— Хорошо, — соглашается Каэ.
Ее радует и одновременно слегка пугает то, что впервые за все время их знакомства монахи заговорили конкретно. Они не просто анализируют обстановку, но и делают выводы. Словно в ответ на ее мысли Ши‑Гуа говорит:
— Мы не должны были бы давать советы. Но времени мало, и ты не справишься в одиночку. Правда, Ма‑Гуа?
Ма‑Гуа молчит.
— Бессмертные по твоей просьбе разыскивают наследника Аэдоны, Пресветлого Эльфа Энгурры… — не то спрашивает, не то утверждает Да‑Гуа.
Каэтана кивает. Она сосредоточена и напряжена.
— Пусть ждут его у Гайамарта, — говорит монах.
— А каким образом? — опешивает богиня.
— Это длинное построение, тебе его незачем отслеживать. Скажи Траэтаоне, чтобы ждал в Аллефельде. Там понадобится его помощь.
— Хорошо, — покорно соглашается Интагейя Сангасойя.
Истина не склонна устанавливать свое главенство и не чувствует себя угнетенной, выслушивая советы и подсказки.
— В Аллаэлле творится злое. Попроси повелителей мертвых отправиться туда.
— Попрошу.
— Но пусть ни один из них не пытается сделать все сам. Пусть идут вместе.
— Я скажу им, если они согласятся…
— Они должны послушать тебя, — говорит Ма‑Гуа. — Нынче твое время. И без тебя никто не может ничего решать.
— Почему? — изумляется Истина.
— Твое дело — отличать настоящее от поддельного, злое от доброго, полезное от вредного. У тебя много работы.
— Это правда. — Она пожимает плечами. Отмахивается от назойливой осы.
Трое монахов смотрят на нее странными взглядами.
— Теперь иди. Тебя ждут.
— А вы?
— Мы вернемся, когда в нас возникнет необходимость. Мы тоже платим по своим счетам. Пришло наше время расплачиваться.
Кахатанна предпочитает не спрашивать у них, чем платят такие, как они. Она встает с травы, отряхивается, улыбается.
— До скорого свидания, — произносит с легким оттенком грусти. — Я буду ждать вас.
Трое монахов медленно и глубоко кланяются ей. Как никогда раньше не кланялись.
Трое монахов молчат.
* * *
В ожидании Интагейя Сангасойи голодный император ходит вдоль накрытого стола и рассеянно жует кусочек солоноватой лепешки. Агатияр чувствует себя немного спокойнее — он успел подкрепиться блюдом‑другим и теперь готов терпеливо сидеть здесь хоть несколько часов.
— Позволит ли император нарушить его трапезу? — спрашивает от порога одетый в шелка и бархат юный вельможа — верный соратник императора и любимый ученик Агатияра.
Это фаррский князь Дзайсан‑толгой. Он исполняет обязанности советника по иностранным делам в мирное время — нельзя сказать, чтобы он этим был горд или счастлив. Как и его обожаемый император, юный Дзайсан чувствует себя гораздо более уверенно на поле боя. Он командует конным отрядом тхаухудов, и это у него выходит намного лучше, чем писание бумаг.
Но Агатияр непреклонен. Даже император не смеет протестовать, понимая в глубине души всю меру правоты своего наставника. Глядя на повелителя, Дзайсан‑толгой тоже корпит над надоевшими письмами, разбирается с послами мелких государств, решает простые вопросы. Кроме того, с аитой его связывает давняя детская дружба. Князь посвящен в сердечные тайны Зу‑Л‑Карнайна и вот уже два дня старается не попадаться ему на глаза, взвалив на себя львиную долю забот. Он хочет, чтобы император насладился хотя бы видимостью покоя со своей возлюбленной. Дзайсан‑толгой, безусловно, молод, но достаточно прожил, чтобы правильно истолковать блаженное выражение на лице Зу, появившееся с позавчерашней ночи.
Он бы и теперь не беспокоил аиту, но дело не терпит отлагательств, и князь не вправе решить его сам.
— Входи, — приглашает его Зу‑Л‑Карнайн.
— Прости, Зу. Я думал, ты не один.
— Он на самом деле не один, — недовольно бурчит Агатияр. — Я еще занимаю немного места в этом мире.
— Прости и ты, Агатияр. Ты ведь знаешь, что я думал.
— Конечно, — отвечает визирь. — У вас, бездельников, только это на уме и есть.
Молодые люди улыбаются.
В присутствии посторонних такого разговора не могло бы состояться, потому что и Агатияр, и приближенные Зу‑Л‑Карнайна всячески стараются создать образ грозного и властного императора, с которым нельзя спорить и которого опасно раздражать непослушанием и нерасторопностью. Но наедине они опять становятся добрыми друзьями, которые не имеют друг от друга секретов, и это помогает им выжить.
— Что там у тебя? — спрашивает Агатияр.
— Прибыл посол от урмай‑гохона Самаэля. Если не ошибаюсь, это тот варвар, который завоевал Сихем?
— Не ошибаешься, — бурчит визирь, косясь на императора.
Только не хватало, чтобы ополоумевший варвар объявил войну аите. Тот, конечно, как на крыльях помчится воевать, а это совершенно несвоевременно, если учесть, что мудрый Агатияр в первый раз за всю свою долгую жизнь боится попасть впросак.
— Тогда приглашай его сюда, — говорит император. — Сейчас Интагейя Сангасойя присоединится к нам, и будет правильно, если она тоже услышит, что хочет сообщить этот Самаэль.
— Бегу, Зу! — говорит Дзайсан‑толгой, разворачиваясь на каблуках.
Он любит красивую обувь и красивую одежду. Сам аита исповедует строгий образ жизни, и вкусы у него соответственные. Иностранные послы бывают поражены, увидев его торжественное одеяние — простой белый наряд и алый плащ без особых украшений. Драгоценностей он тоже не любит. Приходится придворным восстанавливать равновесие и поддерживать честь империи. Дзайсан‑толгой с радостью исполняет эту часть своего долга — он весь сверкает и переливается драгоценными камнями. Если его бросить в воду, то он непременно пойдет на дно под тяжестью золота и украшений.
Сейчас на нем переливающийся сапфирными и изумрудными красками шелковый костюм, изумрудные сапоги до колен, сшитые из такой мягкой кожи, что они кажутся бархатными, на голове остроконечная шапка, опушенная серебристым мехом и расшитая хризолитами, аметистами и александритами. Тонкие пальцы унизаны перстнями, а к шитому серебром поясу привешен узкий и длинный кинжал с чеканной гардой.
Он великолепен и знает это.
У ворот дворца терпеливо дожидается приема посольство варваров. Возглавляет его ровесник князя, назвавший себя Арханом. Рядом с Дзайсан‑толгоем он выглядит грубым, неотесанным и нищим. Похоже, что это немного расстраивает его. Во всяком случае, искушенный в придворных интригах, юный вельможа подмечает легкую тень досады, которая скользит по лицу посла всякий раз, как он смотрит на него.
— Император ждет тебя, — произносит князь.
Он стоит у входа во дворец во главе десяти или пятнадцати своих помощников, отряда тхаухудов и акара. Поодаль толпятся многочисленные слуги, готовые исполнять любые приказания.
— О твоих людях позаботятся. Скажи, что они хотят получить на обед, что принято у вас, — продолжает он, словно не замечает замешательства посла.
Архан немного растерян. Прежде, когда они только завоевали Сихем, урмай‑гохон казался ему центром Вселенной, великим воином и самым грозным и могущественным владыкой, какой только может быть. Крепость Файшан не поразила его воображения, потому что была похожа на Аруз — только побольше и побогаче. Вообще Сихем, даже его знаменитые храмы, не потряс воображение молодого варвара. Но Курма превзошла все ожидания. Он и представить себе не мог, что на свете есть такая красота.
Густые леса, озера, быстрые реки напоминали юноше его собственную страну. Но города, которые они миновали, прежде чем добрались до Ира, были неописуемы. Неприступные стены, сложенные из белых или розовых глыб такой величины, что Архан не представлял, как их громоздили одна на другую, многочисленные источники с прозрачной холодной водой, вырытые на центральных площадях и надежно защищавшие жителей от жажды во время возможной осады, бассейны и фонтаны из зеленого мрамора и лазурита, пышные сады, деревья в которых ломились под тяжестью спелых и сочных фруктов, и огромные пространства полей за городскими стенами. Поля, на которых выращивали злачные культуры в таком количестве, поразили людей танну‑ула чуть ли не больше всего.
В пути им часто встречались воинские подразделения — пешие и конные, тяжело и легко вооруженные. Архан смотрел на них и не представлял, как можно сражаться с таким противником. Дисциплинированные, прекрасно вооруженные, опытные воины, они даже двигались иначе, чем его спутники‑чайджины. А о том, как они управлялись с конями, даже не было смысла говорить. Поэтому Архана радовало то, что он вез императору предложение мира, — и он лишний раз оценил мудрость и предусмотрительность сына Ишбаала.
Провожая его в путь, урмай‑гохон сказал так:
— Езжай и убеди их в том, что мы не собираемся воевать с аитой. Позже, когда армия наша будет сильнее, мы сразимся с ними. Но не сейчас.
