О том, что произошло в его отсутствие, он узнал от Устинова. Старик переметывал разваленный стожок, когда услышал на другом конце поселка злобный лай. Так лают собаки обычно на человека, на чужака. Пошел проведать. Пока шел, грохнул выстрел. Один, потом другой. Опасаясь, как бы самому не нарваться на заряд дроби, Устинов двинулся в обход через подступающий к усадьбе лесок, но когда старик добрался наконец до цели, пакостник успел скрыться. На подкошенной меже валялись перевернутые четыре улья, которые старик на днях продал Ходыреву по "льготной", как он подшучивал, цене. Ульи старик поставил обратно на колья и заглянул в ограду. Обе собаки оказались застрелены. У одной еще подергивались задние лапы, но и она вскоре вытянулась и затихла.
На следующий день он доложил о случившемся Ходыреву. Андрей закопал собак в лесочке, забрал все, что могло представлять какую-никакую корысть, а для стрелка "забыл" на подоконнике пачку патронов, заряженных тройной порцией пороха, калибр стволов он знал доподлинно, поскольку ружье было украдено у старика Устинова в то же примерно время.
Больше Андрей Ходырев в Волковке не появлялся. Все было недосуг, да и охота к обустройству у него как-то пропала. Зато старик Устинов отлучался с Волковской пасеки нечасто. Лето для пчеловодов в тот год выпало на редкость удачное, с богатым взятком, поэтому старик сидел там почти безвылазно. Но в редкие свои приезды исправно докладывал обстановку. Рамки, как будто, на месте, окна тоже целы. Вроде после тебя никто с тех пор не бывал.
За лето с двадцати ульев старик Устинов накачал две тонны меду. Можно сказать, озолотился при нынешних-то бешеных ценах. Одну флягу с медом по осени он привез Ходыреву -- в счет тех четырех пчелосемей, которые Андрей счел за лучшее оставить у старика под присмотром.
Такой оборот дел раздразнил Андрея и вызвал новый прилив деятельности. В марте он раздобыл и доставил на грузовой платформе в Волковку несколько мешков с цементом. На санях по насту свозил мешки на двор. В тот же приезд обошел догнивающие бараки, наковырял из печей пару тыщ кирпича и сложил на обдуве под навесом. Заодно убедился самолично -- в доме с осени никто не бывал.
И вдруг -- очередное "угощение", с пожеланием приятного аппетита. Пакостник открывал новый сезон.
2
С тяжелым сердцем Ходырев вышел из провонявшей избы на волю. Глубоко вздохнул. Нельзя сказать, чтобы он не ждал возобновления боевых действий вовсе, мешки с цементом, например, он позаботился запрятать псщальше в темный закоулок между двумя хлевушками, а сверху забросал деревяннйм гнильем и слегка притрусил опревтим сеном. Схоронено было надежно, и за цемент Ходырев не беспокоился. Pато кирпич -- лежал на виду.
Он обошел подворье и заглянул под навес, Штук с полсотни кирпича сверку было разбросано и разбито, однако кладь уцелела. Затея скорее всего показалась пакостнику чересчур трудоемкой, надрываться не стал.
И все же по прошлогоднему опыту Андрей Ходырев знал, что такой мелочевкой пакостник ни в коем разе не ограничится. Стоило ли ради "угощения" и полусотни битого кирпича в такую даль "хлебать киселя"? Он перекидал битый кирпич на кладь -пригодится забутить фундамент, и пошел проверить мешки с цементом. На всякий случай.
Во дворе было темно, а за хлевушками вовсе -- глаз выколи. Но едва он сунулся в закут, как сразу понял -- его захоронка безнадежно разорена, под ногу подвернулась гнилая доска и глухо хрястнулоа. Выругавшись, он сходил за электрическим фонарем и осветил очередное разорение. Все мешки до одного были вспороты и залиты водой. Цемент схватился, и теперь весь угол оказался завален каменными глыбами.
Тяжело ступая, Ходырев отправился в избу. Сел на кровать. В памяти сама собой всплыла фраза, то ли прочитанная мимоходом, то ли где-то услышанная: "Нет человеку спасения от человека". Андрей не умел сформулировать это словами, зато всегда чувствовал: вся российская бестолочь до донышка исчерпывается этой коротенькой и емкой фразой, застрявшей в памяти.
Он вяло, без аппетита сжевал кусок пирога и запил молоком из полиэтиленовой фляжки. Долго сидел в сумерках, курил, повесив меж колен широкие костлявые кисти рук.
Потом встал закрыть окна и двери. Смрадный душок из избы выветрился без следа, к тому же к ночи стало изрядно холодать. Он снял с гвоздя старенькую, изношенную лопотину, чтобы укрыться, и лег на кровать.
Вдруг ему пришло в голову, что на мешки с цементом пакостник наткнулся вовсе не случайно, он их искал целенаправленно. Ради них он бросил возиться с кирпичом, чего ни в коем случае не сделал бы, если бы не знал загодя, что сумеет сотворить пакость почище. Стало быть, он видел или знал от когото, что Ходырев завез к себе в Волковку мешки с цементом.
Андрей интуитивно почувствовал: мысль эта верная, прошлогодние события полностью его догадку подтверждали.
Три раза он устраивал засады и в общей сложности проторчал в кустах ровно неделю, но ни в один из этих дней пакостник ни разу в Волковке не объявился. Зато четко приходил туда на следующий день после его отъезда, иногда через деньдва. Как раз во время дежурств Ходырева на работе. Выходит, Пакостник вполне в курсе всех его дел? Решил, скажем, Ходырев завести пасеку, а через день после отъезда ульи оказались на земле. И ружье прихватил не случайно, а, видимо, знал, что в ограде закрыты собаки. Тем более, что в лес с ружьем еще не сезон. Про цемент и говорить нечего.
Андрей даже вскочил с кровати. Как ошпаренный. Побегал по избе, сердито ероша волосы.
Не иначе этим самым Пакостником был кто-то из числа его знакомых, но причины?.. На кой ляд это понадобилось? Чего ради в течение вот уже года творить пакость за пакостью, рискуя в конце концов тоже нарваться? Если бы знать эти самые причины, или как их?.. мотивы, то, пожалуй, Пакостника он бы в конце концов вычислил.
Андрей с размаху сел на жалобно скрипнувшую кровать, запустил пальцы в волосы, перед глазами одно за другим вставали знакомые лица. Одних он отметал сразу, тех кто не имел даже представления о Волковке. Других просто потому, что не знал, чем он мог им до такой степени насолить. Третьих, четвертых подозревал или реабилитировал по самым разным причинам. Согрешил даже на старика Устинова. Вот уж кто при желании мог удобнее всего терроризировать своего соседа. Эта мысль особенно понравилась ему даже безотносительно к старику Устинову именно своей человеческой низостью. Таков во всяком случае должен быть почерк Пакостника, кто бы он ни был.
Прикинув по мелочам, Андрей нашел несколько существенных несовпадений, и с внутренним облегчением оправдал старика. К тому же, именно Устинов присоветовал ему приобрести эту избу. Даже подсказал адрес, у кого.
Андрей Ходырев перебрал еще несколько человек, но наконец понял, что так ничего не выяснит. Вся его жизнь была на виду -на службе, в соседях, многочисленные знакомые, родня. Многие видели, как он привез домой эти злосчастные мешки с цементом. Потом грузил на платформу, подгадывал к очередному дежурству. Да мало ли... В общем, чтобы вычислить Пакостника, не хватало одного существенного звена -- побудительного мотива. Чего ради? Корысть вроде невелика... Из мести? А может, зависть? Или просто так, из любви к искусству? Мало ли придурков.
Андрею вдруг пришло в голову, что не он один оказался в числе пострадавших. У деда Устинова было похищено ружье. В другой раз Пакостник перевернул сметанный под окнами стожок. Правда, Устинов отлучался крайне редко, а потому набеги на его владения носили случайный характер. И не такой опустошительный.
"Так-то оно так,-- подумал Андрей,-- но дед все же сбежал? В одночасье. Бросил налаженное хозяйство с избой, с покосом. И купил будку на Хорошавинской дороге, десять кэмэ пеши!" Вот этого Андрей Ходырев и вовсе не мог взять в толк. Для расчетливого, хозяйственного старика поступок более чем легкомысленный. Пакостник тут не при чем. Старик далеко не из пугливых, при случае запросто может подстрелить. Да так, что никто знать не будет.
Новая загадка окончательно спутала Андрею весь ход рассуждений. "Чертов дед! Ни слова в простоте, все намеки да подковырки с финтифлюшками, мать его за ногу!" -- выругался он, вспомнив недавний разговор, и лег.
Но не спалось. Лежал, курил. Посидел, опять покурил, походил по избе. За окнами непроглядная темень -- самая полночь. Андрей взял фонарь и отправился до ветру. Мысли, словно старая кляча на водокачке, ходили по кругу, уже по инерции, ничего к прежнему не добавляя. В рассеянности он повернул в избу. Было зябко, должно быть, близко к минусу, и ощущалось какое-то движение воздуха. Видимо, подымался ветер, и порывы время от времени доносили к нему из темноты обрывки разговора...
Андрей вдруг спохватился. Голоса?! Откуда здесь было взяться голосам? Но нет... он отчетливо их различал! Баба и мужик, кажется, переругивались... И плач ребенка. Временами плач усиливался. И тотчас пропадал, унесенный порывом ветра, потом раздавался снова, совсем близко, где-то в крайних бараках.
