В своей статье «Книги в моей жизни» Генри Миллер большое место уделяет книгам Хаггарда, он пишет, что был заинтригован внутренней «двойственностью» Хаггарда, в личности и творчестве которого американский писатель видел сочетание традиционных взглядов на человека и страсти к изучению его скрытой природы. Он высоко ценил в Хаггарде присущее ему воображение и ставил рядом с ним таких же мечтателей – Блейка, Якоба Бёме, Генриха Шлимана, сэра Артура Эванса, Джеймса Дж. Фрэзера – и всех их называл «храбрыми пионерами», занятыми «обнародованием правды о существовании иного мира».
В 1887 году Райдер Хаггард опубликовал статью «О беллетристике», которая наделала много шуму в среде высоколобых критиков. В ней автор защищает среднего читателя, того, кто «просто любит читать» и кому еще только предстоит познакомиться с произведениями Мильтона и Шекспира. С его точки зрения, «массовая» литература не значит «плохая», а писать, чтобы привлечь внимание читающей публики, – означает дать читателю высокие цели, учить добру, пробуждая сердца.
Чтобы привлечь читателя, автор должен освоить законы приключенческого жанра, ибо именно этот тип повествования, как считал Хаггард, сможет пережить натуралистическую прозу, которая обращается к низменным чувствам человека. Приключенческий же роман может рассказать о чудесном мире, который далек от трезвой и расчетливой современности. «Средний» человек в произведении Хаггарда, пытаясь понять и познать реальные стороны мира, открывает не столько суть исторических событий, сколько истины, относящиеся к области этики.
Обычный читатель очень любит неоромантических героев, отождествляет себя с ними. А главное свойство такого героя состоит в том, что он не противостоит обществу, а является его частью, стоически защищает идеальную империю, строить которую ему «мешают» либералы, заевшиеся чиновники, партийные лидеры, погрязшие в теневых сделках и живущие в метрополии, вдали от проблем колоний. Героический потенциал в сознании неоромантиков переместился в далекие экзотические страны, условия в которых создавали двойное бремя – изгнание и непосильный труд на благо империи. Все это предопределило интерес к образу мужественного англичанина, благородного не по рождению, но по образу мысли и действия, выразителя силы и доблести. Именно такой человек нашел свое место в прозе неоромантиков.
Другим героем неоромантической прозы стал представитель коренного населения колоний. Такой герой с симпатией создан Хаггардом. Абориген предстал в его прозе в неповторимом своеобразии своей национальной культуры и традиций и в то же время как представитель человеческого рода со всеми проблемами, которые сыны человеческие решали из поколения в поколение. Ими владеют те же страсти, они участвуют в политических интригах, воюют за свою землю, совершают предательства и героические подвиги, любят, испытывают страх.
Известная российская исследовательница творчества Генри Райдера Хаггарда Наталья Дмитриевна Садомская в своей диссертации пишет: «Свои произведения Г. Р. Хаггард создавал в контексте общего развития английского романа на рубеже XIX–XX веков, и его метод формировался под воздействием разных тенденций, имевших место в английской прозе рубежной эпохи, это придавало излюбленной писателем жанровой форме новые черты. В основе всех приключенческих романов Хаггарда – история необыкновенных приключений его героев, на долю которых выпадает рискованный переход из цивилизованного пространства в дикое, что сопровождается испытаниями холодом или неслыханной жарой, связанными с риском для жизни пересечениями горных кряжей или подземных рек, протекающих под каменными сводами и полных опасностей».
Важное место в романах Хаггарда занимают такие заимствованные из мифов мотивы, как мотив спасения – красавицы или попавших в беду товарищей, – поиск сакрального артефакта, священного Грааля, убийство чудовища, конкуренция рыцарей и т. п.
Через многие романы Хаггарда прошел один из любимых его персонажей – Аллан Квотермейн. Такой же простой человек, как и читатели Хаггарда, разве что с более интересной судьбой и навыками жизни в Африке. В этом персонаже мы видим черты профессионального экстремала – человека, сделавшего своим ремеслом походы в неизведанные опасные края. Этот мотив впоследствии трансформировался в творчестве Яна Флеминга, создавшего образ Джеймса Бонда, настоящего профессионала-экстремала, чья жизнь – сплошные приключения, гораздо более жесткие, чем у Хаггарда.
Прямыми же последователями Хаггарда в литературе стали Эдгар Райс Берроуз с его книгами о Тарзане и Говард Филлипс Лавкрафт с мифами Ктулху.
Хаггард, как никто другой из викторианских писателей, привлек внимание советских литературоведов, несмотря на его резко отрицательное отношение к большевизму. Наверное, потому, что нашему читателю, так же как и простым англичанам, близок образ его главного героя – отважного человека, умеющего в минуту испытаний проявить себя так, как проявляли себя только герои мифов.
I. Брат Джон
Я не думаю, что кто-нибудь, кому знакомо имя Аллана Квотермейна, мог бы связать его в своем представлении с какими-либо цветами, особенно с орхидеями. Тем не менее мне однажды суждено было принять участие в поисках орхидеи столь исключительного характера, что при описании их мне не следует опускать подробностей. По крайней мере, я подробно опишу эти поиски, и если кто-либо впоследствии захочет издать мои записки, он может свободно сделать это.
Это было в том году… впрочем, к чему нам знать, в каком именно году это было – это было очень давно, когда я еще сравнительно нестарым человеком участвовал в охотничьей экспедиции к северу от реки Лимпопо, граничащей с Трансваалем. Моим компаньоном был один джентльмен по имени Чарльз Скруп.
В Дурбан он приехал из Англии с целью поохотиться. По крайней мере, это было одной из причин его приезда.
Другой причиной была одна леди, которую я буду называть мисс Маргарет Маннерс, хотя это не настоящее ее имя. Кажется, они были помолвлены и действительно любили друг друга. Но, к несчастью, они сильно повздорили из-за другого джентльмена, с которым мисс Маннерс протанцевала на охотничьем балу в Эссексе, где они жили, четыре танца подряд, включая два, обещанные ею раньше своему жениху. Во время последовавших за этим объяснений мистер Скруп заявил, что он не может перенести такого отношения к себе со стороны своей невесты. Мисс Маннерс ответила, что она не желает, чтобы ей указывали, как надо себя вести; она сама себе госпожа и намерена всегда оставаться таковой. Мистер Скруп воскликнул, что она может оставаться сама себе госпожой лишь постольку, поскольку это не касается его. Мисс Маннерс ответила, что после этого она больше не желает с ним встречаться. Тогда мистер Скруп решительно сказал, что она никогда не увидит его больше и что он уезжает в Африку.
Более того, он на следующий же день покинул свой дом в Эссексе, не оставив никому своего адреса. Как оказалось впоследствии, если бы он подождал прихода почты, то получил бы письмо, которое могло бы изменить его планы. Но он и его невеста были горячими молодыми людьми, способными наделать массу глупостей.
Итак, Чарльз Скруп приехал в Дурбан, который был тогда порядочным захолустьем. Мы встретились с ним в баре «Королевского отеля».
– Если вы хотите охотиться на крупных зверей, – говорил кто-то (кто именно, я не помню), – то только один человек может показать вам, как это делается. Это – охотник Квотермейн, лучший стрелок во всей Африке и притом превосходнейший человек.
Я сидел, покуривая свою трубку, и делал вид, что ничего не слышу. Неловко слушать, когда тебя хвалят, а я и без того всегда был довольно застенчивым человеком.
После непродолжительного разговора шепотом мистер Скруп подошел ко мне и представился. Я как можно учтивее поклонился и быстро оглядел его. Это был высокий молодой человек с темными глазами и несколько романтической наружностью.
Я сразу почувствовал к нему симпатию, которая еще более усилилась, когда он заговорил.
Я всегда придаю большое значение голосу и составляю свое первоначальное суждение о людях столько же по нему, сколько и по лицу. В голосе Скрупа чувствовалась особенная приятность, хотя слова, с которыми он обратился ко мне, были самыми обыкновенными.
Он сказал:
– Здравствуйте, сэр! Не желаете ли выпить со мной бутылочку чего-нибудь…
Я ответил, что днем я почти никогда не пью крепких напитков, но охотно выпью с ним бутылку пива.
Когда пиво было выпито, мы отправились в мой маленький домик, тот самый, в котором я впоследствии принимал своих друзей, Куртиса и Гуда. Там мы пообедали, и с этого момента Чарли Скруп не покидал моего дома до тех пор, пока мы не отправились в нашу охотничью экспедицию.
