Эта своеобразная пошлина вызывала немало сетований у подчиненных старшего посыльного, и они за его спиной возмущались, хотя проворный посыльный все равно мог за неделю положить себе в карман полторы сотни долларов, особенно когда отель был полон. Но Херби Чэндлер в такие дни, как сегодня, оставался на своем посту допоздна. Никому не доверяя, он желал сам знать, какую получит мзду, – он обладал удивительным умением оценить клиента и прикинуть, сколько тот наверху даст на чай. Бывали случаи, когда посыльные пытались утаить от Херби подлинный размер выручки.
За этим неизбежно следовали безжалостные репрессии: непокорного под каким-либо благовидным предлогом на месяц отстраняли от работы, и он быстро приходил в чувство.
Была и еще одна причина, побудившая Херби Чэндлера задержаться сегодня вечером в отеле и объяснявшая его беспокойство, которое после телефонного разговора с Питером Макдермоттом возрастало с каждой минутой.
Макдермотт велел выяснить, что происходит на одиннадцатом этаже. Но Херби Чэндлеру не было надобности выяснять, так как в общем-то он знал, что там происходит. А знал он потому, что приложил к этому руку.
Часа три тому назад двое юнцов весьма недвусмысленно изложили ему свою просьбу. Он слушал их с почтительным видом – ведь отцы их, известные в городе бизнесмены, и сами часто бывали в отеле.
– Послушай, Херби, – сказал один из ребят, – сегодня здесь наши студенты устраивают танцы. Надоело до чертиков! А нам бы хотелось поразвлечься иначе.
Заранее зная ответ, Херби спросил:
– Как – иначе?
– Мы сняли номер. – Мальчишка слегка покраснел. – Нам бы пару девчонок.
Штука рискованная, подумал Херби. У обоих еще молоко на губах не обсохло, да к тому же они не совсем трезвые.
– Извините, джентльмены, – начал было он, но второй юнец грубо прервал его:
– Нечего нам вкручивать мозги, мы-то знаем, у тебя всегда есть девочки, которые прибегут по первому же звонку.
Херби обнажил в подобии улыбки свои острые, как у хорька, зубы.
– Представить себе не могу, откуда вы это взяли, мистер Диксон.
Юнец, начавший разговор, стал настаивать:
– Мы ведь заплатим, Херби, ты же понимаешь.
Старший посыльный заколебался, раздираемый сомнениями и алчностью. В последнее время его побочные доходы сильно поубавились. А может, риск не так уж и велик.
Тот, которого звали Диксон, вдруг сказал:
– Да чего тут долго болтать. Сколько?
Херби взглянул на ребят, вспомнил об их папашах и тут же удвоил обычную в таких случаях цену:
– Сто долларов.
На какой-то момент воцарилось молчание. Потом Диксон решительно заявил:
– Договорились. – И добавил, обратившись к своему приятелю:
– Слушай, мы ведь уже заплатили за выпивку. А если тебе не хватит, чтоб внести свою долю, я тебе одолжу.
– Но ведь…
– Только деньги вперед, джентльмены. – Херби облизнул тонкие губы кончиком языка. – И еще одно: прошу вас без шума, а то посыпятся жалобы, и нам всем несдобровать.
Никакого шума не будет, заверили его юнцы, но вот теперь уже ясно, что получилось все наоборот, его опасения подтвердились, и Херби чувствовал себя весьма неуютно.
Примерно час тому назад приехали девицы. Они, как обычно, прошли через главный вход, и только несколько человек из обслуживающего персонала знали, что они здесь не живут. Если бы все прошло гладко, обе девицы уже исчезли бы так же незаметно, как и появились.
Жалоба о том, что на одиннадцатом этаже устроена оргия, да еще переданная самим Макдермоттом, означала, что там произошло что-то серьезное. Но что? Херби стало совсем не по себе, когда он вспомнил фразу об уже оплаченной выпивке.
В вестибюле было жарко и влажно, хотя кондиционеры работали вовсю.
Херби вытащил шелковый платок и вытер вспотевший лоб. Проклиная себя за безрассудство, он никак не мог решить, ехать ему наверх или ни во что не вмешиваться.
Питер Макдермотт поднялся на лифте до девятого этажа, а Кристина и сопровождавший ее посыльный должны были ехать дальше – на четырнадцатый.
Дверцы лифта уже открылись, но Питер замешкался.
– Если там что-нибудь серьезное, пошлите за мной.
– В крайнем случае – закричу.
Прежде чем дверцы лифта сомкнулись, отделяя их друг от друга, взгляды их встретились. Еще с минуту Питер постоял в задумчивости, всматриваясь в то место, где только что была кабина лифта, потом пружинистым, широким шагом направился по устланному ковром коридору к так называемым «президентским апартаментам».
В этом самом большом, со вкусом обставленном номере – служащие обычно называли его «номером для знати» – за время существования «Сент-Грегори» побывало немало именитых гостей, вплоть до президентов и членов королевских семей. Большинству из них Новый Орлеан нравился потому, что после первой торжественной встречи городские власти считали необходимым предоставить гостей самим себе и даже закрывали глаза на некоторые их вольности. Несколько менее влиятельными, чем главы государств, но в своем роде не менее выдающимися были и теперешние обитатели этих апартаментов герцог и герцогиня Кройдонские со своей свитой, состоявшей из секретаря, горничной герцогини и пяти бедлингтон-терьеров.
У дверей, с обеих сторон обитых кожей с вытисненными на ней золотыми лилиями, Питер Макдермотт остановился и нажал на перламутровую кнопку; он услышал приглушенный звонок внутри покоев и вслед за тем уже менее приглушенный хор залившихся лаем собак. Дожидаясь, пока откроются двери, он припоминал то, что слышал и знал о герцогской чете.
Герцог Кройдонский, потомок старинного рода, сумел приспособиться к духу времени. За последние десять лет с помощью герцогини, двоюродной сестры королевы, игравшей к тому же немалую роль в обществе, он получил звание посла и весьма успешно выполнял разные сложные поручения правительства Великобритании. Тем не менее в последнее время пошли слухи, будто карьера герцога достигла критической точки, по-видимому, из-за того, что уж слишком он приспособился к духу времени, особенно по части крепких напитков и интереса к чужим женам. Однако были и другие сведения, по которым выходило, что тучи над головой герцога не столь угрожающи и носят лишь временный характер и что герцогиня крепко держит вожжи в руках.
Сторонники этой второй версии предсказывали, что герцог Кройдонский скоро может стать английским послом в Вашингтоне.
Чей-то голос тихо произнес позади Питера:
– Извините, мистер Макдермотт, можно мне с вами поговорить?
Быстро обернувшись, Питер узнал Сала Натчеза, пожилого официанта, который обслуживал гостей в номерах. Он тихо подошел с другого конца коридора, худой, мертвенно-бледный, в белой куртке, отделанной красным с золотом – фирменными цветами отеля. Волосы его были гладко прилизаны и начесаны вперед, образуя старомодный хохолок. Выцветшие глаза слезились, вены на худых руках, которые он нервно потирал, выступали, как канаты.
– Что случилось, Сол?
Голос у официанта дрожал от волнения:
– Видимо, вы поднялись из-за жалобы… на меня.
Макдермотт посмотрел на дверь. Ее до сих пор не открыли, и за ней по-прежнему слышен был только лай.
– Расскажите-ка, что произошло, – сказал он.
Официант дважды глотнул воздух и, не отвечая на вопрос, вдруг быстро, умоляюще зашептал:
– Если я лишусь работы, мистер Макдермотт, мне тяжело будет в моем возрасте найти другую. – Он посмотрел на президентские апартаменты с выражением тревоги и одновременно возмущения. – Нельзя сказать, чтобы так уж трудно было их обслуживать, но вот сегодня вечером… Они всегда очень требовательны, но я никогда не жаловался, хоть и не получал чаевых.
Питер невольно улыбнулся. Английские аристократы редко дают на чай, видимо полагая, что обслуживать их – уже само по себе награда. Он перебил официанта:
– Вы мне так и не сказали…
– Сейчас, сейчас, мистер Макдермотт. – Питеру тяжело было смотреть на то, как волновался этот человек, годившийся ему в дедушки. – Это случилось примерно полчаса назад. Они заказали ужин – герцог и герцогиня: устрицы, шампанское, креветки по-креольски.
– Меня не интересует меню. Что произошло?
– Да все эти креветки, сэр. Когда я обносил их… Понимаете, за все годы я просто не помню, чтобы со мной такое случилось.
– Да говорите же наконец! – Питер краешком глаза наблюдал за дверью, чтобы прервать разговор, как только она откроется.
– Хорошо, мистер Макдермотт. Так вот, когда я обносил их этими креветками по-креольски, герцогиня вдруг встала из-за стола и, возвращаясь назад, толкнула меня под руку. Случись это с кем другим, я бы решил, что она сделала это нарочно.
– Какая чепуха!
– Я знаю, сэр, знаю. Ну и в результате, понимаете, на брюках у герцога оказалось пятнышко – клянусь, не больше горошины.
– И это все? – недоверчиво спросил Питер.
– Мистер Макдермотт, клянусь вам, это все. Но герцогиня подняла такой шум… можно подумать, что я совершил убийство. Я извинился перед ними.
