И со слезами, благодаря Бога, я повторяла вслед за Евой, матерью всех живущих вновь и вновь: «Приобрела я человека от Господа» (Быт.4:1).
Ведь что же еще может сравниться в жизни с таким даром?
На коллаже работы Екатерины Кожуховой — слева направо в верхнем ряду: Елеонская Чудотворная икона Пресвятой Богородицы Скоропослушница; игумения Мелания (Ненюкова); внизу: вице-адмирал Д.В.Ненюков (на фото — еще капитан 1 ранга); Москва — Китай-города, Иоанна-Предтеченский монастырь; Монастырь Спасо-Возесенский на горе Елеон (Святая Земля).
…Вера Александровна Жуковская (урожденная Микулина), сестра бабушки Кати, родилась в 1885 году, а через полтора года после нее появилась на свет и Катя. Разница возрастов между сестрами совсем не ощущалась. Но характерами, да и внешне они друг на друга походили мало. Впрочем, в духовном плане при разнице характеров и внешних устремлений век нанес раны обеим сестрам, и раны эти прошлись прямо по сердцу — и у той, и у другой.
Верочка лицом была в Жуковских: яркие темно-карие глаза и волосы, нежно удлиненный овал лица, всегда напоминавший мне своим непорочным абрисом то чудное яичко-личико губернаторской дочки, которое так потрясло заматерелого, но не до последней точки, плута Чичикова. Однако врожденная умильная складка рта на Верочкином личике, была весьма обманчива и отнюдь не свидетельствовала о наличии таковой умилительности в душевных глубинах этой красивой девушки. Нечто в ее внешности и характере понуждало вспомнить о прабабке ее — Глафире Кондратьевне Стечкиной с ее пристрастием к сильным ощущениям и резкими перепадами настроений. Да и внешне Верочка была схожа с прабабушкой, ушедшей из жизни в 33 года. Впрочем, что такое душа человека, как не причудливая игра бликов и облаков, отраженных в волнующихся водах в солнечный и ветреный день…
Катя, напротив, внешне была в Микулиных: глаза светлые пресветлые — в деда ее Александра Федоровича, а лицом — в бабушку-француженку Екатерину Осиповну — четкий, крепкий, даже крупный скульптурный контур черепа. Но при этом сердцем Катя была из Жуковских: доброта добрющая, незлобивость, всегдашняя готовность все прощать, любительница добрых мирных отношений, очень застенчивая, как Николай Егорович, и действительно не ищущая внимания мира и первых ролей.
Верочка ездила верхом в элегантной амазонке, разумеется, на прекрасном дамском седле, которое подарил ей отец, а Катя, взлетев на коня, скакала на нем по-мужски, да еще и в сатиновых шароварах.
Вера обожала общаться, вести дневники, описывать там свои состояния, что видела, где была, что сказала, как и на кого посмотрела и как на нее посмотрели… А Катя писать ненавидела: подвигнуть ее начертать несколько строк было очень трудно. Подруг близких никогда не имела. Но тех, кого судьба ей посылала, привечала. Правда в душу ей, вряд ли кому когда-либо удалось заглянуть.
Уже в пожилые годы, когда бабушка уже тяжело болела, в ее облике начал проступать удивительно мягкий, тихий и благостный лик, столь трогательно напоминавший ее собственную бабушку — Анну Николаевну Жуковскую и Николая Егоровича. Я чувствовала и узнавала в ее лице, движениях и голосе какие-то глубокие родовые черты и неуловимые повадки, сохранившиеся от предков из глубоких вод прошлого; это помогало мне представить и тех, совсем далеких, много живее, нежели только в порожденных рассказами образах, и я часто задавала себе вопрос, почему эти глубинные черты сходства начинают проступать с такой очевидностью именно к старости, да и то далеко не во всякой старости?
С трепетом созерцая это таинство проступания родового сквозь единое и преходящее, мне всегда приходил на память величавая поступь слога Писания: «Дней жизни Авраамовой, которые он прожил, было сто семьдесят пять лет; и скончался Авраам, и умер в старости доброй, престарелый и насыщенный [жизнью], и приложился к народу своему» (Быт. 25:7–8).
Истаивали земные сроки, и люди, казалось бы, еще среди нас пребывающие, в то же время приближались к Ахерону, и незаметно для бденных уже заносили ногу свою в челнок седого перевозчика.
* * *
…Однажды в Успенском соборе Московского Кремля в день памяти святителя Филиппа Митрополита Московского на литургии, которую служили незабвенный Святейший Патриарх Алексий II и наш Духовник-архиерей (было мне в те годы дано такое неизгладимое из памяти счастие молиться за их удивительными службами), я в какой-то миг подумала, какая была бы радость получить уверение, пусть об очень далеком, но все же подлинном родстве Жуковских-Стечкиных с Колычевыми — родней святителя Филиппа, родстве, которое никогда не оспаривалось в наших семейных преданиях. Я стояла за народом, далеко от раки святителя, но мысленно поклонялась мощам великого заступника и печальника народа Божия, почивавшим с XVII века в юго-восточной углу собора.
Но литургия захватила, отошла и эта мысль… И вдруг я остро ощутила чье-то родное присутствие рядом: кого? — бабушки? — Николая Егоровича? — Во всяком случае, именно того, непередаваемого близкого, очень знакомого, остро и мгновенно узнанного всем моим существом родства, несмотря на пространство в пятьсот лет чудесно сохраненного и явленного в единстве единого существа рода…
Неужели кровное родство может с таким постоянством сохранять свои неизменно-личностные родовые черты, успела подумать я, в то же время не дерзая даже и надеяться, что в тот миг мне был подан ответ на мое вопрошание.
Одно только оставляло сердечную надежду: острота реальности и осязаемости явленного, а так же и то, что обратилась я тогда к святителю Филиппу в дни моей большой и неизбывной скорби, в такое время, когда святые часто приходят к нам на помощь укрепления нашего ради.
Николай Егорович — человек чести, безупречной правдивости и трезвенности духовной, никогда бы не позволивший себе игры воображения в таких вопросах, тем не менее всегда верил в родственную связь со святителем Филиппом как в научный факт. Анна Николаевна поминала самую близкую родню бояр Колычевых — родителей святителя, братьев, племянников и некоторых их потомков, — я уже, кажется, писала о том. У меня же вера в святое родство, которое хранилось всеми коленами рода как драгоценное семейное предание, никогда не вызывало сомнения, прежде всего потому, что я видела зримое подтверждение тому в сходстве инженерной гениальности святителя Филиппа и прадеда моего Николая Егоровича Жуковского.
В научном наследии Николая Егоровича поражает его всеохватность. Во всех областях механики положил он гениальные основания для дальнейших исследований, создал школы, научные направления, «впервые после Галилея объяв своим гигантским умом механику во всей полноте ее совокупности». В особенности замечательны были работы Жуковского в области гидродинамики. На основании установленного им «постулата Жуковского» родилась новая наука аэродинамика, которую по праву называют «русской наукой».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
