говорит:
— Насколько хорошо ты слышишь?
Никки повернулся и посмотрел на него.
— Кое-что
— «Кое-что» — это сколько? — уточнил Домино.
— В ушах звенит, и я слышу все как из тоннеля — так бывает, если не защитить уши.
Я коснулась его лица свободной рукой, развернув его обратно к себе.
— Почему ты не сказал мне?
— Твой слух в порядке?
Я кивнула. Он улыбнулся.
— Значит, я выполнил свою работу.
— Если ты перекинешься в льва, это поможет? — спросила я.
Он нахмурился — вероятно, он не понял всего, что я сказала. Я попыталась произнести это снова, с меньшим количеством слов и тщательно проговаривая:
— Обращение исцелит тебя?
— Да.
— Ему нужно сделать это быстрее, — поторопил Домино. — Чем дольше тянуть с перекидыванием и исцелением, тем больше вероятность, что часть нанесенного урона останется. С какими-то вещами это срабатывает в большей степени, с какими-то — в меньшей, но слух может входить в зону риска.
— Ты мог бы перекинуться в машине «скорой», — предложила я.
Никки нахмурился. Домино сказал:
— Ему придется остаться в звериной форме на несколько часов, чтобы убедиться, что он полностью исцелился. Он не может просто перекинуться туда и обратно, не рискуя нанести непоправимый вред своему слуху.
— Ему нельзя бегать по Дублину в львиной форме, Анита, — сказал Дамиан.
— Особенно когда она размером с небольшую лошадь. Все мы крупнее естественных форм наших животных. Такой огромный лев привлечет к себе слишком много внимания, — согласился Домино.
— Думаю, любой лев, свободно разгуливающий по Дублину, привлечет к себе много внимания, — заметила я.
— Верно, но стандартный размер нашего зверя огромен. Его не выдать за обычного.
— Я видел оборотней, форма которых была естественного размера их животных, — сказал Дамиан.
— А я — нет.
— Думаю, это мог быть более древний вид ликантропии, — предположила я.
— Это бы все объясняло, но все же это странно. Почему более древние штаммы ликантропии были больше похожи на естественных животных? — спросил Домино.
— Может, это маскировка, — предположила я. — Раньше, когда было больше настоящих львов, тигров и медведей, вы могли выдать себя за обычное животное, и это могло помочь дольше оставаться незамеченными.
— Так почему же эта порода вымерла, а наши по-настоящему необычные животные формы выжили? — удивился Домино.
Никки следил за нашей беседой, но если только он не читал по губам, то не мог понять, о чем речь. Я чувствовала себя виноватой за то, что он страдал от вреда, причиненного мне. Я неосознанно повредила ему слух. Я коснулась его лица, и была вознаграждена улыбкой. Мне хотелось поцеловать его, но я боялась, что если наклонюсь так сильно вперед, то сдвину свою руку. Мой желудок успокоился, и я хотела, чтобы так и оставалось, потому что нет ничего романтичного в том, чтобы блевать при ком-то.
— Я знаю, что оборотни, которые выглядят, как обычные животные, не сильно скрываются в своей звериной форме, в отличие от тех, которые не могут сойти за естественных, — произнес Дамиан.
— По этой причине на многих из моих братьев охотились, как на обычных волков, — сказал Джейк. Очевидно, он подошел, пока мы разговаривали.
— Хочешь сказать, они могли затеряться среди обычных волков, и потому не особо скрывались, из-за чего на них и охотились? — спросила я.
Он кивнул.
— Но их же нельзя ранить обычным оружием, — сказал Домино.
— Как только охотники прознали, что имеют дело с необычными волками, в ход пошла магия и другое оружие, — ответил Каазим.
— Подожди, — оборвал его Домино. — Хочешь сказать, ваши звериные формы, твой волк и твой шакал, выглядят как естественные?
— Мой — да, — подтвердил Джейк.
— Значит, твоя ликантропия — старая, — констатировала я.
— Очень старая, — коротко улыбнулся он. У него на спине все еще висела сумка с Эхо. Не уверена, что смогла бы сама нести ее вот так, а с раненой рукой даже не стоило пытаться.
— Мой шакал — нет, но он ни то, и ни другое, — сказал Каазим.
— Со всего города поступают сообщения о людях, охваченных огнем, — отрапортовал Джейк.
— Людях? — усомнилась я.
— Ты сказал, что горели люди? — переспросил Никки.
— Вампиры. Думаю, сообщения были о вампирах.
— Никки, ты нас слышишь?
— Частично, — ответил он.
— Мне жаль, — сказала я.
— Это моя работа, — повторил он.
— И, тем не менее, мне жаль.
— А мне — нет.
— Вы уверены, что все жертвы — вампиры? — уточнил Дамиан.
— Новости и социальные сети спекулируют этой информацией, особенно последние. Они говорят о зилотах (религиозно-политическая группировка — прим. редактора), которые сжигают себя заживо в знак протеста против серийного поджигателя, которых предает беспомощных жертв огню с помощью какого-то неизвестного горючего, которое невозможно потушить обычными средствами.
— Копы понятия не имеют, насколько острый у тебя слух, — заметила я.
Джейк улыбнулся:
— Это так, а еще я слышу болтовню в толпе.
Каазим добавил:
— Они говорят о книге лиц (намек на «фейсбук» — прим. редактора) и других интернет-ресурсах. Полиция пытается решить, какую информацию можно им скормить, чтобы угомонить слухи.
— Если вампиры вот так бросаются на людей, это должно было попасть в прессу. Должно быть известно, что как минимум некоторые из жертв — вампиры, — сказала я.
— Если верить тому, что мы слышали, остальные вампиры не нападали на людей, которые пытались им помочь, — произнес Каазим.
— Почему же тогда этот напал? — спросила я.
— Вампирами движет жажда крови, но подо всем этим они по-прежнему те, кем были до обращения. Некоторые быстро вспоминают свою личность, и, если они были хорошими людьми до того, как стали вампирами, то останутся таковыми и после смерти.
— Некоторым удается побороть жажду крови, — подтвердил Дамиан, — но таких мало. Не имеет значения, насколько хорошим ты себя считаешь, когда впервые встаешь из могилы и жаждешь крови, в тебе не остается ни человечности, ни сострадания.
— После кормления здравомыслие возвращается, — сказал Джейк.
— Первая кормежка зачастую приводит к убийству, как это произошло с детективом Логаном. Были еще подобные жертвы? — спросил Дамиан.
— Ты абсолютно прав, Дамиан. Их должно было быть больше. Даже хороший человек в первые несколько ночей поднимается свихнувшимся чудовищем, — подтвердил Каазим.
По моей коже шепотом пронесся воздух, потяжелевший от силы. Это спровоцировало рой мурашек, и меня бросило в дрожь, из-за чего рука сдвинулась. Боль была острой, а ощущение осколка, который дернулся в моей руке, заставило желудок кувыркнуться. Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.
Домино держался за свой живот:
— Знаешь, тебя ранили и сильнее. Почему же сейчас тебя так тошнит?
Я сделала несколько успокаивающих вздохов, затем ответила:
— Не знаю.
— Ты это слышишь? — спросил Дамиан, и даже эти его слова были наполнены страхом.
Я
