Когда беглецы, задыхаясь, добрались до дороги на Акшехир, Мевлют был уверен, что они не опоздали. А если еще и Сулейман приедет на своем фургоне, то уже никто не заберет у него Райиху. Когда Мевлют писал ей письма, он, начиная каждое новое письмо, представлял себе прекрасное лицо девушки, ее незабываемые глаза и с волнением, тщательно, в начале страницы выводил ее прелестное имя – Райиха. Вспомнив обо всем этом, он ускорял шаги, хотя от радости ноги несли его сами собой.
Сейчас в темноте он совершенно не видел лица девушки, которую украл. Ему захотелось по крайней мере дотронуться до нее, поцеловать ее, но Райиха узелком с вещами легонько оттолкнула его. Мевлюту это понравилось, и он решил не дотрагиваться до девушки, с которой он собирался провести всю свою жизнь, прежде чем женится на ней.
Держась за руки, они перешли маленький мостик над ручейком Сарп-Дере. Рука Райихи была легкой и нежной. От шумно бурлившего под ними ручья пахло чабрецом и лавром.
Ночь осветилась лиловым светом, затем раздался гром. Мевлют испугался, что перед долгой поездкой на поезде их застигнет дождь, но шагов не ускорил.
Десять минут спустя они издали увидели габаритные огни кашляющего фургона Сулеймана, ожидавшего их у чешме. Мевлют обрадовался и тут же укорил себя за то, что сомневался в Сулеймане. Пошел дождь. Они побежали к фургону, уже уставшие. Фургон оказался дальше, чем им представлялось, они успели здорово вымокнуть под проливным дождем.
Райиха вместе со своим узелком залезла в темный кузов. Об этом Мевлют с Сулейманом условились заранее: и на случай, если полиция объявит розыск на дорогах, и чтобы Райиха не увидела Сулеймана.
Оказавшись в кабине фургона, Мевлют сказал: «Сулейман, я никогда в жизни не забуду того, что ты помог мне сегодня». И, не сдержавшись, изо всех сил обнял двоюродного брата.
Сулейман не проявил той же радости.
– Поклянись, что никому не скажешь о том, что я тебе помогал, – ответил он.
Мевлют поклялся.
– Девушка не закрыла кузов, – сказал Сулейман.
Мевлют выскочил и обошел фургон. Когда он закрывал за девушкой кузов, сверкнула молния, и все небо, горы, скалы, деревья вокруг на мгновение озарились.
На протяжении всей своей жизни Мевлют будет часто вспоминать тот миг, то странное чувство, что охватило его.
После того как фургон поехал, Сулейман вытащил из бардачка старое полотенце и протянул Мевлюту: «Вот, возьми, вытрись». Мевлют прежде понюхал его и, убедившись, что оно чистое, протянул его девушке в кузов через маленькое окошко.
Сулейман вздохнул: «А ты сам не вытерся. Другого полотенца нет».
Дождь стучал по крыше фургона, дворники работали со скрипом, но что касается остального – они ехали в глубоком безмолвии. В лесу, который освещал бледный рыжеватый огонь фар, царила кромешная темнота. Мевлют часто слышал, что волки, шакалы, медведи после полуночи встречаются с нечистой силой, а нечистую силу, таинственных чудовищ и тени шайтанов он много раз видел по ночам на улицах Стамбула. Сейчас в лесу царила тьма потустороннего мира – именно в подобный мир острохвостые джинны, толстоногие дэвы, рогатые циклопы затаскивают заблудившихся путников и конченых грешников.
– Что ты молчишь, словно в рот воды набрал? – нарушил тишину Сулейман; Мевлют понял, что странное безмолвие, охватившее его, могло бы продлиться много лет. – Что-то не так? – спросил Сулейман.
– Нет, все в порядке.
Фары фургона, медленно продвигавшегося по узкой, залитой грязью дороге, освещали деревья, неясные тени и таинственные силуэты во тьме. Мевлют смотрел на них, понимая, что не забудет этих чудес до конца дней своих. Во всех деревнях, которые они проезжали, вслед им лаяли собаки, а затем наступала такая глубокая тишина, что Мевлют не мог понять, где обитают все эти странные мысли – в его собственной голове или в мире вокруг. В темноте он видел тени сказочных птиц. Он видел не понятные никому буквы, начертанные извилистыми линиями, видел следы шайтановых орд, прошедших по этим забытым всеми местам столетия назад. Они видел и тени каменных фигур, ведь в камень обратились те, кто совершил много грехов.
– Смотри не вздумай раскаиваться, – сказал Сулейман. – Бояться совершенно нечего. За вами никто не гонится. Наверняка все уже знают, что девушка сбежала. Уговорить Горбуна Абдуррахмана будет очень просто. Через один-два месяца он простит вас обоих. Прежде чем кончится лето, приедете поцеловать ему руку.
На повороте резкого спуска задние колеса фургона застряли в грязи. Мевлют на мгновение решил, что все кончено, и представил, как Райиха возвращается к себе в деревню, а он сам, несолоно хлебавши, – к себе домой в Стамбул.
Но вскоре фургон поехал дальше.
Час спустя фары фургона осветили узкие улочки городка Акшехир. Вокзал был на другом конце города.
– Держитесь вместе, – сказал Сулейман, притормозив возле железнодорожной станции. – Главное, чтобы Райиха меня не видела. Я не буду выходить из машины. Теперь я тоже отвечаю за произошедшее. Ты должен сделать счастливой Райиху, слышишь, Мевлют? Теперь она твоя жена, и ничего уже не изменить, стрела выпущена из лука. В Стамбуле не показывайтесь никому на глаза какое-то время.
Мевлют и девушка смотрели вслед красным огням фургона Сулеймана, пока те не скрылись. Затем они вошли в старое здание Акшехирского вокзала.
Внутри все сияло в свете ламп дневного света. Мевлют посмотрел в лицо суженой, которую он украл, со всем вниманием и, убедившись в реальности того, во что он никак не мог поверить, отвел глаза.
Это была не та красавица, которую он видел на свадьбе Коркута, сына своего дяди. Это была ее старшая сестра. Мевлюту на свадьбе показали красивую девушку, а вместо нее отправили другую. Мевлют, понявший, что его обманули, испытывал стыд. Он не мог больше смотреть в лицо девушки. Он не знал даже, как ее зовут.
Кто сыграл с ним эту злую шутку? Шагая к билетной кассе в здании вокзала, он, как издалека, слышал эхо собственных шагов, словно это были чьи-то чужие шаги. Отныне все старые вокзалы будут напоминать Мевлюту до конца его дней те несколько минут.
Он купил два билета на Стамбул.
– Сейчас подойдет поезд, – сказал кассир.
Но поезд не подошел. Они сидели на краешке скамьи в маленьком зале ожидания, битком забитом корзинами, узлами, чемоданами и усталыми путниками.
Мевлют вспоминал, что у Райихи вроде бы была старшая сестра. А может быть, ту красивую девушку вовсе и не звали Райиха? Он все никак не мог понять, как его обвели вокруг пальца.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Райиха!
Ну конечно! Красавицу звали другим именем! Ему досталась именно Райиха.
Пока они сидели на скамейке, он лишь посмотрел на руку Райихи. Совсем недавно он держал эту руку с любовью – рука была красивой. Она послушно лежала на коленке и то и дело оправляла платок и подол юбки.
Мевлют встал, сходил к буфету на привокзальной площади и купил два вчерашних чурека. Возвращаясь, он вновь издалека внимательно посмотрел на лицо Райихи. Мевлют еще раз убедился в том, что Райиху он видит впервые в жизни. Но как такое могло произойти? Знала ли Райиха, что Мевлют пишет свои письма, думая о ее сестре?
– Хочешь есть?
Изящная рука Райихи потянулась и взяла хлеб. Мевлют увидел на лице девушки не волнение, которое обычно бывает на лице сбежавших влюбленных, а выражение благодарности.
Пока Райиха медленно, словно совершая преступление, осторожно жевала лепешку, Мевлют краем глаза наблюдал за ее движениями. Есть ему вовсе не хотелось, но так как он не знал, что делать, то он тоже съел черствый чурек.
Мевлют чувствовал себя ребенком, которому кажется, что занятия в школе никогда не закончатся. Его разум искал ошибку в прошлом, которое положило начало этому дурному пути.
Он все время вспоминал свадьбу. Его отец, покойный Мустафа-эфенди, совершенно не хотел, чтобы он ходил на эту свадьбу, но Мевлют сбежал из деревни и приехал в Стамбул. Неужели то, что случилось, было результатом его собственной ошибки? Взгляд Мевлюта, обращенный в себя, словно фары фургона Сулеймана, искал причину, пролившую бы свет на скрытые полумраком воспоминания его двадцатипятилетней жизни и на ее нынешнее сумрачное положение.
Поезд все никак не шел. Мевлют встал и снова отправился в буфет, но тот уже закрылся. На вокзальной площади стояли две повозки, ожидавшие пассажиров, лошади фыркали, возницы курили. На площади царило невероятное безмолвие. Он увидел рядом со старым зданием вокзала огромный платан.
На дереве висела табличка с надписью, на которую падал бледный вокзальный свет.
В 1922 году основатель нашей республики Мустафа Кемаль Ататюрк посетил Акшехир и под этим платаном, возраст которого насчитывает сто лет, пил кофе.
