В подобных монологах отчима непременно находилось место подвигу – его собственному, разумеется – и неуместной высокопарности. Обычно проверить истинность рассказа в целом не представлялось возможным (он всегда мог оправдаться – к примеру, заявить, что сжег старые стихи в порыве самоуничижения). Но, главное, фактический «скелет» был безупречен и устойчив: Яша действительно учился на филолога и уважал Бальмонта, и у него действительно не вышло ни одного даже самого крошечного сборника стихов. Я-то с трудом представляла, как он может срифмовать что-то более затейливое, чем «розы – мимозы» и «любовь – кровь», зато мама умиленно кивала, да еще прибавляла: «Какой ты у меня замечательный: и талантливый, и тонко чувствующий…».
Пару раз я пыталась осторожно намекнуть ей, что Яша много придумывает, но она ловко меняла тему, и я, решив больше ее не травмировать, прекратила попытки. Мама знала, что в таких вещах я не ошибаюсь и, скорее всего, не желала разочаровываться. По крайней мере, ей хотелось верить мужу: ее комплименты лживыми не были. А вот меня от его историй иногда буквально тошнило. Я ничего не могла с собой поделать: сначала это был, как обычно, легкий толчок под ребра, потом более ощутимый, после третьего бессмысленного вранья за полчаса у меня могло начаться головокружение, а однажды меня буквально вывернуло наизнанку (хорошо хоть до ванной добежала).
…ох уж эти размышления, воспоминания, зачем?.. И без них худо.
Я предъявила проводнице с зычным голосом билет, умылась, дождалась, пока принесут постельное белье, устроилась на своей полке и, повернувшись лицом к стенке вагона, как-то незаметно стала прокручивать в голове события прошлого, на сей раз последних двух лет. И уже не смогла это остановить.
…Итак, был теплый и солнечный, хотя уже и сентябрьский, день. Я, восемнадцатилетняя, шла домой с довольно тяжелым пакетом, набитым продуктами (к маминому дню рождения). Я уже прошагала мимо банка, но потом мне пришло в голову, что хорошо бы снять часть стипендии. Деньги как раз должны были поступить на карточку. Мелочь (почти в буквальном смысле), а приятно.
Впереди был довольно муторный вечер – предстояло нарезать салаты, сервировать стол прабабушкиными серебряными приборами и слушать фальшивый смех гостей над Яшиными шутками. Вежливая фальшь – не ложь, она не стегает изнутри, но все равно ощущается, и вкус во рту мерзкий даже на следующее утро. Самое противное, если к нему примешиваются другие: кисловатый алкогольный или приторно-десертный – адский получается микс, именно поэтому в праздничные дни я всегда старалась мало есть и пить. А тут у меня было четыре пары, и я, как назло, осталась голодной.
Одной рукой (в другой был пакет, пластиковая ручка которого врезалась в пальцы, оставляя на них черный следы краски) я дернула на себя дверь банка. Не получилось, дверь оказалась тяжелой. Разозлилась, дернула еще раз. Массивная дверь злорадно скрипнула и поддалась на сантиметр, но, когда я нечаянно отпустила ее, хлопнула так, будто была распахнута настежь.
– Черт, – прошипела я, пытаясь, невзирая на пакет, ухватить ее обеими руками.
– Совершенно не женское дело, – услышала я насмешливый голос у себя за спиной.
Вот и он. Стоит, широко улыбаясь, взгляд совершенно безмятежный, будто он только сегодня родился и не ведает ни о каких проблемах и хлопотах, чужда ему тщетная мирская суета. Он впитывает каждое мгновение с восхищением, благодарностью и наивным любопытством – и на меня смотрит изучающе, как на экспонат.
Все это – его улыбку, выражение лица – я вспоминала потом, очень нескоро, когда все эти детали, пазлы вдруг стали для меня важными. Но в тот момент я видела перед собой только странного веселого паренька, далеко не красавца, который забавлялся, не спешил мне помогать и дико раздражал.
Не удостоив ответа его своеобразную реплику, я снова повернулась к двери и вцепилась в ручку. Парень вежливо отстранил меня, потянул дверь, и она тут же открылась – даже, кажется, без скрипа. Он отступил, пропуская меня внутрь.
– Спасибо, – буркнула я и проследовала к банкомату.
Достала карточку, проверила баланс (не повезло, стипендия еще не пришла) и двинулась обратно на улицу. На сей раз дверь, к счастью, толкнул какой-то мужчина, и я успела проскочить наружу вместе с ним. Улыбчивый молодой человек ждал меня на лестнице возле банка – так естественно и непринужденно, будто мы были давними друзьями на прогулке и я сказала: «Минуточку, сейчас забегу снять деньги и пойдем дальше».
– Не женское это дело, – повторил он и протянул руку, чтобы взять мой пакет.
Я с недоверием отшатнулась и переспросила не слишком любезно:
– Что именно?
– Ходить в банк. И носить тяжести. У вас там кирпичи, что ли? Дайте.
Он повернулся в профиль, и я обнаружила, что у него очень непропорциональный, загнутый книзу нос. Весьма заметный недостаток, а если прибавить очень небрежную прическу – слишком небрежную, чтобы это выглядело стильно, – четырехдневную щетину и щербинку между передними нижними зубами, то образ получался малопривлекательный. Да еще фигура. Назвать его полным было нельзя, но живот слегка выдавался вперед, обтянутый не первой свежести белой футболкой.
– Я сама донесу.
– Вы очень недружелюбная, улыбнитесь, а?
– Зачем?
– Да просто так, для себя, не для меня же. Наверняка улыбка идет вам куда больше, чем суровость.
Сама не зная почему, я повиновалась – не специально, просто вдруг почувствовала, как уголки губ сами собой ползут вверх. Я редко улыбалась незнакомцам.
– Вот, так я и думал! – возликовал парень. – Выглядите великолепно! Честное слово, от души.
– Я и так в курсе, что вы не врете, – пробормотала я.
– Серьезно? Это видно?
– Нет. Чутье.
– Хорошая интуиция? Разбираетесь в людях? Что обо мне скажете?
– Лучше вам не знать. – Я потянулась за своим пакетом, который уже каким-то чудом оказался у него в руках.
– А я думаю, знать всегда лучше – ненавижу, когда от меня что-то скрывают.
– Я тоже. – Зачем я это сказала?
– Видите, вы меня понимаете, – обрадовался он. – Давайте так: я несу до дома ваши кирпичи, а вы рассказываете мне свое первое впечатление обо мне.
– Ага, а потом, зная, где я живу, вы будете караулить меня возле подъезда по утрам, тащиться следом до самого института и позорить меня перед однокурсниками, – вырвалось у меня.
«Позорить». Бедный парень. Он не красавец, конечно, но зачем было ему грубить? Да и с чего я вообще так разболталась?
– Караулить? Какие фантазии, с чего вы взяли, что у меня столько свободного времени? – Он хохотал, будто я произнесла что-то невероятно смешное, хотя должен был, по идее, оскорбиться и ретироваться. Хорошо, если не с моим пакетом.
– Меня это не интересует. Просто оставьте меня в покое, – рубанула я (так-то лучше).
– Я и не планировал вас беспокоить. Помогу дотащить вещи, полюбуюсь еще немного вашей улыбкой – где она, кстати? – и исчезну. Вы уже скрасили мой день. А насчет первого впечатления – как хотите. Думаю, я и так понял.
Он продолжил путь вровень со мной – к моему удивлению, молча. Я размяла уставшую и испачканную краской с пакета руку и неожиданно для себя спросила:
– А почему ходить в банк – не женское дело?
Парень отозвался охотно и многословно:
– Такие заведения строились не для юных девушек, а для унылых клерков, офисного планктона. Разве тяжелая дверь – не убедительное тому подтверждение? Распахнуть ее одной рукой они еще способны, а вот сотворить какое-нибудь чудо – слепить для любимой девушки снеговика, например, негнущимися руками в двадцатиградусный мороз – уже нет. Что-то у них там внутри отмерло. Может, частые операции с деньгами способствуют атрофии сердца?
Я нахмурилась. Что несет этот человек? Никогда не слышала такой чуши: клерки, снеговики, денежные операции… как вообще он умудрился увязать все это в пяти фразах?
– Вы ведете к тому, что девушки не должны снимать деньги в банке, – попыталась конкретизировать я, – или у них вообще не должно быть банковских карточек, да и в принципе собственных средств? Возможно, наш удел – сидеть на шее у мужей и понемногу наскребать на домашнее хозяйство и маникюр из их жалких подачек?
Молодой человек воззрился на меня то ли удивленно, то ли восхищенно.
– Вот это ассоциативный ряд! Я вам о любви, а вы мне про несчастных домохозяек.
– Хм, мне казалось, мы говорили о банках.
– Это вы говорили о банках, а я о чувствах. Все остальное так скучно.
– Вы меня запутали. Я задала вопрос…
– Вопрос? Какой?
– У меня сейчас голова кругом пойдет.
– Ой, только не злитесь, это вам не к лицу. Что за вопрос… а, вспомнил. Почему я сказал, что женщины не должна ходить в банк? Да понятия не имею, почему я так сказал. Вообще, под «не женским делом» я подразумевал тягание тяжелых сумок и не менее тяжелых дверей.
