Если человек предпочитал скрывать рану, чтобы никто ее не заметил, то вынудить его отнять руки было не заботой, а сродни удару ножом.
— Цзыси, — голос Чан Гэна звучал неестественно, словно сам не понимал, что несет. — Если ты продолжишь так крепко меня обнимать, я...
Гу Юнь с трудом сумел совладать со своими чувствами, судорожно сглотнул и рассеянно приподнял бровь:
— Хм?
Чан Гэн промолчал, не решаясь заговорить.
Его Высочество Янь-ван, известный своим даром красноречия, крайне редко не находил слов. Гу Юнь рассмеялся и протянул руку, чтобы погладить лисий мех.
— Пошли немного прогуляемся.
Так плечом к плечу они вышли из маршальского шатра. Зимние ветра за пределами крепости разили точно нож. Знамя развевалось и напоминало птицу Пэн [2], расправившую крылья. Безоблачное небо было бездонным, а земля — бескрайней. Длинной веренице повозок с припасами не было конца. Из-за того, что война велась на всех четырех концах страны, ресурсы истощились до предела. Никто уже и не помнил, когда последний раз поступала такая большая партия.
Гу Юнь остановился, чтобы полюбоваться, и вздохнул:
— Повсюду полная неразбериха, сложно было наладить поставки в таких условиях?
— Пока это все, что мне удалось достать, потом еще что-нибудь придумаю, — ответил Чан Гэн. — Теперь ведь указ «Чжан» отменили. Так что уже в этом месяце к институту Линшу присоединятся еще несколько производителей брони. По всей стране призывают на службу достойных людей: любой человек, имеющий значительные успехи в области изготовления брони и механизмов, вне зависимости от происхождения, может вступить в институт Линшу. Господин Фэнхань клятвенно заверяет, что в этом западном морском чудище нет ничего пугающего. Дайте ему немного времени, и он сумеет изготовить такое же.
— У господина Фэнханя никогда не закончатся идеи. Едва он успевает осуществить одну, как на её место приходят другие, — Гу Юнь засмеялся. — Да, это морское чудище выглядит пугающе и потребляет много ресурсов, но на деле совершенно бесполезно. Раз у нас нет лишних средств, то и содержать его будет не на что. Мне вполне достаточно одной легкой кавалерии, чтобы надрать зад этим хвастунам, покусившимся на чужую территорию в надежде испугать врага своим могуществом...
Гу Юнь имел в виду «тебе не обязательно так перетруждаться», но, поворачиваясь к Чан Гэну, своей наполовину закованной в стальную броню рукой умудрился легко коснуться его ладони. Чан Гэн поймал его холодную ладонь и накрыл широким рукавом парадных одежд, делясь теплом.
Разумеется, Чан Гэн прекрасно умел себя контролировать, но неожиданные объятия разожгли пламя в его сердце и зародили несбыточные надежды.
Он пристально посмотрел прямо на Гу Юня и спросил:
— Что?
Второй раз за день Гу Юнь лишился дара речи.
В том, как они смотрели друг на друга, было что-то болезненное. Гу Юнь замер и долго ничего больше не предпринимал. Чан Гэн же быстро помрачнел и высмеял свои несбыточные надежды: «Как и следовало ожидать, мне просто показалось».
Когда Чан Гэн уже собирался было отстраниться, его зрачки сузились от удивления: под прикрытием длинного рукава Гу Юнь в ответ сжал его руку. Хватка его холодных, сухих и шершавых пальцев, усиленная броней, была уверенной и решительной.
Гу Юнь вздохнул. В глубине души он прекрасно понимал, что, поддавшись порыву, перешел черту и обратной дороги не будет. Чан Гэн и так много лет страдал от Кости Нечистоты и не переживет, если Гу Юнь снова пойдет на попятную. Да и непорядочно сегодня говорить одно, а завтра — другое. Нельзя сказать, что Гу Юню не доводилось раньше сыпать красивыми пустыми словами. Будучи сильно навеселе, он не раз нес разную чушь и щедро раздавал обещания. Он столько лет прожил на свете и только сегодня понял, что самое трудное — это искренние обещания.
Когда Гу Юнь решился произнести ее вслух, от этой клятвы осталось всего ничего:
— Я хочу, чтобы ты берег себя. Были бы горы Циншань, а хворост найдётся [3]. Не беспокойся из-за пустяков. Я буду рядом.
Чан Гэн опешил. Слова Гу Юня вошли в одно ухо и вылетели из другого. Он так растерялся, что не мог вымолвить ни слова.
Под его пристальным взглядом Гу Юнь почувствовал себя неуютно:
— Пойдем. Эти деревенщины все еще жаждут увидеть нашего красавца Цзы-ду [4] и изысканные манеры Янь-вана. Да и одним северо-западным ветром сыт не будешь? [5]
В Черный Железный Лагерь нельзя было пригласить танцующих и поющих красоток или попробовать там отличное вино. Во-первых, во время войны алкоголь был под строгим запретом. Любого, кто дерзнул взять хоть каплю в рот, беспощадно наказывали согласно армейскому закону. Во-вторых, барышня Чэнь — единственная «красотка» в гарнизоне — после того, как Гу Юнь перестал носить корсет, заняла должность армейского лекаря. Поскольку она, не покладая рук, боролась за жизни раненных солдат в крепости Цзяюй, её уже больше десяти дней никто не видел. Так что оставался один «северо-западный цветочек». Танцевать он не танцевал, но любоваться им можно было совершенно бесплатно.
Поэтому так называемое пиршество в честь Его Высочества принца Янь-вана заключалось в том, что повара приготовили на несколько блюд больше, чем обычно, а генералы, не занятые в обороне гарнизона, составили принцу компанию. Из-за необходимости смены караула они не могли задерживаться надолго, но на войне любая передышка бесценна. Впрочем, долго рассиживаться никто не рискнул и все разошлись, едва зашло солнце.
Остался один лишь Гу Юнь, который пошел провожать немного растерянного Янь-вана к месту его ночлега.
— У нас тут тоска смертная, не находишь? Ни тебе вкусной еды, ни напитков, а единственное развлечение с утра до вечера — кулачные бои, где нет разницы победил ты или проиграл, — Гу Юнь повернул к нему голову и добавил: — И ты ещё злился на меня, будучи ребенком, что я отказываюсь брать тебя с собой? Ну как, понравилось?
Хотя Чан Гэн ни капли алкоголя не взял в рот, он все равно витал в облаках, шагая, точно пьяный. Словно в тумане, думая, что всё это — чудесный сон, он спросил:
— Разве это может мне наскучить?
Гу Юнь ненадолго задумался, а потом достал из-за пазухи белую нефритовую флейту.
— Давай отойдем подальше от лагеря, и я сыграю тебе последнюю разученную мной мелодию?
Чан Гэн бросил пристальный взгляд на нефритовую флейту. От этого чудесного сна не хотелось просыпаться.
Шэнь И приводил в порядок оборонительные укрепления гарнизона и, когда ему доложили о прибытии принца, он как раз возвращался обратно. Несмотря на довольно противоречивые эмоции по этому поводу, Шэнь И всё равно планировал с ним повидаться и перемолвиться словом. Вот только, когда его от Чан Гэна отделяло уже около ста ми [6], острым совиным зрением генерал заметил, как Гу Юнь достает свою любимую флейту! Шэнь И тотчас же повернул в другую сторону и сбежал, словно встретившись со своим злейшим врагом.
После того, как Гу Юнь сменил бамбуковую флейту на нефритовую, он целых полгода тренировался в суровых и холодных приграничных землях, но на удивление играть лучше так и не научился. Скорее, теперь всем при звуках флейты еще сильнее хотелось обмочиться. Посторонний человек, услышав всего пару нот этой народной мелодии, мог упасть замертво. Своей игрой Гу Юнь вспугнул даже лошадь, ждавшую подковки неподалеку. Бедняга забилась и заржала от невыносимой боли, словно ее окружила стая волков. Тем временем, недавно приземлившийся патрульный Черный Орел, заслышав игру своего маршала, споткнулся на нетвердых ногах и рухнул на землю, как будто прося о новогоднем подарке в красном конверте.
Чан Гэн опешил.
По крайней мере теперь он точно убедился, что это не сон: даже его бурное воображение не могло породить настолько чудовищный звук.
Доиграв мелодию до конца, считавший свой поступок крайне романтичным Гу Юнь с надеждой спросил:
— Тебе понравилось?
Повисла тишина. Чан Гэн долго не мог собраться, чтобы наконец искренне сказать:
