Но всегда ли под «нравственностию» люди разумеют то, что в самом деле есть «нравственность»? и не облекают ли они часто в это громкое слово своих личных и ложных понятий? Где критериум для истинной нравственности?.. Чтоб решить этот вопрос, надо написать больше, нежели сколько дозволяют нам время и место, – яснее и удовлетворительнее, нежели сколько мы можем сделать теперь. И потому скажем только, что необходимый признак, обусловливающий собою нравственность литературного (о художественном мы уже не говорим по причине, выше изложенной) произведения, есть непременно – пламенное одушевление, сообщающееся душе читателя, глубокое и сильное чувство, проявляющееся в живой образности, в огненном слове, в оригинальной и всегда новой мысли даже при старом предмете сочинения. Скажите же, после этого, могу ли я назвать нравственным произведение апатическое, мертвое, бездарное, набитое общими мыслями, взятыми напрокат из любой азбуки? Человек до поту бьется, чтоб уверить меня, что должно любить ближнего, никому не завидовать, помогать бедным и пр.; я не сомневаюсь, я верю, что все это – святые истины; но в то же время я зеваю, я чувствую скуку, а не любовь к ближнему, ибо проклинаю ближайшего ко мне из вс. ех их, то есть сочинителя. Правила истинны, а книга дурна, – и я никогда не назову ее нравственною. Неужели грех смеяться над такою нравственностью? А «Отечественные записки» смеялись и всегда будут смеяться только над такою нравственностию. – Но что сказать о тех произведениях, в которых пошлая, узенькая мораль общежития выдается за чистейшие основания нравственности?.. Например, иной не шутя уверяет, что должно быть почтительным ко всем и каждому, то есть и к честному и к негодяю, потому что не знаешь, от кого можешь получить пользу. Вы смеетесь, читатели, а ведь это так, к несчастию: не в одних нравственных книгах такого рода, но и в действительности, как часто отец называет безнравственною дочь свою за то, что она не хочет выйти замуж за старого, богатого сластолюбца; сына – за то, что тот совестится уверять в своем почтении другое лицо, которое он имеет право считать подлецом! как часто, говорю я, нравственные старики восклицают к безнравственной молодежи, которая, например, не хочет брать взяток и казнокрадствовать:
Вот то-то все вы гордецы!Смотрели бы, как делали отцы,Учились бы, на старших глядя:Мы, например, или покойник дядя[6] —
и прочее… Хороша нравственность! А сколько есть людей, которые от всего сердца убеждены, что это чистейшая нравственность?.. Неужели же не должно нападать на такую нравственность со всею энергиею благородного негодования, со всею желчью сарказма, со всею полнотою презрения?..
Что, наконец, сказать о той нравственности, которая есть только маска, прикрывающая спекуляцию?.. Но довольно… или, говоря словами Милонова, известного сатирика доброго старого времени:
Но, муза, замолчим, покорствовать умея,До первого глупца иль первого злодея!..[7]
Примечания
Данная рецензия имеет сложную предысторию. Листок Ф. Н. Глинки «Москве благотворительной» вышел в свет весной 1840 г. и получил положительный отзыв сотрудника «Отечественных записок» М. Н. Каткова (1840, т. X, № 5, отд. VI). С 1841 г. начал выходить журнал «Москвитянин», с первого номера занявший сугубо охранительную позицию; появление нового издания было восторженно встречено Ф. Глинкой («Московские ведомости», 1841, № 16), объявившим о своей полной солидарности с программной статьей С. П. Шевырева «Взгляд русского на современное образование Европы» (1841), в которой предсказывалась близкая гибель Запада, погрязшего в безверии и безнравственности (пародийный пересказ ее положений см.: «Педант» – наст. т., с. 387–388). Не удивительно, что Ф. Глинка стал одним из сотрудников «Москвитянина». Через некоторое время в «Отечественных записках» (1841, т. XV, № 4, отд. VI) была опубликована рецензия на книжку А. А. Орлова «Малолеток», в которой иронически упоминался ««нравственный поэт» наш, Ф. Н. Глинка», хвалящий журнал, «в котором он сам участвует» (с. 40). Эта рецензия была анонимной, и Шевырев решил, что ее автором являлся Белинский (об этом подлинный автор рецензии, А. А. Галахов, сообщал в письме к А. А. Краевскому от 10 июля 1841 г. – ЛН, т. 56, с. 158). В «Москвитянине» (1841, № 6) появилось обращение «К «Отечественным запискам», в котором Шевырев вступился за «оклеветанного» поэта и, – метя непосредственно в Белинского, – обрушился на «журнального борзописца, не понимающего ни философии, ни эстетики…» (с. 509). Под конец Шевырев заявил, что в «Отечественных записках» начинают «праздновать шабаш поэзии и нравственности» (с. 510).
Данная рецензия и заметка «Шестая книжка «Москвитянина» и Ф. Н. Глинка» (см.: Белинский, АН СССР, т. V, с. 223–228) составляют ответ Белинского на выступление Шевырева. События, происшедшие в первой половине 1841 г., прояснили позицию Ф. Глинки, листок которого критик избрал поводом для своей реплики.
Сноски
1
Цитата из статьи Н. В. Гоголя «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году».
2
Имеется в виду журнал «Москвитянин».
3
См.: Белинский, АН СССР, т. V, с. 223–228.
4
Имеются в виду журналы «Маяк» и «Москвитянин».
5
Точка зрения критика на соотношение «поэзия – нравственность» противопоставлена суждению Шевырева, содержащемуся в заметке «К «Отечественным запискам»: «Высочайшая поэзия сама в себе нравственна – и все безнравственное по цели тем уже само себя исключает из мира поэтического. Этими немногими словами обозначаются отношения поэзии и нравственности» («Москвитянин», 1841, № 6, с. 510).
6
Неточная цитата из «Горя от ума» (д. II, явл. 2).
7
Критик цитирует – с некоторыми неточностями – заключительное двустишие из сатиры М. В. Милонова «К моему рассудку» (1812).
