Китаец скосил глаза на лежащий под кроватью пистолет. Нет, не станет он им размахивать перед носом этого бешеного обывателя. Свидетелей тьма – незачем так рисковать. Угрожать с оружием в руках – это совсем не то, что грозить на словах. Демонстрируя великолепную выдержку, Китаец мягко опустился на стул.
– Вот так, – довольный своим вмешательством и тем, как покорно внял его приказу Китаец, сказал толстяк. – Ты? – кивнул он на мертвое тело. – Не поделили чего или как? – мужик деловито качнул головой.
Китаец зевнул и, игнорируя вопрос дяди Коли, погрузился в раздумья. Он умел достигать такой степени отрешенности, что окружающее переставало существовать для него. Лица подергивались клубящейся пеленой, голоса превращались в смутное эхо. А потом совсем пропадали, словно его отсекала от мира стеклянная звуконепроницаемая стена.
Накануне он гадал по «И-Цзин», и ему выпала гексаграмма «Пи»: Небо вверху. Земля внизу. Несчастье. Он помнил наизусть то, что стояло в окне гексаграммы: «Разбитое зеркало означает что-то, чего нельзя восстановить».
Перед его внутренним взором всплыло то, как он опустил глаза ниже и прочел Гуа Цы – толкование гексаграммы: «Несчастье. Успех злых людей. Хорошему человеку нет помощи, чтобы справиться с делами».
В гексаграмме переходным было пятое яо, это трактовалось так: «Застой кончается. Для великого человека удача». Китаец не поленился заглянуть в комментарий Чжань: «Человек, потерпевший в чем-то неудачу, может начать все сначала».
Он редко использовал «Книгу перемен». Не потому, что относился к прорицанию несерьезно, а потому, что зачастую не хотел знать будущего. Китаец еще мальчиком убедился в силе «И-Цзин». Как-то раз он погадал на завтрашний день: какая будет погода? Отец сидел с ним на подушечке. Это был его последний приезд перед смертью матери, после которой Алексей Борисович Танин увез сына в Россию.
В маленькой хижине недалеко от Няньнина, в которой Китаец жил с матерью, был уголок для гадания. На стене висели изображения Фу Си и Конфуция. Отец наблюдал за ним. Он гадал на монетах. Выпала гексаграмма Ли, которая прямо указывала на Солнце. И хотя вечер, когда происходило гадание, не предвещал ничего хорошего, был снежным и ветреным, назавтра Китаец проснулся от ослепительного блеска солнечных лучей. Они текли по намерзшему снегу, обретая от белизны дополнительную силу. Китаец очень обрадовался. Он наполнил дом веселым криком. Китаец вспомнил улыбающегося отца. А мать… в тот момент он не помнил, чем она занималась. Кусок праздничного утра, связанного с матерью, выскользнул из его памяти… Но она же…
– Смотри-ка, – сквозь тонкий звон полузабытого утра в Няньнине услышал Китаец басистый рык Коли, – пистолет вроде.
Коля тяжело опустился на колени и достал из-под кровати «ПМ».
– Осторожно! – вскричала экспансивная особа в пестром халате.
– В карманах глядеть надо, – посоветовала толстая тетка в папильотках. – Понаехали, понимаешь, к нам чукчи всякие!
Еле-еле встав с колен, одышливый Коля собрался отдать пистолет на хранение этой толстой курице, назвав ее Марьей Гавриловной, но Китаец перехватил его руку и выхватил оружие. Честная компания охнула и отпрянула к двери. Но, увидев, что стрелять в них никто не собирается и что пистолет благополучно успокоился в кобуре, висевшей под пиджаком, Коля вернулся к стулу, на котором висела одежда Китайца. Он с деловитой бесцеремонностью, отстранив Китайца, пошарил по карманам чужого пиджака и брюк. Достал лицензию.
– «Частный детектив Танин Владимир Алексеевич», – прочитал он вслух.
Физиономия толстухи приняла растерянное выражение. Она определенно приняла Танина за казаха, корейца или представителя малых народностей Севера. Она не приглядывалась к гладкому смуглому лицу Китайца. Ей было наплевать, что глаза его не такие раскосые, какие обычно бывают у представителей желтой расы, что лицо не такое скуластое… Она не отличалась особой физиономической внимательностью и чутьем, чтобы различить в лице Танина Восток и Запад. Будучи метисом, Танин на своем примере доказывал то, что обычно говорилось о детях родителей, принадлежащих не только к разным нациям, но и к разным расам. Красивые, талантливые, умные… Осталась не замеченной толстухой и тонкая улыбка Китайца.
– Русский, что ли? – опешила она, сбитая с толку фамилией Китайца.
Как будто в нынешней ситуации это имело значение – какой национальности подозреваемый в убийстве. Кем подозреваемый? Обывателями? Танин поморщился.
Он вернулся в воспоминаниях к вчерашнему вечеру. К протекшей неделе. «Несчастье», – говорила книга «И-Цзин». Но разве мог он предположить, что несчастье имеет отношение к этой красивой белокурой женщине, на обнаженное тело которой он старался не смотреть? Разве думал он, что ее жизнь – это разбившееся сегодня ночью зеркало? Он вспоминал безумные ласки, которые они дарили друг другу на протяжении недели. Такая погруженность в то, что он называл страстью, а Светлана готова была окрестить любовью, начала его уже тревожить. С женщинами Китаец старался держаться как можно более независимо, не прилипать надолго, сохранять некоторую дистанцию.
Светлана казалась ему подходящим вариантом. Первые два дня речь шла только о постельных утехах. Она выглядела счастливой женой богатого мужа. Муж уехал в командировку, и она срочно решила обзавестись любовником сроком на неделю. «Для поддержания физической формы», – шутила она. Они познакомились в ресторане. Света сама подсела к Танину. Она была настолько откровенна, что Танин был склонен упрекнуть ее в легкомыслии. На третий день их бурного романа она поделилась с ним опасениями, касавшимися ее мужа, генерального директора ОАО «Тарасовспирт». Светлана сказала, что Рома посвятил ее в некую тайну. Речь шла о его бизнесе. Светлана туманно намекнула, что мужу было известно нечто, компрометирующее определенных людей. Рома был на перепутье. Ему кто-то угрожал, требовал, чтобы он ушел в отставку, а он не знал, как поступить. Одарить ли местную прессу материалом для скандальной статьи и неминуемо навлечь на себя гнев высоких чиновников или бороться в одиночку, что было не менее опасно. Пытаясь поподробнее узнать, о каких людях и каком деле идет речь, Китаец натолкнулся на стену молчаливого сопротивления.
А когда Светлана, однажды повиснув у него на шее, призналась, что ее россказни нужны были ей только для того, чтобы придать себе веса и привязать Китайца, он рассмеялся и не стал настаивать на подробностях.
Лиза, секретарша Танина, не знала толком, чем он занят и где пропадает. Она заявляла, когда ей удавалось застать его дома или когда он на несколько минут заскакивал на работу, что контора на грани банкротства, что нужно что-то срочно предпринять. Китаец же, пока у него была некоторая зацепка в виде Светкиной болтовни с намеком на заказ, успокаивал Лизу, говоря, что он сел кое-кому на хвост. Та не верила, подозревая, что это ее шефу «кто-то сел на хвост». И она догадывалась, кто именно. «Особа женского пола», – с горечью говорила проницательная Лиза. Китаец шутил, ухмылялся, а когда его охватывал порыв сострадания, принимался уверять свою подозрительную секретаршу в том, что ни о какой женщине не может идти речь.
И вот теперь, сидя на стуле в одних трусах, он думал, что бы сказала его острая на язык секретарша, если бы застала его в таком виде. Вокруг теснится народ, на полу – мертвая женщина, а он думает о том, что могла бы сказать Лиза… Трагизм и комизм, к напластованию и пересечению которых был чуток Танин, снова полонили его ум.
Он встал и хотел было взять с тумбочки сигареты.
– Стоп! – взревел недремлющий Цербер, в миру – Коля.
– Что, и курить нельзя?
Коля пожал плечами, устыженный собственной мелочной жестокостью. Китаец обошел тело, взял с тумбочки сигареты, зажигалку, пепельницу, вернулся к стулу, бросил пачку на ковер, прикурил и с аппетитом затянулся. Пока он курил, бдительные соседи Светланы, которой их бдительность уже ничем не могла помочь, молча стояли у двери и переглядывались между собой.
На улице взвыла милицейская сирена. Китаец бросил окурок в большую хрустальную пепельницу, которую держал на коленях, поставил ее на пол, поднялся и подошел к стулу, где висела его одежда.
– «Обезьяны кричат. Час рассвета уже недалек», – негромко процитировал он вдруг пришедшую ему в голову строчку Се Лин Юня.
– Чего? – не понял Николай.
– Ну-ка дай сюда. – Китаец взял за пояс свои джинсы.
Коля вцепился в них обеими руками и покачал головой.
– Не балуй, – Китаец плавным движением заломил Николаю сначала одну кисть, потом другую, так, что его пальцы как бы сами собой разжались.
Коля смотрел на него расширенными от страха глазами и даже не пытался снова схватиться за джинсы. Танин не спеша надел штаны и потянулся за майкой. Мужик, видя его намерения, схватил ее и спрятал за спиной. Женщины беспокойно зашептались. Танин протянул вперед руки и в упор посмотрел на мужика.
