— Всю свою жизнь я хочу посвятить тому, чтобы строить новый собор в Кингсбридже и растить наших с Алиной детей. Но я также хочу знать, за что повесили моего отца. А об этом знают только те, кто оклеветал его. И мне надо знать, кто эти люди.
— Тогда я не знала их имен.
Джек видел, что мать опять избегает говорить всю правду, и это его разозлило.
— Но теперь-то ты знаешь!
— Да, знаю. — Ее глаза были полны слез, и Джек понял, что ей так же тяжело, как и ему. — И я скажу тебе, потому что чувствую, что ты не успокоишься, пока не узнаешь все как есть. — Она всхлипнула и вытерла слезы.
Джек в напряжении ждал.
— Их было трое: монах, священник и рыцарь.
Он сурово посмотрел на нее:
— Имена…
— Ты хочешь спросить у них, почему они солгали под присягой?
— Да.
— И ты думаешь, они тебе скажут?
— Может, и не скажут. Я только посмотрю им в глаза и спрошу. Возможно, этого мне будет достаточно.
— Вряд ли тебе это удастся.
— Я хочу попробовать, мама!
Она опять глубоко вздохнула.
— Монах был приором Кингсбриджа.
— Филип?!
— Нет, не Филип. Это было еще до него. Его предшественник — Джеймс.
— Но он же умер!
— Я ведь предупреждала тебя, что у тебя вряд ли получится поговорить с ними.
Джек сощурился:
— Кто были двое других?
— Рыцарь — Перси Хамлей, граф Ширинг.
— Отец Уильяма!
— Да.
— И он тоже мертв!
— Да.
Джека охватило ужасное предчувствие, что и третьего уже не было в живых и тайна смерти его отца навсегда ушла с ними в могилу.
— А священник, кто он? — Джек сгорал от нетерпения.
— Его звали Уолеран Бигод. Теперь он епископ Кингсбриджский.
Джек облегченно вздохнул:
— И он еще жив.
* * *
Замок епископа Уолерана был построен к Рождеству. Ранним погожим утром нового года Уильям Хамлей с матерью подъезжали к нему верхом. Они еще издали увидели его. Он стоял на самом верху целой гряды холмов, возвышаясь над долиной и словно бросая суровый, мрачный взгляд на окрестности.
Проезжая по долине, они объехали старый епископский дворец. Теперь здесь были склады с шерстью. Торговля у Уолерана шла бойко, и часть вырученных денег пошла на строительство нового замка.
Миновав долину, они поднялись по пологому склону и, преодолев проход в земляном валу и глубокий сухой ров, выехали к воротам в каменной стене. Со всеми своими земляными валами, рвом и каменной стеной замок казался совершенно неприступным. Ни Уильям, ни даже королевские особы не могли похвастаться ничем подобным.
Во внутреннем дворе высилась громадная четырехугольная башня в три этажа, рядом с которой каменная церковь выглядела совсем крошечной. Уильям помог матери слезть с лошади. Сопровождавшие их рыцари увели лошадей на конюшню, а Уильям с матерью поднялись по ступенькам в дом епископа.
Был самый разгар дня, и слуги Уолерана суетились в большом зале, накрывая на стол. Здесь же стояли в ожидании обеда архидиаконы, помощники, служащие и просто прихлебатели епископа. Уильям и Риган ждали, пока слуга пошел доложить об их прибытии.
Уильяма раздирали приступы жестокой ревности. Алина была влюблена, и вся округа знала об этом. У нее родился внебрачный ребенок, и муж выгнал ее из дома. С малышом на руках она отправилась на поиски своего возлюбленного и, обойдя чуть ли не полсвета, все-таки нашла его. История эта не сходила с уст жителей всей Южной Англии. И всякий раз, когда Уильям слышал ее, в нем закипала нечеловеческая ярость. Но он уже придумал, как отомстить Алине.
Их провели вверх по широкой лестнице в покои епископа. Уолеран сидел за большим столом, рядом пристроился Болдуин.
Тот уже стал архидиаконом. Двое духовников на скатерти, похожей на шахматную доску, подсчитывали деньги, складывая их в аккуратные столбики, по двенадцать монет в каждом, и передвигая их с черных квадратиков на белые. Болдуин встал, поклонился леди Риган и быстро убрал скатерть и деньги.
Уолеран поднялся из-за стола и пошел к своему креслу возле камина. Двигался он быстро, точно паук, и Уильям вновь испытал знакомое чувство отвращения. И все же он решил проявлять покорность во всем. Совсем недавно до него дошла весть о страшной смерти графа Херефорда, который поссорился с местным епископом и окончил свои дни в анафеме. Тело его было погребено в неосвященной земле. Уильям представил себя на мгновение вот так же похороненным за пределами кладбища, отданным на растерзание всем чертям и чудищам, населявшим подземный мир, и содрогнулся от ужаса. Никогда не станет он ссориться со своим епископом.
Уолеран выглядел таким же бледным и тощим, как и всегда, его черные одежды болтались на нем, словно белье, развешанное на деревьях для просушки. Казалось, он всю жизнь был таким и никогда не менялся. А вот Уильям очень изменился, он чувствовал это. Еда и вино были для него главным удовольствием, и с каждым годом он понемногу толстел, несмотря на то что жизнь вел очень бурную. Ему уже дважды пришлось делать себе новую кольчугу: в старую он давно не мог влезть.
Уолеран совсем недавно вернулся из Йорка. Его не было почти полгода, и Уильям вежливо поинтересовался:
— Надеюсь, поездка была успешной?
— Не совсем, — ответил Уолеран. — Епископ Генри послал меня уладить четырехлетний спор о том, кому быть архиепископом Йорка, но мне не удалось примирить стороны. Тяжба продолжается.
Чем меньше говорить об этом, тем лучше, решил Уильям.
— Пока ты отсутствовал, — сказал он, — у нас произошли кое-какие перемены. Особенно в Кингсбридже.
— В Кингсбридже? — Епископ, похоже, был удивлен. — Мне казалось, что мы обо всем договорились перед моим отъездом.
Уильям кивнул.
— У них появилась Плачущая Мадонна.
Новость вызвала раздражение Уолерана.
— О чем ты, черт возьми?
Ответила ему мать Уильяма:
— Это деревянная статуя. Ее выносят во время шествий. И в строго определенное время у нее из глаз капают слезы. Люди верят, что она чудотворная.
— Она действительно чудотворная, — сказал Уильям. — Плачущая статуя, подумать только!
Епископ презрительно посмотрел на обоих.
— Не знаю, чудотворная она или нет, — сказала Риган, — но за это время тысячи людей приходили взглянуть на нее. А приор Филип тем временем снова строит собор. Сейчас восстанавливают алтарь, делают новую деревянную крышу, но уже потихоньку приступают к новой церкви. Выкопали даже землю под фундамент. Из Парижа приехали несколько каменщиков.
— Из Парижа? — удивился Уолеран.
— Новая церковь будет такой же, как в Сен-Дени.
Уолеран кивнул:
— Островерхие арки. В Йорке я слышал о них.
Уильяму не было никакого дела до того, каким будет собор в Кингсбридже.
— Меня больше волнует, что молодые крестьяне уходят к Филипу и нанимаются на строительство собора. В Кингсбридже опять по воскресеньям собирается рынок, и люди из Ширинга едут торговать туда. Опять старая история!
Он с тревогой посмотрел на мать и епископа, испугавшись, что они заподозрят его в тайных замыслах; но те, похоже, ничего не заметили.
— Самой большой моей ошибкой было помочь Филипу стать приором, — сказал Уолеран.
— Придется их проучить, чтобы знали свое место, — со злостью в голосе произнес Уильям.
Епископ задумчиво посмотрел на него.
— Что ты собираешься сделать?
— Разорить город еще раз. — А потом я убью Алину и ее любовника, подумал Уильям; и он уставился на пылавший в камине огонь, чтобы, не дай Бог, не встретиться глазами с матерью: она бы сразу поняла, что он задумал.
— Не думаю, что у тебя получится на этот раз, — сказал Уолеран.
— Один раз мне это удалось, так почему же сейчас не попробовать?
— Тогда была серьезная причина: надо было уничтожить овчинную ярмарку.
— А теперь — рынок. Король Стефан не давал им разрешения торговать.
— Это разные вещи. Филип очень рисковал, открыв у себя ярмарку, и ты сразу же наказал его. Но воскресный рынок в Кингсбридже собирается уже шестой год. И потом, это все-таки в двадцати милях от Ширинга, так что разрешение у них наверняка имеется.
Уильям с трудом подавил приступ гнева. Ему хотелось бросить в лицо Уолерану, чтобы тот перестал быть похожим на немощную старуху, но потом решил, что толку никакого не будет.
Пока он приходил в себя, в комнату вошел слуга и остановился в дверях.
— В чем дело? — спросил епископ.
— Пришел человек и требует принять его, мой господин. Какой-то Джек Джексон. Строитель из Кингсбриджа. Прикажете прогнать?
Уильям почувствовал, как забилось сердце. Любовник Алины! Легок на помине: я ведь только что решил убить его, подумал он; не иначе как этот Джек обладает сверхъестественным чутьем. Животный страх сковал Уильяма.
