— Сухарики-кошмарики! Карто-о-шка! — заученно прокричал по проходу коробейник и тут же спохватился. — Ой! Картошки нет… Кошмарики! Суха-арики!
— Эх, где мой родной эвкалипт? — с тоскою вздохнул коала. — Есть уже хочется. Кошма-арики…
Эму молча сглотнул слюну.
— Давай о чем-нибудь другом поговорим, — прошептал Кенг коале. — Тебя, например, как зовут?
— Ленивец.
— Как? Ленивец? И всё?
— Вообще-то, я сумчатый медведь, а ленивцы — это совсем другой вид. Но раз мы ленивые, нас часто дразнят ленивцами. Вот и маме лень было мне отдельное имя придумывать. Так что я — Ленивец. У нас всех в семье одинаково зовут. Только слишком длинно произносится. Пока скажешь «ленивец», уснуть можно.
— Так «коала» вроде короче.
— Короче-то короче, да переводится — «не пить». Что это за имя такое? Не поймешь, то ли зовут тебя молоко пить, то ли это самое молоко пить запрещают.
Эму снова громко сглотнул.
Кенг состроил кислую мину:
— Э, мы же договорились: о еде ни слова.
Лени спохватился:
— А, ну да…ну да… В общем, мама нас всех до единого ленивцами зовет.
Эму присоединился к разговору:
— А как же вас различают? Если позвать кого-то из вас или попросить о чем-нибудь — должно быть, все бегут?
— Хэх! Если мама говорит, что пришло время поесть, то, конечно, все тут как тут и…
Коала осекся и виновато посмотрел на Кенга:
— А больше нас никто ни о чем и не просит.
Эму на время задумался:
— А давай мы будем звать тебя Лени. Нравится тебе такое имя, а?
Коала Лени не ответил.
— По-моему, неплохо, — поддержал Кенг, но ответа и тут не последовало. — Тебе что, не нравится?
Лени снова не отозвался. Причина была на удивление проста.
Коала спал, сладко причмокивая. Вероятно, во сне он видел себя на вершине эвкалипта, среди изобилия вкусных сочных листьев. И он их ел, ел, ел, а они всё не кончались и не кончались.
Кенг переглянулся с Эму. Они хорошо поняли друг друга. Поняли, что, конечно же, пусть лучше Лени спит, чем не спит. Они не могли объяснить, почему так, но точно знали: будет лучше для всех, если Лени спит.
Страус и кенгуру забились глубже под скамью и вскоре тоже задремали. Кто-то случайно задел лапу Кенга, и он во сне ответил пинком. Сквозь сон Кенг слышал, как двое на скамейке над ним стали кричать друг на друга, спорить, кто из них первый кого пнул, и кто кому наступил на ногу. Сонный Кенг только уши плотнее прижал, чтобы крики не мешали. Рядом с его головой ткнулся в трясущийся пол электрички большой клюв спящего Эму…
…Когда Кенг и Эму открыли глаза, за окном электрички уже стемнело. Вагон был совершенно пуст, и только на дальней скамье дремал припозднившийся пассажир. У него под боком стоял портфель, из которого с одной стороны торчал батон белого хлеба, а с другой — пучок лука вперемешку с укропом.
— Эй, сумчатый, просыпайся, — толкнул Эму в бок коалу.
Тот заворочался и свернулся калачиком.
— Лени, обедать! — нашелся Кенг.
Лени тут же открыл круглые спросонья глаза и не сразу понял, где он и что с ним. Но, обведя взглядом вагон, он вдруг увидел портфель с хлебом и зеленью, и к нему моментально вернулась память.
— Земляки, жутко есть хочется. Я больше не выдержу, — застонал Лени, глядя на подрагивающий укроп.
Кенг вздохнул, выполз из-под скамьи и подкрался к пассажиру сзади. Он осторожно положил лапу на плечо мужчины и чуть-чуть потряс. Пассажир сонно заозирался по сторонам.
Из-за его плеча кто-то вежливо произнес с сильным акцентом:
— Сами ми не мэстные…
Пассажир дернулся, оглянулся и увидел над собой огромную морду кенгуру.
«Прибредится же такое!» — подумал пассажир и тряхнул головой. Но кенгуру никуда не исчез, а даже наоборот: зверь сел на скамью напротив и заинтересованно посмотрел на пожитки.
Пассажир мертвой хваткой вцепился в любимый портфель, вскочил и галопом помчался по вагону к ближайшему выходу.
Но там лежал Лени, глядя на пассажира неприлично жадными глазами. А над Лени, загородив проход и вытягивая вперед шею, возвышался Эму.
— Сами ми не мэстные, коворим! — пробасил страус, старательно выговаривая слова.
Из живота Лени отчетливо донеслось голодное, хищное урчание.
— А-а-а-а!!! — в ужасе завопил пассажир.
Он бросился через весь вагон к другому выходу и, запутавшись в дверях, вскоре исчез в длинном составе электрички.
Лени поднял несколько вывалившихся из портфеля былинок укропа:
— И на том ба-альшая спасиба-а.
На ближайшем полустанке беглецы вышли из вагона. На перроне, кроме них, не было ни единой души. Электричка, нехотя свистнув, растворилась в темноте ночи.
В центре перрона висела табличка, и на ней белыми буквами по синему полю было выведено: «Ложкаревка». Слева светились огни самой деревни Ложкаревки, где насчитывалось всего три домишки.
— Bullamakanka, — промолвил Эму, что на австралийском сленге означает «Тмутаракань».
— Налево пойдем — хвосты потеряем, прямо по шпалам пойдем — тоже потеряем. Направо, в лес — может, и потеряем, а может, и нет, — вслух прикидывал Кенг.
Они еще раз посмотрели на Ложкаревку и направились в чащу, подальше от людских глаз, выбрав для себя из трех зол меньшее.
Зеленая поросль за ними быстро сомкнулась, добавив лесу обычного ночного шороха. Где-то под кустом недовольно фыркнул потревоженный ежик, да с коротким треском отвалилась сухая ветка.
Глава 3. «МАЙ НЭЙМ ИЗ…»
На рассвете просыпающийся лес стал наполняться ясными сочными звуками. Плеснула в речке блестящая рыбина, устроили перекличку птицы, низкими нотами прогудел шмель. Послышалось, как неподалеку в деревне распевается после сна петух.
На травянистом берегу речки сидела птица Галка и побултыхивала опущенными в воду лапами. На голове у Галки тугим узлом была завязана бандана. В крыльях Галка держала подсолнух и с удовольствием лузгала семечки.
Сзади к ней подкрался бобренок. Жесткие волоски на его голове при любой погоде стояли дыбом. Но бобренок называл это «бобриком», прической такой, потому и имя у него было соответствующее — Бобрик.
Не успела Галка оглянуться, как Бобрик столкнул ее в воду.
— Ты опять за свое! — заверещала Галка, стоя по колено в воде и вылавливая подсолнух. Она собралась уж было высказать бобренку все, что о нем думает, но тут из кустов появилась огромная голова незнакомой косули. Неожиданно голова взмыла вверх, и перед Галкиным взором вырос кто-то большой и рыжий.
— Ы-ы-ы-ы-ы… — втянула голову в плечи Галка. Подсолнух снова выпал из ее крыльев и мягко закачался на воде. Рядом шлепнулся в воду бобренок и исчез под подсолнечной шляпой.
— Кто это? — осведомился он из-под шляпы.
— Н-не з-знаю… — пролепетала Галка. — Эт-то н-не кос-суля.
Тот, который Большой и Рыжий, одним прыжком оказался у воды. Он положил лапу себе на грудь и произнес:
— May name is Keng.
— Чего он сказал? — пробулькал из воды Бобрик.
— М-м-м, кажется, он г-г-говорит, что его зовут Кенг, — выдавила из себя Галка.
— Он нас не сожрет? — осторожно выглянул бобренок и тут же снова исчез под шляпой, потому что Кенг навис над ним и Галкой всей тушей.
Великан протянул Галке лапу для пожатия.
— Май нэйм из Кенг, — повторил Большой и Рыжий, подчеркнуто растянув зубастый рот в широчайшей улыбке.
— Да-да, к-конечно, — закивала Галка и с опаской протянула свое крыло.
Кенг очень аккуратно пожал его.
Ничего страшного не случилось, и Галка, поправив съехавшую набок бандану, ткнула себя в грудь и представилась:
— А я Галка. Гал-ка.
— О! — с силою закивал Кенг, показывая, что понял.
— А это Бобрик. Он бобренок! — приподняла Галка плавающий подсолнух и выудила из воды своего друга.
— Здрасьте! — встряхнул мокрой головой бобренок и протянул ладошку лодочкой.
Кенг указал в сторону кустов и произнес:
— Эму энд Лени.
Из кустов вышел страус, на его спине покачивался коала.
— Сколько их здесь? — испуганно заозирался Бобрик и снова потянул на себя шляпу подсолнуха.
Галка дернула подсолнух к себе и протянула лакомство странным зверям в знак гостеприимства:
— Угощайтесь, господа монстрюки.
Уже через полчаса новые знакомые болтали без умолку. Они в буквальном смысле нашли общий язык и понимали друг друга запросто.
Австралийцы рассказали, что они из Квинсленда, что Кенг — это кенгуру, а не монстр какой-то, что коала в Австралии живут на эвкалиптах, а Эму — родственник казуара, птица такая.
— Какая же ты птица, если не летаешь? — удивилась Галка.
— Летаю, но только во сне, — сконфузился Эму.
— Это ты еще растешь.
— Да куда ему еще расти! — запрокинул голову бобренок.
— А вообще-то бабманины куры тоже птицами себя считают, но что-то я не видела, чтобы они летали. Так, иногда, вниз с насеста, даже смешно, — поразмыслила Галка.
