пепелище вместо готового уголовного дела. Если вопрос нельзя решить деньгами, то его можно решить большими деньгами.
Но все это будет потом. Сейчас меня ждет очень непростой разговор с ворами. Если они не помогут, то все, что я делал столько лет, окажется напрасным. Меня ждет прогулка по длинному коридору, из которого нет выхода. А я не хочу умирать, я только начал знакомиться с собственной дочерью.
НЕ ЗАБУДЬТЕ ПОСТАВИТЬ 4-Й ТОМ В БИБЛИОТЕКИ! ПРОДА УЖЕ СКОРО.
Глава 2
Пошлая и пыльная роскошь «Советской» не спешила меняться вместе с временами. Тут все осталось как при Союзе, лишь стайка откровенно одетых девчонок, из разряда «я была молода, и мне нужны были деньги», толкалась у барной стойки. Но и тех пока немного, у них рабочий день начинается существенно позже. А вот уважаемые люди, державшие это заведение, оказались на месте. Они обедали. Сидели здесь не только товарищи из солнечной Абхазии, но и Профессор, и Компас, которого занесло сюда каким-то неведомым ветром.
— О! Хлыст! — радостно оскалился он. — Только тебя вспоминали! Богатым будешь. Ах, да ты и так уже при бабках…
— А я икал, — буркнул я в ответ. — Разговор есть.
— Проблемы свои хочешь решить? — пристально посмотрел на меня Компас. — Недешево обойдется.
— Не проблемы, а вопрос, — поправил его я. — Один вопрос. Проблемы я решаю сам. А вот за решение вопроса готов серьезно заплатить.
— Соловей в клетке запел не по сезону? — остро глянул на меня Лакоба.
Я просто кивнул. Тут люди опытные, ситуацию на раз секут. С ними лишние слова не нужны, ведь на все сто сорок шесть процентов тут либо кто-то стучит, либо стоит прослушка, либо присутствует и то и другое. Потому-то и выражаются воры в таких случаях иносказательно, скорее давая понять что-то, чем говоря прямо. Можно сидеть за одним столом с ними, и если не знаешь специфического жаргона, не поймешь ни слова из происходящего. Так будет и сегодня. Я взял салфетку и завернул угол. Лакоба поморщился и отложил вилку, которой ковырял салат, Профессор посмотрел одобрительно, а Компас развеселился. Этот знак означает смертный приговор, и уважаемые люди после недолгого раздумья кивнули. Они согласны с такой карой.
— Казино, — сказал Компас, который взял салфетку из моих рук, бережно развернул и положил рядом.
— Не отдам, — помотал головой я. — Заберешь Лобню.
Воры переглянулись. В глазах появился калькулятор с подсчетом доходов.
— Мы согласны, — кивнул Лакоба. — Но ты сам человека введешь в дело и познакомишь со всеми. У него не должны появиться проблемы.
* * *
— Как дела, Сергей?
Жирик все-таки смог меня отловить. И случилось это на пленарном заседании Думы, куда я сбежал ради того, чтобы просто перевести дух. В кулуарах меня каждый второй местный прохиндей пытался остановить, чтобы впарить «порешаем, твой вопрос, Сергей Дмитриевич, всего за сто тысяч долларов». Разумеется, на уровне «министра МВД». Не меньше. Плюс телефон в приемной разрывался от звонков разных мутных личностей. Эх, Рыжик, Рыжик! Собственной рукой отправил тебя в Таиланд и теперь погибаю без верного секретаря.
— Дела у прокурора — у меня делишки.
— Не прибедняйся, Сергей! — Вольфович нахмурился. — Знаю, знаю про твою ситуацию. Надо же что-то делать!
Сейчас он будет меня потрошить. Профессионально — не чета этим всем думским «решалам». Я кинул быстрый взгляд на трибуну. Там депутат Травкин от Демократической партии России вещал что-то про рабское советское наследие в головах сограждан, которое нужно выкорчевывать огнем и железом.
— У кого-нибудь есть реплики к докладу господина Травкина?
Председатель Думы сегодня лично вел заседание. Я нажал на кнопку спикерфона.
— Господин Хлыстов? — Рыбкин явно удивился. Нечасто я радовал Думу своими выступлениями. Точнее, вообще никогда не радовал.
— В плане обмена мнениями, — сказал я.
Мне бы переключить Жирика на какую-то другую тему… И была, была одна верная красная тряпочка для этого быка.
— Пожалуйста. У вас по регламенту три минуты на реплику.
— Очень печально, что господин Травкин, пребывая в полемическом задоре, забыл о том, что «империя зла» — это я его сейчас цитирую — не развалилась, а ее развалили! И это несмотря на 77 % голосов за ее сохранение на референдуме. Это во-первых. Во-вторых, мы все знаем, что Беловежское соглашение было неконституционным — без предварительного изменения Конституции СССР ни один орган РСФСР или республик не мог прекратить действие Договора об образовании Союза.
Зал заволновался. Даже раздался чей-то выкрик:
— Хлыстов, вы что же… за сохранение Союза?
— Нет. СССР был тяжело болен. Но, давайте признаем и укажем на это демократам и либералам: лекарство, которым они нас потчевали и продолжают потчевать, оказалось хуже болезни. Когда после охоты в Беловежской пуще и подписания соглашения Гайдар шутит «забили как кабанчика», мы все всё понимаем, правильно? Речь же не про белорусскую свинью. Или когда пьяный Ельцин после бани Кравчуку говорит про Крым и Севастополь: «Да забирай»! Это же ни в какие ворота не лезет! Пусть лучше Союз, чем такое!
Думу бомбануло. Выкрики пошли нон-стоп. Кто-то даже вскочил:
— Хлыстов, пересядьте к коммунистам!
Я посмотрел на Жирика — тот сидел красный как рак. Вольфович постоянно цеплялся с коммунистами, которые набирали голоса и, похоже, имели все шансы забрать следующую Думу. А тут такая подстава…
— Перестань меня стравливать с Ельциным! — почти зашипел на меня «сын юриста». — Ты что творишь? Белены объелся?
— У вас все, господин Хлыстов?
Рыбкин почему-то не торопился меня отключать. Он явно наслаждался происходящим.
— Не все! — сумел порадовать его я. — Нынешний парад суверенитетов, с планами по созданию сибирских и уральских независимых республик — это все итог той политики, которую проводили и, главное, продолжают проводить младореформаторы. Все эти Травкины, Чубайсы и прочие Гайдары. Господа! У нас всерьез обсуждается операция по штурму Казани! Армией России. Там тоже «забьем кабанчика»? Куда мы катимся?
* * *
На следующий день почти все газеты вышли с заголовками «Забить кабанчика», «Куда мы катимся?». Широко цитировалось мое выступление в Думе, и шум поднялся изрядный. Зато этот вброс, который стоил мне испорченных отношений с Жириновским, оказался отличным пиаром. Про Штыря, банду Хлыста и прочее никто больше не вспоминал — они больше никому не были интересны. Я набросил дерьма на вентилятор общественного мнения, и дальше он крутился сам, разбрызгивая известную субстанцию во все стороны. Теперь писать про меня в плохом свете невыгодно никому. Это будет похоже на сведение счетов с настоящим патриотом. Дешево и гнило. Демократы всех мастей смотрели на меня волком, зато коммунисты поперли косяком,
