назад, катя домой на обед. Непреднамеренная случайность этих наездов и их постоянство уже тянули на некоторую закономерность, а у неё сейчас не было никаких душевных сил, чтобы ответить на это хотя бы на уровне полыцённости…
Она почти пять лет отходила от багинской истории, пока в ней не появилась внутренняя уверенность и весёлое чувство свободы, отпущенности на все четыре стороны, сразу замеченное всеми и лихо сформулированное Малышевой: «У тебя сейчас такой вид, будто ты выходишь на тропу, и будут жертвы». Ага, только перья полетят. Естественно, жертвой стала она сама, опять, и после никак не могла понять, почему человек, который, в отличие от Багина, был её человеком, был назначен ей и наконец-то встречен, испугался её безоглядности. И снова выживать только работой, больше нечем – это она знала ещё с багинского периода, и нехитрой мудростью, что единственных – не бывает, давшейся ей так дорого.
Первое время она держалась на радости возвращения и встреч, но не было ни внутренней уверенности, ни весёлого чувства свободы. Было остаточное состояние опустошённости. И Светлана смотрит внимательным взглядом и вдруг говорит: «У тебя сейчас глаза, как у собаки, которую побили и она не знает за что». И, наверно, уже не узнает и не поймёт никогда.
Стрелка часов ползла к половине третьего, нужно было звонить и, наверно, идти, и она встала, позвонила и пошла – вверх по лестнице от гостиницы, потом виражами дорог выше и выше, до площадки управления. И пока идёшь – четко уложить мысли и формулировки, касающиеся дела, соответственно своему состоянию и тому отношению к тебе, в котором ты сама виновата. Она усмехнулась – с учётом условий, в которых придется всё изложить, убедить и добиться.
Слабость, она иногда тоже сила, – и с этим войти.
– Здравствуйте. Карпинский просил передать свои извинения – мы ничего не успеваем, и нам приходится делиться.
Лихачёв сделал шаг ей навстречу. Он, естественно, никогда первым не совал руку женщине, а она не смогла протянуть свою. Постояли.
– Садитесь, – и когда она села, сел сам. – Я слушаю вас.
Она глянула мельком ему в глаза – в такие можно было смотреть спокойно – холодные, уставшие, почти неприязненные.
Он ни сном, ни духом не думал о Кампарате и даже не был заинтересован в перспективах, как Терех. Вежливо выслушал все перипетии дела и даже из вежливости не изобразил ни малейшего интереса, хотя и сказал, что всё это чрезвычайно интересно, но ему трудно сообразить, чем он тут может быть полезен.
– Мы действительно сейчас в таком загоне, не жизнь, а задачка на выживание. Выживем – хорошо, построим – еще лучше, а нет – туда нам и дорога – ковыряйтесь до скончания века.
Помолчали.
– Вот такие дела, Алиса Львовна. И тут начальник совершенно прав…
Она тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от бессмысленности нескладывающегося разговора, и, по принципу «откуда я знаю, что я думаю, пока я не скажу», сказала, глядя в стол:
– Раньше вы говорили мне «ты» и «Люся», – и, оторвав взгляд от стола, посмотрела на Лихачёва.
– А я не знал раньше, что ты Алиса Львовна! – Лихачёв округлил глаза и наконец-то улыбнулся. – Тогда давай сначала и по порядку. Ты когда защитилась?
– Год назад.
– А потом появился Карпинский. А до того вы со Степановым сидели на заказухе и ковырялись понемногу.
– Да. Но когда появился Карпинский…
– И передёрнул.
– Это было очень смешно, как он вешал лапшу на уши учёному совету и ударялся в несуществующие зарубежные отклики. Хотя один был. Правда, не отклик, а так, сообщение…
– А почему ты мне в переносицу смотришь?
Она сразу опустила глаза.
– У меня сейчас очень мало сил…
– А для того, чтобы смотреть мне в глаза, нужны силы?
– Да. Вы же знаете. – Она подняла голову и, нахально уставившись в переносицу, улыбнулась. – И ещё я, кажется, жутко кошу от трехдневного порханья на вертолете. И земля плывет, – и далее, без всякого перехода, в один ряд, – И ещё Зосим Львович сказал, что вы лучше всех знаете министерскую конъюнктуру и вообще единственная личность, которая может помочь в официальных сферах. А все остальные могут хоть плотину хором накидать, но без официальной на то визы.
– Всё доложила?
– Нет. Еще он сказал, что вам пора подумать о престиже стройки.
– Понятно. – Он встал, прошелся по кабинету, присел на угол стола. – Слушай, у вас ещё третья была, тоже, кажется, Люся, у Карапета работала…
– Малышка!
– Ну, я бы не сказал. Такая, с глазами, – он выставил два пальца «козой», какой пугают маленьких детей.
Алиса рассмеялась.
– Малышка, конечно. Она же Малышева, и самая младшенькая была. Она ВГИК кончает.
– Ну, вы даёте. Лихие вы ребята.
Он смотрел в пространство перед собой рассеянным взглядом, лицо у него было усталым.
– Всё будет хорошо, Герман Романович. Всё будет хорошо, правда.
Он удивленно глянул на неё, усмехнулся:
– Обещаешь? – встал, легко коснулся ладонью её головы. – Ладно. Иди. Отдыхай от вертолёта. Что-нибудь придумаем.
* * *
Карпинский от нетерпения мерил шагами приёмную.
– Ну, как?
– Нормально. Обещали подумать.
У Карпинского блестели глаза.
– Щедрин сказал, что в смете нового Музтора заложена зона отдыха с искусственным озером, и её вполне можно устроить на Бурлы-Кие. А стало быть, и плотину оплатить по этой смете.
Шкулепова изумленно уставилась на него.
– Вот! Во головка, да? Ведь наверняка все знали об этой зоне отдыха, и Терех, и Лёня Шамрай, и Лихачёв… И только Шедрин сразу сложил всё вместе! – от недостатка слов она выставила вперед два растопыренных пальца, указательный и средний, и очень наглядно сложила их вместе. И рассмеялась. – А что, очень хорошая зона отдыха получится, и озеро будет большое и красивое!
