с ней на корточки, мягко промокнул глаза, одновременно передавая девушке успокаивающий импульс, раппорт [119], как говорят психиатры.
– Ну вот, все в порядке. Почему же не поверю?
– Потому что Зойка… это моя подружка, считает, что я порой раздваиваюсь… ну, в меня как бы вселяется злой дух… а иногда и добрый…
Девушка подняла глаза, и Матвей поразился перемене: в глубине глаз Ульяны мерцала робкая надежда на понимание и печаль смирения.
– Рассказывай и ничего не бойся. Во всяком случае психбольницей я тебя стращать не буду.
Рассказ девушки длился недолго: в принципе и рассказывать-то было особенно нечего.
С недавних пор – месяца два назад – ее стали посещать странные видения, она видела целые серии снов, в которых с ней разговаривала какая-то невиданной красоты женщина. Самих снов она не помнила, но смысл их уловила: она должна была найти какой-то Путь и заменить кого-то, может быть, эту самую женщину. Но изредка какие-то подробности сна ей запоминались и служили как бы командой, как в случае с Матвеем: незнакомый прежде голос приказал ей в определенное время найти Матвея Соболева и передать ему, чтобы тот остерегался засады…
Ульяна закончила тягостное для нее признание и посмотрела на спутника с тайным страхом: поверил ли?
Матвей кивнул. То, что переживала Ульяна, называлось наведенными психофизическими состояниями. В жизнь девушки вторглась чья-то воля, а сны ее были вызваны проникновением информации из других реальностей. В ее сознание входить могла и Светлена, и другие иерархи, один из которых – не Тарас ли Горшин? – предупредил о засаде, а второй – не Монарх ли? – приказал ни во что не вмешиваться. Нет, скорее не Монарх, а инфарх. И защититься от вторжений в свою психику Ульяна не могла.
Как мог, Матвей утешил свою новую знакомую, снова и снова поражаясь тому, как девушка похожа на Светлену, да и на Кристину тоже, однако окончательно успокоить ее, не сообщая всех подробностей своей личной жизни, не смог. Тем не менее она почувствовала себя гораздо лучше, а прощаясь, на виду у всех поцеловала Матвея, вызвав у того целую бурю воспоминаний и легкий укол совести: eго тянуло к этой простой девчонке, привязанной к нему аурой тайных чувств и сопереживаний.
Договорились встретиться через день, чтобы еще раз обсудить сны Ульяны и способы защиты от них. Но в душе Матвей понимал, что мог бы отправиться на свидание и без всяких причин, несмотря на чувство долга и отношения с Кристиной. Вполне могло быть, что и на его подсознание действовали чьи-то чары – на более тонком уровне, заставляющие его думать об Ульяне чаще, чем позволяла ситуация, но мысль мелькнула и ушла, задавленная благими намерениями «разобраться во всем этом позже».
Вечером Матвей ужинал у Сумароковых, с удовольствием позанимавшись перед тем со Стасом по математике. Кроме того, мальчишка показал новый прием, который разучивал с Василием Балуевым, а Бася Яновна не уставала рассказывать, с каким упорством парень разрабатывает колено, повторяя физические упражнения по два часа в день.
Кристина поглядывала на Матвея с неким тайным интересом, словно догадывалась о появлении раздвоенности в его душе: интуиция у нее в последнее время явно обострилась, однако о своих подозрениях она не произнесла ни слова.
Стас ушел в свою комнату рано, у него там стоял неплохой игровой компьютер «Касио». Разошлись по спальням старшие Сумароковы, а Матвей с Кристиной продолжали тихую беседу за журнальным столиком, освещенным зеленоватым светом торшера. Постепенно стушевался в памяти, отступил в теплую грустную темноту образ Светлены, спутницы инфарха, уже начавший ассоциироваться с образом Ульяны Митиной. Рассеялись сомнения и сожаления. Они снова были вместе и переживали миг единения почти с одинаковой эмоциональной наполненностью.
Кристина была одета в длинное коричневое платье, закрывающее ноги до щиколоток, но Матвей видел ее фигуру такой, какой она была до их первой встречи, и девушка отлично понимала значение его взглядов, только лицо вспыхивало в ответ на них.
– Давно я не чувствовала себя так уютно, – тихо проговорила Кристина. Провела пальцем по глянцевой глади столика, отражавшего торшер и какие-то блуждающие звезды. – Смотри, там другая вселенная…
– «В границах столика текла иная жизнь» [120], – продекламировал Матвей с улыбкой. И вдруг понял, что в душе Кристины плавятся совсем иные чувства, и ее спокойствие – результат волевой настройки, а не настоящее переживание. Кристина подняла на него глаза, поняла его медленное прозрение, и глаза ее наполнились слезами.
– Извини, я не хотела… но снова впереди что-то темное надвигается на нас, я чувствую… Неужели наши беды никогда не кончатся? Зачем я уезжаю, Соболев?
Матвей налил в бокал минеральной воды, протянул девушке, выпил сам. Глаза его засветились голубизной горного неба, в их глубине сквозь мрачную уверенность всплывала нежность.
– Ты мне веришь?
– Верю, но… зачем я тебе, Соболев? Ты меня любишь, я вижу, но что-то все же мешает тебе быть моим до конца… Что? Может быть, дело во мне? Ведь я самая обыкновенная земная женщина, а ты почти человек Круга… Я понимаю, женщина должна быть для мужчины одновременно женой, любовницей, другом, сестрой и матерью… Чего во мне не хватает?
– Жены, – коротко ответил Матвей, подхватывая Кристину на руки и поражаясь, какой она стала легкой…
В третьем часу ночи она тихонько коснулась губами его щеки, прошептала:
– Тебе звонил врач, Парамонов, просил зайти… Извини, я забыла сказать сразу.
Матвей открыл глаза.
– Когда?
– Зайти надо было еще вчера, у него к тебе какой-то важный разговор. Но ты приехал поздно… И еще он просил передать, чтобы ты поберег своих друзей.
– Так и сказал? – Матвей рывком сел, внезапно понимая, что опоздал со своим решением увезти Кристину и Стаса от греха подальше. Включил свой биоканал связи с астралом, перешел в меоз. Но было уже действительно поздно: вокруг дома замкнулось кольцо окружения (профессиональная ориентация, классная подготовка, мощное вооружение) и у двери квартиры уже затаилась наготове головная ударная обойма.
– Что? – встревожилась Кристина, научившаяся понимать его состояние.
