Виагра, между тем, легко преодолевала границы, публикации о чудодейственном препарате заполнили страницы газет, о ней, опустив глаза, с придыханием рассказывали телевизионные дикторши. Разбирая ежедневную почту, наткнулся на пригласительный на презентацию виагры. Мих Миховича часто приглашали на приемы, выставки, коктейли и презентации, но он последнее время почти не ходил, отдавал открытки заместителям. Не то что раньше! Начало девяностых, когда в Украину хлынули со всех сторон – купеческие фуршеты, обеды, деловые завтраки – чуть ли не ежедневно. Коньяки лились рекой, да какие коньяки – от курвуазье, камю и хэннеси до честно выдержанной трехгодичной ужгородской «Тиссы». А закусок – таких они в жизни не видели, на юбилей взятия Бастилии самолетом из Парижа доставили свежайшие салаты, спаржу и две бочки бордо! Захолустный и провинциальный Киев, столица советской Украины, всю жизнь прослуживший в вассалах Москвы, даже в Польшу через Москву летали, теперь семимильными шагами (скорее – глотками) наверстывал за все семьдесят с лишним лет.
Огородник, как и большинство людей его круга, не пропускал ни одной презентации, ни одного фуршета. Тусовались практически одни и те же, все знали друг друга, весело проходило время, созванивались: «Ты идешь?» – «А ты?» – «Встретимся на приеме!» Сейчас как отрезало. Осточертело, лень, да и поздно потом возвращаться. Машину держать. Ради дармовой еды и выпивки? Так уже наелись-напились на долгие годы, тошнит, через уши лезет. Да и что там нового? Одни и те же лица, пустые разговоры, анекдоты с бородой, подковырки. Давно уже все это не греет. И он перестал ходить, сторонился всех этих компаний, выпивок необязательных. Раньше – искали, где бы выпить. Сейчас – ищут как бы соскочить.
Как-то во вторник, 23 февраля прошлого года он так напоздравлялся – на работу не дошел. Какой знаменитый советский праздник был – 23 февраля, День Советской Армии. Мужчин женщины поздравляли. А те, кого угораздило еще родиться в этот день, – вдвойне счастливыми слыли. В этот день родились премьер-министр и глава нацбанка. Люди премьера сказали Мих Миховичу: «Приезжайте со своими в десять тридцать. Позже никак невозможно. У вас будет 15 минут, достаточно. В 11 – министр иностранных дел, в 12 – аппарат, в 13 – президент. Бери хлопцев – и как штык, не опаздывайте». У премьера выпили по две рюмки. Директор такого же института Андрей Крупка, земляк главы нацбанка, договорился с тем на 11.30. По три рюмки. У академика Шлыкова, который был с ними, тоже день рождения. Он приглашал, правда, на семнадцать, но перерешили: он ведь с ними поздравлял, да и рядом здесь – на Кудрявской, чтобы вечером не гнать машину – по три рюмки. Обедать поехали напротив в ресторан, академик, оказалось, побеспокоился заранее, замов своих взял, еще нужные люди подъехали. В четыре он уже лично поехал к Ивану – закадычному дружку, на левый берег, у того тоже день рождения. Распили бутылку коньяку и чуть не уснули у него в кабинете. Не заезжая в этот день на работу, он еле домой добрался. А завтра была среда. Мать родна! А в среду у Мих Миховича такие дела – никак не отложишь, нельзя, невозможно. После того «черного вторника» он дал себе зарок: никуда и ни к кому не ездить. Обижаться будут? Ну и леший с ними! Притупился интерес, не стало того бесшабашного: а пропади все пропадом, живешь ведь только раз, а там будь что будет. И про утро завтрашнего дня подумать надо. Уже хотелось тишины, покоя, чтобы не мучиться весь следующий день, не перешибать похмелье «миргородской».
Он даже радио в служебной машине велел не включать, когда садился ехать. Все молча, без лишних эмоций, затрат энергии. «Давайте хоть новости послушаем!» – говорил Анатолий, водитель. – «Да нет, спокойнее будет». По субботам-воскресеньям газет не читал из принципа, информационные программы старался пропускать, прощелкивать «пилотом», проскакивать на вороных. Посмотрел как-то сдуру политическую передачу по УТ-1 в воскресенье вечером, «7 дней», всю ночь кошмары снились, утром встал разбитый.
И все же на презентацию решил сходить. Тем более, проходила она в интересном месте – бывшей высшей партийной школе, по ул. Мельникова. Для непосвященных – пустой звук, но только не для Мих Миховича. Он умел читать между строк, знающему человеку достаточно только намека, штришка, одного слова, чтобы за несколько секунд восстановить картину: кто за кем стоит, кто заказывает, а кто – оплачивает, кто истинный организатор, а кто – для «крыши», какие ходят деньги, кто банкует. Факт презентации в ВПШ, где он когда-то учился, а потом некоторое время и преподавал, означал, что на распространение, продажу, рекламу, все, что связано с виагрой, руку наложили бывшие компартийные вожди, умело соскользнувшие в 91-м, вовремя переведшие стрелки на второстепенные фигуры, а деньги – на счета в оффшорных зонах. Они переждали, пересидели в квартирах на Липках самые трудные дни, теперь легализовали свой бизнес, отмывая «золото партии». Их имена не упоминались в газетах, не звучали на «круглых столах», в дискуссиях, не мелькали на телеэкране. Иногда кто-нибудь вспомнит невзначай: «А где такой-то?» – «В коммерческой структуре.» И весь ответ. Где, в какой, кому принадлежащей? То ли в СП, то ли в АО, но чем занимается конкретно, – не известно. И в депутатах от них немного – человек пятнадцать. Но все рычаги и нити держат в своих руках. Как публичные политики не светятся, их мало кто знает. Все делается тайно, под столом. И недвижимость сохранили, ничего дерьмократам и руховцам горластым не отдали. Поэтому, увидев на приглашении адрес, он сразу понял, что к чему. Да и само приглашение было слишком знакомо: таких пригласительных билетов они, работая в Киевском горкоме партии, заначили около двухсот тысяч штук. Старые партийные приглашения, которые так нравились Афанасию Игоревичу, сокращенно: «АИ», их первому, и даже, говорили, самому ВэВэ. Правильно, что тогда не порезали, не пропустили через машину, а вынесли из уже опечатанного здания, сохранили. Только вкладыш отпечатать – и готово! Сколько денег сэкономили, особенно поначалу, когда каждая копейка на счету.
Презентация удалась на славу и была исполнена с широтой размаха. Длинноногие барышни, почти все в его рост, и где только бывшие компартийные боссы их заказали (впрочем, это сейчас вряд ли составляет проблему), встречали гостей у самого входа и под руку вели каждого в зал, передавали другим, томящимся у серебряных подносов, на которых, как солдаты в строю, застыли фужеры с мартини и вермутом, хрустальные рюмашки с прозрачной мутной от долгого стояния в холодильнике водкой «Гетьман» и отечественного коньяка. За столиками отдельно взбивались коктейли, виски с содовой и джин с тоником со льдом, естественно. Здесь же легкая закусь – орешки, фисташки, соленые печеньица, соломка, мелкие сухарики, баранки. Народ вокруг – бывалый, под пятьдесят, молодежи нет совсем, впрочем, откуда ей взяться. Молодежь в других местах в это время – по биллиардным, секс-барам, кабакам и казино. Рано их еще к серьезным делам допускать, пусть повыкобеливаются, погарцуют, пока молоды. Перебесятся – поумнеют. Ну а мы пока по-стариковски, чем Бог послал, перекусим…
Банковал Виктор Викторович. Они столкнулись у главного столика, обнялись, расцеловались. «Помнишь, что я тебе в Стокгольме тогда говорил? И ездил-то туда в командировку, договор подписывать. Нельзя было открывать карты, коммерческая тайна, так что не серчай. Не обиделся? Ну и молоток. Не спеши уходить, Мишка, побудь до конца, на выходе будут виагру дарить, по пузыречку. Цена знаешь какая? Семнадцать долларов таблетка, только по рецептам отпускается. Так что пригодится, понял?» – и он заговорщицки, как в молодости, когда в райкоме еще работали, подмигнул. «Помнишь, как ты мне когда-то обои на кухню доставал? А я не забыл, брат. Держи, это от меня персональный презент. – И он сунул в карман пузырек. – Только не рассматривай сейчас, а то налетят. Дома вскроешь!» – и растворился в толпе.
Так Мих Миховичу досталось два пузырька виагры – один от Виктора Викторовича, персонально, другой – на общих основаниях. Тогда он думал: блажь, зачем, и без виагры есть еще порох, не так он плох для своих сорока восьми, в соку мужчина. Бутылочки в сейф спрятал, думал долго не понадобятся. Во всяком случае, принимать не собирался. Не было необходимости, во-первых, и не пользовался он в жизни никакими стимуляторами, успокоительными, возбудительными, снотворными и прочей ерундой. Не терпел всякой химии, таблеток, презервативов, тошнило. Жил, как жилось, не жаловался на судьбу. Закрыл в сейф – и забыл. Как про партбилет, профсоюзную карточку, корочку диплома – лежали, пылились годами. Выбросить – как-то жалко, рука не поднимается, так и валяются там под ворохом бумаг, рядом – несколько фотокарточек комсомольских времен, на вечеринках и пикниках. Тоже не всем смотреть полагается, не каждому доверишь. Но и рвать или ножницами резать – рука не поднимается калечить лица былых возлюбленных, и так столько горя принес им в свое время.
