— Это очень глупая девчонка, — ответила воровка, — я ее разжалобила, и она подала мне милостыню, тогда я стащила у нее все деньги, она побежала за мной, и вот мы обе здесь. По-моему, эта девка будет для нас полезной, и я не жалею, что встретила ее.
Главарь велел Жюстине подойти ближе.
— Да, эта находка действительно может нам пригодиться; она — не уродка и неплохо послужит всей компании, в конце концов всегда можно придумать, чем занять ее…
Жюстину тут же окружили мужчины, женщины, дети самого разного возраста и разной внешности, но выражение их лиц не оставляло никаких сомнений относительно рода занятий этого общества. Каждый пощупал ее, одобрительно покачал головой, каждый высказал свое мнение, а все дальнейшее окончательно убедило Жюстину, что она попала в очень дурную компанию.
— Сударь, — обратилась она к главарю, не в силах сдержать дрожь, — не будет ли невежливым с моей стороны попросить вас объяснить, с кем я имею дело? Я слышу, что здесь уже решают за меня без моего согласия; разве законы приличия и справедливости не действуют у вас?
— Милочка моя, — сказал атаман, — сначала поешь пирога и проглоти стаканчик вина, потом выслушай нас, тогда узнаешь, куда и к кому ты попала и какое занятие тебе здесь предназначают.
Наша героиня, немного успокоившись после такого вежливого предисловия, съела и выпила все, что ей предложили, и приготовилась слушать.
— Людей, к которым забросила тебя твоя звезда, — начал главарь, втянув в каждую ноздрю по щепотке табака, — называют обычно попрошайками. Да, дочь моя, мы сделали попрошайничество искусством, и благодаря нашим секретам и нашему красноречию мы так умело вызываем у людей сострадание, что можем жить за их счет в роскоши и довольстве круглый год. Как нет на свете добродетели глупее, чем жалость, так нет ничего проще, чем пробудить ее в человеческом сердце. Жалобные завывания, убедительные речи, придуманные болезни, фальшивые язвы, отвратительные костюмы — вот хитрости, которые потрясают душу и дают нам возможность наслаждаться бездельем и праздностью. Нас здесь человек сто, одна треть всегда промышляет, а остальные пьют, едят, сношаются и развлекаются. Взгляни на эту груду костылей, горбов, окровавленных повязок, на эти травы, которые искажают наши лица[64], на детей, которые умеют потрошить кошельки жалостливых женщин-матерей — вот в чем наша сила, наше богатство, вот источник наших доходов. Мы употребляем обычно одни и те же методы, хотя варьируем их в зависимости от обстоятельств: мы бываем убогими и немощными, если встречаемся с сильными людьми, но становимся дерзкими, ловкими грабителями, когда сила на нашей стороне.
— Но вы, по крайней мере, никого не убиваете? — спросила Жюстина, движимая сострадательным беспокойством, которое всегда отличало ее прекрасную добрую душу.
— Естественно, дорогая гостья, — ответил главарь, — это бывает в случае сопротивления или когда мы не видим другого средства, кроме кинжала или пистолета, чтобы добиться своего: мы не считаем убийство чем-то непристойным. Вам часто придется встречать здесь людей, которые уйдут отсюда только в могилу. Неужели вы считаете нас такими дураками, которые, отобрав у человека все, что при нем есть, отпустят его, чтобы он побежал жаловаться на нас и выдал наше убежище? Хотя нас нельзя назвать профессиональными грабителями или убийцами: наше единственное ремесло — это попрошайничество, мы просим подаяние, а там действуем но обстоятельствам. Главное для нас — завладеть чужим добром, а каким способом это сделать — зависит от ситуации. Добыча стекается в это подземелье, мы не спрашиваем, получена она как милостыня или взята силой. Вы, наверное, думаете, что с такой моралью и с такой профессией в нашей среде царят всевозможные пороки, и вы не ошибаетесь, если так считаете. Обжорство, пьянство, плутовство, вранье, лицемерие, безбожие и особенно разврат и жестокость — всего этого вы найдете здесь сколько угодно, и наши законы не только не запрещают такие дела, но, наоборот, поощряют их. Поэтому, милая девочка, учитывая ваш возраст и вашу красивую мордашку, вы должны удовлетворить все капризы, все прихоти наших товарищей независимо от пола, возраста или внешности. Когда наш пыл погаснет, мы придумаем для вас занятие: если у вас окажутся нужные способности и таланты, вы займете приличное место в нашей среде. Если же вам не по душе наши обычаи, если наше ремесло вам не по нраву, вы не сможете выходить из подземелья: будете заниматься уборкой и другой черной работой и обслуживать наши страсти.
Вся толпа одобрительно зашумела при этих словах. Главарь собрал приближенных, и теперь его распоряжения обрели силу закона; Жюстине было предписано немедленно разоблачиться и после внимательного осмотра утолить вначале страсти атамана и его окружения, затем всех членов шайки — и мужчин и женщин, — которые ее захотят. Услышав этот приговор, несчастная Жюстина, обливаясь слезами, упала к ногам своих судей, чтобы умолять их избавить ее от непристойностей, которые настолько ей неприятны… В ответ она услышала лишь громкий хохот.
— Ах, невинная курочка, — сказал главарь, — как только ты могла подумать, будто люди, которым ничего не стоит пробудить жалость в других, отличаются сентиментальностью? Знай же, дурочка, что наши сердца тверды как скалы, служащие нам крышей. Мыслимо ли, чтобы бесчисленные преступления, которые мы творим ежедневно, оставили в наших душах хоть капельку жалости? Так что не надо упрямиться, тварь, тебе придется несладко, если ты заставишь меня повторять дважды.
Жюстина не нашлась, что возразить на это; ее нижние юбки упали к ногам и открыли жадным взорам возбужденной толпы самое прекрасное женское тело, какое только ей приходилось видеть. Беззащитная жертва любопытства развратников обоего пола, наша прелестница тотчас оказалась в плотном кольце, и ее принялись ощупывать, гладить и целовать, причем женщины были не менее пылкими, чем мужчины, как вдруг один из них (сын атамана) заметил злосчастное клеймо и обратил на него внимание присутствующих.
— А это что такое, малышка? — удивился один из придворных. — Мне кажется, с такой печатью тебе нечего нас бояться, эти стигматы делают тебя нашей сестрой, стало быть, не стоит строить из себя недотрогу. тогда Жюстина рассказала историю своей жизни, но опять, как в доме Сен-Флорана, сделала это без особой охоты, поэтому ее уверили, что такое невинное приключение не уронит ее в глазах присутствующих и что больше не надо кутаться в одежды целомудрия. Такая сдержанность, сказали ей, судя по тому, что она продемонстрировала, скорее повредит ее репутации, нежели завоюет симпатии.
