— И что же означал этот сон? — хрипло спросил Борода.
— Вероятно, только то, что когда-то давно, задолго до «огненной черты», я встречал солнечный рассвет на цветущем зеленом поле.
— А еще?
— Еще мне часто снится город. Большой город с очень высокими домами и узкими улицами. Нигде не видно развалин, а на перекрестках улиц кое-где маленькие площади и на них среди камня правильные ряды деревьев и цветы. Много ярких цветов. И между цветами бьют к небу струи прозрачной воды, ярко сверкающие в лучах солнца.
— А люди?
— Да, и люди. Множество людей. Они спешат куда-то, не обращая внимания на цветы, водяные струи и солнце.
— Значит, ты когда-то жил в таком городе?
— Вероятно. И, в отличие от других его обитателей, находил иногда время посмотреть вокруг.
— Поэтому теперь он является тебе в снах?
— Вероятно.
— Что же ты помнишь еще?
— Я не говорил, что помню. Это всего лишь сны.
— Которые ты умеешь толковать.
— Толковать — да. Но это не значит, что все так и было. — Я перестаю понимать тебя, отец, — нахмурился Борода. — Сон — лишь призрак, который возникает тут, — старик коснулся пальцами головы, — призрак воспоминаний или того, что живет в тебе и самому тебе неведомо. Может, это только мечты, а в действительности ничего не было.
— Но «огненная черта» была.
— В сущности, и этого мы точно не знаем. Что-то переменилось в мире, в котором мы жили. И все…
— Хочешь запутать меня?
— Нет. Это мои мысли. Ведь ты хотел знать их, не так ли?
— Тебя трудно понять.
— Это удел всех нас. Люди давно разучились понимать друг друга и даже самих себя. Вероятно, с этого и начались все несчастья.
— Значит, в том, что произошло, все-таки виноваты люди?
— Я не могу утверждать, но порой думаю так.
— Твои сны подсказывают такие мысли?
— Не только… Ты умеешь читать, Борода?
— Да, но я знаю мало книг. Книги — такая редкость. Они сгорели первыми. А те, что чудом сохранились, пошли на топливо для костров немного позднее. Люди хотели выжить любой ценой.
— Знаю. У себя в развалинах я собрал немного старых книг. В некоторых есть предсказания, что такое может произойти, если люди не одумаются.
— Предсказания?
— Да. Были люди, имевшие смелость предсказывать. Их называли фантастами.
— Расскажи об этих предсказаниях, отец.
— Это даже трудно назвать предсказаниями. В одной книге описано то, что случилось, так, словно автор видел все это.
— Но эта книга?
— Она написана очень давно, наверно, до моего рождения. — Значит, они знали?
— Некоторые, наверно, догадывались.
— Ты слышишь, Одноглазый?
— Слышу, но можно ли верить? Где эта книга?
— Она хранится в развалинах. Обещаю отдать ее вам, если освободите меня.
— Слушай, Ботс!
— Я не Ботс.
— Мы уже договорились, что ты Ботс. Мне нужна эта книга. Но кто поручится, что ты не обманешь?
— Ты должен мне поверить. У тебя нет иного выхода. В некоторых случаях люди должны верить друг другу, ибо неверие — это уже проигрыш. Я оставлю книгу в условленном месте между развалинами и вашей горой. Завтра ночью ты возьмешь ее.
— Хорошо. Я верю. С заходом солнца освободи его, Одноглазый. Пусть парни проводят его и условятся о месте, где он положит книгу. Я не буду больше утомлять тебя расспросами о снах, отец. Прощай. А пока отдохни у нас до наступления темноты.
— Что скажешь, Одноглазый? Ушел он?
— Нет. Он умер, Борода. Умер, не начав вспоминать.
— Ты… Ты посмел?
— Спокойно, Борода! Глупо было отпускать его так. Я хотел испытать его немного. Ведь я имел право. Я тоже исследователь, как мы все.
— Что ты наделал! Книга… Как достанем теперь его книгу?
— Книга могла оказаться такой же ложью, как и «президент Ботс». Он сказал, что его звали Стоб. Тот старик тоже обманул нас.
— Что ты наделал, Одноглазый!
— Только выполнил свою обязанность. Мы обязаны экспериментировать в поисках правды. Экспериментировать, а не верить на слово, как последнее время делаешь ты. Эксперимент оказался неудачным, вот и все. Еще один неудачный эксперимент. Но он последний, Борода.
— Последний?
— Да. Мы уходим. Все. Сегодня ночью. Я тебе говорил. Парни уже собрались. Решай, как ты? Но учти, теперь я командую…
— Он очень мучился?
— Кто?
— Ну, этот… Ботс или Стоб.
— Не очень. Эти случилось быстро. Он был слишком стар. Сразу начал бредить. Слова были бессмысленны. Впрочем, одна фраза показалась мне интересной, но он на успел закончить ее. Он вдруг вспомнил о тебе. Он решил, что ты обманывал его, обещая свободу.
— Проклятие!
— Он сказал: этот, с бородой, который обманул, он, пожалуй, мог бы… Солнце не очень страшно для него… Всего три ночи пути…
— Три ночи? Но куда?
— Не знаю. Это были последние слова. Больше я не разобрал ничего.
— Он бредил. Я такой же, как и все вы. Я вырос в подземельях и никогда на выходил на солнце.
— А может, ты родился еще до «огненной черты» за год-два? Почему только у тебя растет борода? Вдруг солнечные лучи не смертельны для тебя?
— Хочешь избавиться от меня таким способом? Не выйдет! — Борода усмехнулся. — Действительно ли он бредил так, или ты придумал это сам, я не настолько глуп, чтобы говорить. Инстинкт подсказывает мне, что солнце гибельно. Я страшусь его лучей, как и все вы. И я еще не хочу умирать. Идите, как вы задумали. Я остаюсь и попробую найти книгу, о которой он говорил.
— Подумай, Борода.
— Я уже подумал. Наши пути разошлись. Буду искать правду один.
— Это твое право. Но мне жаль, что ты оставляешь нас. И хоть ты обидел меня несправедливым подозрением, повторяю: я ничего не придумал. Старик произнес те слова, и я передал их тебе точно.
— Хорошо. Прощай!
— Прощай, Борода. Мы пойдем вдоль гор на север. Будем оставлять знаки, чтобы ты мог найти нас, если передумаешь.
— Хорошо. Но я не передумаю.
— Мы не уйдем далеко. В четырех ночах пути в большой долине есть развалины. Попробуем договориться с теми, кто живет там.
— Все это бессмысленно.
— Не больше, чем твое решение остаться.
Одноглазый направился к выходу, но, не дойдя до двери, вернулся.
— Вот, — сказал он, снова подходя к столу, за которым сидел Борода, — этот порошок — кофе. Его прислал тот старик в башмаках на меху. Опять похоже на обман. Порошок горький. Возьми его, если хочешь.
Одноглазый вынул из кармана кожаной куртки небольшую металлическую банку. Поставил ее на стол. Борода не шевельнулся. Глаза его были устремлены куда-то в темноту поверх головы Одноглазого. Одноглазый потоптался у стола и молча вышел, тяжело ступая подкованными сапогами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
