Русофобию короля не разделяли многие его подданные, не склонные отказывать России в ее европейском признании. К ним относились как французские энциклопедисты – Вольтер, Дидро и Даламбер, – так и многие образованные французы, засвидетельствовавшие уважение и даже симпатию к России, становившейся на путь европейского Просвещения.
Одно из свидетельств такой симпатии и даже восхищения деятельностью дочери Петра Великого императрицы Елизаветы Петровны мне попалось среди документов рутинной дипломатической переписки, хранящейся в фонде «Сношения России с Францией» за 1760 год. Этот документ подтверждал неоднократные заверения со стороны российского посольства в Париже о популярности Елизаветы Петровны среди французов. Правда, доверия к таким голословным заверениям у меня прежде было мало, поскольку очевидным было желание наших дипломатов доставить государыне plaisir даже вопреки истине. Недоверие стало рассеиваться, когда я натолкнулся на французское документальное свидетельство.
В данном случае речь идет о стихотворении некоего парижского адвоката Марешаля, посвященном императрице Елизавете. Автор стихотворения передал его в российское посольство в Париже для последующей пересылки императрице.
«Я повергаю к стопам Вашего Императорского Величества удивление Европы, – писал восторженный француз в сопроводительном письме. – Человеческий род по справедливости дает Вам первенство над благоразумными. Если я слабо изобразил Ваше Великодушие, то сие происходит от того, что невозможно найти удобных слов для выражения славных Ваших дел. Если великие Государи имеют пребывать в памяти у смертных, то какой Государь заслужил оное больше Вашего Величества. Вы есть одна в свете монархиня, которая нашла средства к Государствованию без пролития крови. Сие мое приношение не усугубляет нимало высокопочитания к Вам всего света, но только доказывает справедливость оного»4.
Далее следовало само стихотворение, написанное, разумеется, по-французски5.
ЕЕ ЦАРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУИМПЕРАТРИЦЕ ВСЕРОССИЙСКОЙСтихи о новом духовном правлении в России
Царица! Твой светлейший генийОтверз врата свободы миру.Во тьме веков – о! сколько поколенийСтрашились не греха, а лишь кумиров.И страх – отец постыдным предрассудкамЖрецов властолюбивых и лукавых.Их месть, разящую и правых, и неправыхНапрасно силились понять рассудком.Отцы и деды с мыслью о законеОбъединялись путь претить пороку,Но и монарх на августейшем тронеПодвластен был коварному пророку.Народ, обманутый храмовником проворным,Стяжавшим дерзко Божескую славу,Доколе будешь ты терпеть расправу,Накликанную пастырем притворным?Не он ли вдохновлял убийц проклятых,Отнявши жизнь Особ порфироносных?!Увы! У глупого и алчного народаБожественную власть заменит злато.Отцова дщерь, Елисавет-царица!Великий Петр не зря явился миру,За славу цезарей он заплатил сторицей,Дав россам просвещение и лиру,Безвестну Русь в Европу ввел умело,Лелеял доблести Отечества и славу,Героев росских воинского делаНа зависть Богу воинской забавы.Верши дела и царствуй на престолеНазло сегодняшним храмовникам-невеждам,На благо тех, кто был рожден в неволе,И кто взирает на тебя с надеждой.Смени рабов на подданных, Богиня,Верни добро безнравственному векуИ, из оков исторгнув человека,Ты будь царицей всей земли отныне.Явись другим примером совершенства —Монарший долг – Отчизны процветанье —И веру в Бога обрати в блаженство.Монаршья власть иль прав святых попранье!Хвала тебе изящества царица,Небесный ангел, кротка голубица!Фортуну мнишь вернуть, Елизавета,Душе твоей любезно созиданье,Так славь поэт с заката до рассветаБогов соперницу, достойну обожанья.
Когда Марешаль выражал свое восхищение мудростью и благородством Елизаветы, правящей «без пролития крови», он имел в виду тот общеизвестный факт, что Россия времен Елизаветы Петровны была единственным в Европе государством, где не практиковалась смертная казнь. При своем вступлении на престол 25 ноября (с. с.) 1741 года Елизавета поклялась на кресте, что не будет прибегать к смертной казни даже в отношении самых опасных государственных преступников. Надо сказать, слово свое она сдержала, чем и вызвала удивление современников за пределами России.
Воздавая должное великодушию императрицы, Марешаль называет ее продолжательницей дела Петра Великого, который «дал россам просвещение и лиру» и «безвестну Русь в Европу ввел умело».
Парижский адвокат проявил здесь куда больше понимания смысла петровских преобразований, нежели версальский двор, десятилетиями мечтавший о возвращении России к «азиатскому варварству» и вытеснении ее из Европы. В этом отношении безвестного адвоката можно поставить в один ряд с Вольтером и теми французскими просветителями, которые чуть позже прославят деяния Петра I и Екатерины II.
Марешаль выражает надежду, что дочь царя-реформатора довершит главное, что не успел или не смог сделать ее отец: сменит «рабов на подданных», то есть ликвидирует крепостное право. Это пожелание будет исполнено лишь сто один год спустя императором Александром II Освободителем.
Разумеется, при дворе Людовика XV никогда не разделяли столь восторженного отношения к Елизавете Петровне, правда, с тех пор, как императрица в 1757 году сделалась союзницей христианнейшего короля Франции, высокомерие и неприязнь в Версале к ней и ее стране, по крайней мере внешне, утратили (как вскоре выяснится – временно) прежний откровенный характер. Рецидив русофобии у Людовика XV случится после того, как Петр III, преемник Елизаветы, в одностороннем порядке выйдет из Семилетней войны и пойдет на сближение с Фридрихом II.
«Спаси, Господи, Корсиканца из рук нечестивых французов»
Отношения между Екатериной II и Людовиком XV также были по меньшей мере напряженными, если не сказать – враждебными, что в решающей степени объяснялось настойчивыми попытками короля Франции вытеснить Россию на задворки Европы. «Единственная цель моей политики в отношении России состоит в том, чтобы удалить ее как можно дальше от участия в европейских делах… – писал король 10 сентября в секретной инструкции своему посланнику в Петербурге барону де Бретейлю. – Все, что может погрузить русский народ в хаос и прежнюю тьму, выгодно для моих интересов. Для меня не стоит вопрос о развитии отношений с Россией»6.
Вплоть до 1772 года Людовик XV отказывался признавать за Екатериной императорский титул, надеясь на ее свержение с престола. Французская дипломатия вела упорную борьбу против России, постоянно сталкивая ее со своими давними союзниками – Турцией, Швецией и Польшей. Со своей стороны Екатерина II не скрывала неприязни к французскому «брату» за его антирусскую политику и не упускала случая насолить ему, где только можно.
Один из таких случаев представился ей в 1768 году, когда Франция аннексировала Корсику, объявив этот остров своей провинцией.
С 1347 года Корсика принадлежала Генуэзской республике, но с 1755 года она фактически находилась под контролем корсиканских повстанцев во главе с генералом Паскуале (Паскалем) Паоли, боровшихся за полную национальную независимость. Одряхлевшая Генуя, будучи не в силах самостоятельно справиться с нараставшим освободительным движением, стремилась заручиться поддержкой Франции. В 1756 году между двумя государствами был заключен договор, по которому в обмен на французские субсидии Генуэзская республика доверила Франции обеспечение внешней безопасности Корсики вплоть до окончания Семилетней войны. На острове высадились французские войска, которые заняли основные береговые крепости. Одновременно на Корсике высадился 6-тысячный генуэзский отряд, развернувший карательные операции против повстанцев.
Поначалу французы не вмешивались в генуэзско-корсиканский конфликт, но постепенно в Версале утверждались во мнении о необходимости включить Корсику в сферу французского влияния в Средиземноморье. В 1764 году генуэзцы, получив от Парижа новые субсидии, уступили французам в аренду на два года четыре крепости на корсиканском побережье.
К середине 60-х годов повстанцы сумели окончательно вытеснить генуэзцев и взять под контроль практически весь остров. Версальский двор конфиденциально предложил Паоли стать корсиканским королем, но перейти в вассальную зависимость от французской короны, однако вождь повстанцев решительно отверг посягательство на суверенитет Корсики. Он надеялся, что с истечением срока аренды в августе 1768 года французские войска покинут четыре занимавшиеся ими крепости, после чего остров обретет полную независимость.
Паоли не знал, что в это время близилась к завершению окончательная сделка между Францией и Генуей о судьбе Корсики. 15 мая 1768 года в Версале был подписан договор, в секретной части которого речь шла о передаче Генуей Франции всех прав на остров в обмен на 2 млн. ливров, которые должны были выплачиваться равными долями в течение десяти лет.
