наконец Дирк.
— Бедная Эльза, — проговорил Фой, но затем прибавил с проснувшейся надеждой: — Быть может, Брант ошибается, ему, может быть, удастся бежать.
Лизбета покачала головой, отвечая ему:
— Гендрик Брант не такой человек, чтобы писать подобные письма, если б у него оставалась какая-нибудь надежда, и он не расстался бы с дочерью, если бы не знал, что конец близок.
— Почему же он не бежит? — спросил Фой.
— В ту минуту, как он задумал бы сделать это, инквизиция бросилась бы на него, как на мышь, пытающуюся убежать из своего угла, — отвечал отец. — Пока мышь сидит тихо, кот тоже сидит и мурлычет, но только она пошевелится…
Наступило молчание, в продолжение которого Дирк, достав из надежного места завещание Гендрика Бранта, полученное им месяца три тому назад, вслух прочел этот документ.
Завещание было не длинно, в силу его Дирк ван-Гоорль и его наследники назначались также наследниками всего движимого и недвижимого имущества Бранта при условии: во-первых, выделить дочери Бранта, Эльзе, такую часть, какая будет необходима; во-вторых, употребить остальное «на защиту отечества, достижение свободы веры и изгнание испанцев, как и когда Господь укажет, что, прибавлялось в завещании, Он, наверное, сделает».
К завещанию был приложен перечень имущества. Сначала шел длинный список драгоценностей с точным их описанием. Первыми стояли три вещи:
«Ожерелье крупного жемчуга, вымененное мною у императора Карла V, когда он пристрастился к сапфирам. Ожерелье в непроницаемом медном ящике.
Диадема и пояс, оправленные в золото, моей собственной работы — лучшие вещи, когда-либо сделанные мною. Три королевы желали приобрести их, но ни у одной не хватило средств.
Большой изумруд, полученный мною от отца, величайший из известных камней этой породы, с магическими знаками, вырезанными на обратной стороне. Сохраняется в золотом ящичке».
Затем следовал длинный перечень других драгоценных камней, слишком многочисленных, чтобы их перечислять, и меньшей стоимости, и, наконец:
«Четыре сосуда с золотыми монетами (точная стоимость мне неизвестна)».
В заключение было приписано:
«Таково значительное богатство, самое большое во всех Нидерландах — плод честной работы и бережливости, — превращенное мною главный образом в драгоценные камни для более удобного спасения. Я, Гендрик Брант, платящийся за это богатство жизнью, возношу при этом молитву: «Да будет это богатство проклятием для всякого испанца, который попытается украсть его», и думаю, Господь услышит меня. Аминь, аминь, аминь. Так говорю я, Гендрик Брант, стоящий у врат смерти».
Когда Дирк окончил чтение, Лизбета тяжело вздохнула.
— Да, наша родственница богаче многих владетельных особ, — сказала она. — С таким приданым к ней просватался бы не один принц.
— Да, состояние немалое, — согласился Дирк, — только какую тяжесть на нас навалил Брант, оставляя по этому завещанию свое состояние не прямо законной наследнице, но мне и моим наследникам как исполнителям его распоряжений. Испанцам известно о существовании этого сокровища, монахам это также известно, и они не оставят ни одного камня на свете или в аду, не перевернув его, пока не найдут этих денег. По-моему, Гендрик поступил бы благоразумнее, приняв предложение негодяя Рамиро: следовало бы дать ему три четверти своего состояния, а самому бежать в Англию. Но это не в его характере, он всегда был упрям и готов был скорее десять раз умереть, чем обогатить ненавистных ему людей. Кроме того, он желает, чтобы большая часть его состояния пошла на его родину в минуту нужды, и на нас возлагается после его смерти обязанность определить эту минуту. Я предвижу, что эти драгоценности и золото принесут горе и гибель нашей семье. Но обязанность возложена на нас, и мы должны нести ее. Фой, завтра на рассвете ты с Мартином отправишься в Гаагу, чтобы исполнить приказание Бранта.
— Почему сыну моему рисковать своей жизнью ради такого поручения? — воскликнула Лизбета.
— Потому, что это моя обязанность, матушка, — весело отвечал Фой, стараясь, впрочем, придать своему лицу грустное выражение.
Он был молод и предприимчив, а предстоящая поездка сулила ему много нового.
Дирк невольно улыбнулся и приказал позвать Мартина.
Через минуту Фой был на чердаке у Мартина и толчками будил спящего.
— Проснись, бык! Вставай!
Мартин сел на постели, при свете ночника его рыжие волосы горели, как огонь.
— Что случилось, герр Фой? — спрашивал он, зевая. — Пришли нас взять за тех двух испанцев?
— Нет, соня. Тут дело идет о большом богатстве.
— На что мне богатство, — равнодушно отозвался Мартин.
— Тут замешаны испанцы.
— Ну, это немного лучше, — заявил Мартин, закрывая рот. — Расскажите же, в чем дело, пока я натяну куртку.
Фой в две минуты передал ему, что мог.
— Хорошая штука! — критически отозвался Мартин. — Насколько я знаю испанцев, мы не вернемся в Лейден, не пережив кое-что. Не нравится мне только, что тут замешались женщины, как бы они нам не испортили всего.
Он отправился с Фоем в комнату верхнего этажа и здесь в торжественном безучастном молчании выслушал приказания Дирка.
— Вы слушаете?.. Понимаете? — резко спросил Дирк.
— Кажется, да, мейнгерр, — отвечал Мартин. — Послушайте! — И он слово в слово повторил сказанное Дирком; когда он хотел, память у него оказывалась прекрасной. — Только позвольте вам задать несколько вопросов: наследство надо перевезти сюда во что бы то ни стало?
— Во что бы то ни стало, — отвечал Дирк.
— А если нам не удастся увезти его, то его следует спрятать как можно лучше?
— Да.
— А если нам вздумают помешать, мы должны будем обороняться?
— Конечно.
— А если при этом мне придется убить кого-нибудь, то пастор или другие не назовут меня убийцей?
