Бригадирша. Да как же, мой батюшка? Вить скот сам о себе думать не может. Так не надобно ли мне о нем подумать? Ты, кажется, и поумнее его, а хочешь, чтобы я за тобой присматривала.
Бригадир. Слушай, жена, мне все равно, сдуру ли ты врешь или из ума, только я тебе при всей честной компании сказываю, чтобы ты больше рта не отворяла. Ей-ей, будет худо!
Сын. Mon pere![6] Не горячитесь.
Бригадир. Что, не горячитесь?
Сын. Mon pere, я говорю, не горячитесь.
Бригадир. Да первого-то слова, черт те знает, я не разумею.
Сын. Ха-ха-ха-ха, теперь я стал виноват в том, что вы по-французски не знаете!
Бригадир. Эк он горло-то распустил. Да ты, смысля по-русски, для чего мелешь то, чего здесь не разумеют?
Советница. Полно, сударь. Разве ваш сын должен говорить с вами только тем языком, который вы знаете?
Бригадирша. Батюшка, Игнатий Андреевич, пусть Иванушка говорит как хочет. По мне все равно. Иное говорит он, кажется, по-русски, а я, как умереть, ни слова не разумею. Что и говорить, ученье свет, неученье тьма.
Советник. Конечно, матушка! Кому Бог открыл грамоту, так над тем и сияет благодать его. Ныне, слава Богу, не прежни времена. Сколько грамотей у нас развелось: и то-то, вить кому Господь откроет. Прежде, бывало, кто писывали хорошо по-русски, так те знавали грамматику; а ныне никто ее не знает, а все пишут. Сколько у нас исправных секретарей, которые экстракты сочиняют без грамматики, любо-дорого смотреть! У меня на примете есть один, который что когда напишет, так иной ученый и с грамматикою вовеки того разуметь не может.
Бригадир. На что, сват, грамматика? Я без нее дожил почти до шестидесяти лет, да и детей взвел. Вот уже Иванушке гораздо за двадцать, а он – в добрый час молвить, в худой помолчать – и не слыхивал о грамматике.
Бригадирша. Конечно, грамматика не надобна. Прежде нежели ее учить станешь, так вить ее купить еще надобно. Заплатишь за нее гривен восемь, а выучишь ли, нет ли – Бог знает.
Советница. Черт меня возьми, ежели грамматика к чему-нибудь нужна, а особливо в деревне. В городе по крайней мере изорвала я одну на папильоты.
Сын. J'en suis 'accord[7], на что грамматика! Я сам писывал тысячу бильеду, и мне кажется, что свет мой, душа моя, adieu, ma reine[8] можно сказать, не заглядывая в грамматику.
Явление II
Те же и Слуга.
Слуга. Господин Добролюбов приехать изволил.
Софья (в сторону). Боже мой! Он приехал, а я невеста другому.
Советник. Пойдем же навстречу сына друга моего и погуляем с ним по саду.
Бригадир (к Советнице). Не изволите ли и вы проходиться?
Советница. Нет, сударь, я останусь здесь. Мне сын ваш сделает компанию.
Сын. De tout mon coeur[9], я с вами наедине быть рад.
Советник (Бригадирше). Вы, матушка, не изволите ли также прогуляться?
Бригадирша. Изволь, изволь, мой батюшка.
Советница (Софье). А ты по крайней мере сделай компанию своей свекрови.
Явление III
Советница, Сын.
Сын (садится очень близко Советницы). Мне кажется, сударыня, что ваш сожитель не больше свету знает, сколько для отставного советника надобно.
Советница. Вы правду сказали: он ни с кем в жизнь свою не обходился, как с секретарями и подьячими.
Сын. Он, я вижу, походит на моего батюшку, который во свой век разумных людей бегал.
Советница. Ах, радость моя! Мне мило твое чистосердечие. Ты не щадишь отца своего! Вот прямая добродетель нашего века.
Сын. Черт меня возьми, ежели я помышляю его менажировать.
Советница. В самом деле, жизнь моя, мне кажется, он не умнее моего мужа, которого глупее на свете и бывают, однако очень редко.
Сын. Ваш резонеман справедлив. Скажите ж, сударыня, что вы думаете о моей матери?
Советница. Как, радость! В глаза мне это тебе сказать совестно.
Сын. Пожалуй, говори, что изволишь. Я индиферан во всем том, что надлежит до моего отца и матери.
Советница. Не правда ли, что она свет знает столько же, сколько ваш батюшка?
Сын. Dieu! Какой вы знаток в людях! Вы, можно сказать, людей насквозь проницаете. Я вижу, что надобно об этом говорить безо всякой дессимюлации. (Вздохнув.) Итак, вы знаете, что я пренесчастливый человек. Живу уже двадцать пять лет и имею еще отца и мать. Вы знаете, каково жить и с добрыми отцами, а я, черт меня возьми, я живу с животными.
Советница. Я сама стражду, душа моя, от моего урода. Муж мой – прямая приказная строка. Я живу несколько лет с ним здесь в деревне и клянусь тебе, что все способы к отмщению до сего времени у меня отняты были. Все соседи наши такие неучи, такие скоты, которые сидят по домам, обнявшись с женами. А жены их – ха-ха-ха-ха! – жены их не знают еще и до сих пор, что это – дезабилье, и думают, что будто можно прожить на сем свете в полшлафроке. Они, душа моя, ни о чем больше не думают, как о столовых припасах; прямые свиньи…
Сын. Pardieu![10] Поэтому мать моя годится в число ваших соседок; а давно ли вы живете с такою тварью?
Советница. Муж мой пошел в отставку в том году, как вышел указ о лихоимстве. Он увидел, что ему в коллегии делать стало нечего, и для того повез меня мучить в деревню.
Сын. Которую, конечно, нажил до указа.
Советница. При всем том он скуп и тверд, как кремень.
Сын. Или как моя матушка. Я без лести могу сказать о ней, что она за рубль рада вытерпеть горячку с пятнами.
Советница. Мой урод при всем том ужасная ханжа: не пропускает ни обедни, ни заутрени и думает, радость моя, что будто Бог столько комплезан, что он за всенощною простит ему то, что днем наворовано.
Сын. Напротив того, мой отец, кроме зари, никогда не маливался. Он, сказывают, до женитьбы не верил, что и черт есть; однако, женяся на моей матушке, скоро поверил, что нечистый дух экзистирует.
Советница. Переменим речь, je vous en prie[11], мои уши терпеть не могут слышать о чертях и о тех людях, которые столь много на них походят.
Сын. Madame! Скажите мне, как вы ваше время проводите?
Советница. Ах, душа моя, умираю с скуки. И если бы поутру не сидела я часов трех у туалета, то, могу сказать, умереть бы все равно для меня было; я тем только и дышу, что из Москвы присылают ко мне нередко головные уборы, которые я то и дело надеваю на голову.
Сын. По моему мнению, кружева и блонды составляют голове наилучшее украшение. Педанты думают, что это вздор и что надобно украшать голову снутри, а не снаружи. Какая пустота! Черт ли видит то, что скрыто, а наружное всяк видит.
Советница. Так, душа моя: я сама с тобою одних сентиментов; я вижу, что у тебя на голове пудра, а есть ли что в голове, того, черт меня возьми, приметить не могу.
Сын. Pardieu! Конечно, этого и никто приметить не может.
Советница. После туалета лучшее мое препровождение в том, что я загадываю в карты.
Сын. Вы знаете загадывать, grand dieu Я сам могу назваться пророком. Хотите ли, чтоб показал я вам мое искусство?
Советница. Ах, душа моя! Ты одолжишь меня чрезвычайно.
Сын (придвинув столик с картами). Сперва вы мне отгадайте, а там я вам.
Советница. С радостью. Изволь загадывать короля и даму.
Сын (подумав). Загадал.
Советница (раскладывает карты). Ах, что я вижу! Свадьба! (Вздыхает.) Король женится.
Сын. Боже мой! Он женится! Что мне этого несноснее!
Советница. А дама его не любит…
Сын. Черт меня возьми, ежели и я люблю. Нет, нет сил более терпеть. Я загадал о себе. Ah, madame! Или вы не видите того, что я жениться не хочу?
Советница (вздыхая и жеманяся). Вы жениться не хотите? Разве падчерица моя не довольно пленила ваше сердце? Она столько постоянна!
Сын. Она постоянна!.. О, верх моего несчастья! Она еще и постоянна! Клянусь вам, что ежели я это в ней, женяся, примечу, то ту же минуту разведусь с нею. Постоянная жена во мне ужас производит. Ah, madame! Ежели б вы были жена моя, я бы век не развелся с вами.
Советница. Ах, жизнь моя! Чего не может быть, на что о том терзаться? Я думаю, что и ты не наскучил бы мне лишними претензиями.
Сын. Позволь теперь, madame, отгадать мне что – нибудь вам. Задумайте и вы короля и даму.
Советница. Очень хорошо. Король трефовый и керовая дама.
Сын (разложив карты). Король смертно влюблен в даму.
