Пятно на карте
Обычно мы плачем на похоронах своих родных и близких, а не чужих, это понятно и никак не предосудительно — хотя любая заслуживающая внимания нормативная этика диктует полное равенство всех людей перед нашим состраданием, слез как таковых никакая этика предписать не может. Несколько более сомнительна подразумеваемая нравственная позиция, когда мы инстинктивно куда сильнее сострадаем жертвам собственных стихийных бедствий и катастроф, чем чужих, например, когда самолет падает под Иркутском, а не у берегов Бразилии, но и этому есть приемлемое объяснение — у нас куда больше шансов потерять близких под Иркутском, чем в Бразилии. Тут, впрочем, уже просматривается логическая нелепость: возвратись завтра часть островов Южнокурильской гряды под эгиду Японии, и на сердце будет уже полегче, если там случится несчастье.
Но в любом случае эти обычаи личной жизни становятся недопустимыми, если с такой точки зрения мы принимаемся писать историю, то есть претендовать на объективное изложение фактов — например, выделять часть Второй мировой войны в собственную Великую Отечественную, даже если на полях битвы этой теоретической последней полегли наши собственные отцы и деды. Я еще помню школьную науку с ее скорбью над советскими жертвами (лицемерной, поскольку там не было ни слова о штрафных батальонах, заградотрядах и СМЕРШе) и практически полным замалчиванием чужих, включая катастрофу европейского еврейства, а пресловутые союзники представали там как фактические пособники немцев, ожидающие удобной минуты, чтобы нанести нам удар в спину. Но даже без всех этих советских излишеств такая избирательная история — ложь, и, отрекаясь от доли в остальном человечестве, мы тем самым кастрируем собственную человечность. Чемберлен ведь тоже назвал в свое время Чехословакию «далекой страной, о которой мы ничего не знаем».
Сегодня на карте далеких стран не осталось, и если о какой-то из них мы по-прежнему ничего не знаем, то просто потому, что не хотим, особенно если нам это неприятно. А неприятно нам обычно в тех случаях, когда где-то имеет место кровавая баня, в которую мы не испытываем ни малейшего желания вмешаться.
Впрочем, политические мотивы у нас, как правило, побивают нравственные в этих «геополитических» ситуациях. По подсчетам правозащитной организации «Human Rights Watch», в результате бомбардировок авиацией НАТО Сербии в 1999 году число жертв среди гражданского населения (включая албанцев) составило около пятисот человек — учитывая, что особую волну возмущения эта статистика вызвала в России, стоит упомянуть, что по поводу ковровой бомбардировки Грозного, где погибли тысячи, в основном престарелых и больных этнических русских, не только возмущение было умереннее, но даже статистики никто не потрудился собрать (HRW туда по понятным причинам не пустили), хотя она наверняка исчисляется в тысячах.
Между тем самая крупная послевоенная гуманитарная катастрофа, вызванная именно войной, произошла в стране, которая, сменив несколько названий, сегодня известна как Демократическая Республика Конго. Внимание к этой трагедии, как легко догадаться, намного менее пристально, чем к Сербии или Ираку, и никакой возможности подсчитать реальное число жертв среди гражданского населения просто нет — по разным оценкам безвременная гибель настигла там от одного до четырех миллионов человек, причем в подавляющем большинстве это были дети (около половины) и женщины.
Этой огромной стране с ее неисчислимыми природными богатствами не повезло изначально, поскольку в ходе раздела мира между европейскими империями она досталась, может быть, самой жестокой из всех — бельгийской, где числилась как вотчина короля. Как пишет в журнале «NYRB» Нил Эчерсон[2], расчистки под каучук и слоновую кость, учиненные отрядами смерти Леопольда II в 1880–1890 годах, привели к гибели сотен тысяч людей. Но я не помню, чтобы по просвещенной Европе того времени прокатилась волна возмущения, как это произошло десятью годами раньше после куда меньшей по масштабам турецкой резни в Болгарии — иным странам попросту больше повезло с географией, тогда как некоторые по сей день остаются пятнами на карте. Только в данном случае это пятно алое, от человеческой крови.
Прелюдией к крупнейшей трагедии второй половины XX века стал геноцид в Руанде 1994 года, событие само по себе беспрецедентное. На глазах у всего мира, при фактическом бездействии «прогрессивного человечества» и даже при его попустительстве (президент США Клинтон потребовал отзыва контингента войск ООН) представителей племени тутси отлавливали в домах и просто на улице представители племени хуту и рубили мачете, погибло по примерным подсчетам от 500 до 800 тысяч человек. А когда из Уганды подоспело ополчение тутси и положило конец бойне, множество хуту, в том числе вдохновители геноцида, бежали в соседнее Конго (в ту пору еще Заир) и обосновались в огромном лагере неподалеку от границы с Руандой.
Историю еще более страшной трагедии, разыгравшейся после бегства хуту уже на конголезской территории, излагает в своей новой книге «Танец на празднестве чудовищ» Джейсон Стирнс, в какой-то мере реабилитируя нас всех и демонстрируя, что среди нас все же есть люди, небезразличные к человеческим судьбам, а не просто к фишкам геополитики. Руанда не могла допустить такой опасности и безнаказанности прямо у себя на границе. Попытки международного сообщества «разрулить» кризис потерпели фиаско, в значительной мере из-за обструкции Франции, которая, будучи зацикленной на своем славном прошлом и на былом величии своего языка, рассматривала конфликт как столкновение франкофонов хуту с англоязычными тутси и поддержала понятно кого. В результате крошечная Руанда, при поддержке Уганды и некоторых других своих соседей, сама вторглась в Заир. Карточный домик конголезской государственности обрушился и кровь потекла рекой.
Я не буду здесь вдаваться в подробности чехарды сменяемых марионеток и международного заламывания рук, не очень впрочем убедительного. Особый ужас этой адской мясорубки — в том, что в ходе собственно военных действий погибло примерно лишь около 2 процентов от общего числа жертв, большинство же просто было вынуждено бежать в джунгли, захватив с собой из изначально скудного имущества лишь то, что можно было унести на собственных плечах. Вот эти люди потом и гибли от голода и болезней, в условиях почти полного отсутствия инфраструктуры.
Когда речь заходит о бедах Африки, циники обычно просто отмахиваются, а наиболее бессердечные не преминут высказаться, что по мощам-де и елей. Но если говорить о Конго, мы на самом деле не знаем, какова была бы судьба этой несчастной страны, если бы ей дали шанс развиваться самостоятельно. Шанса не было — сразу после обретения независимости Конго стало козырем в глобальной игре великих держав. Вначале Советы приняли сторону Патриса Лумумбы, а когда он был убит, пришедший ему на смену Мобуту Сесе Секу, афишируя свой антикоммунизм, стал на много лет фаворитом США и других стран Запада и, благодаря их щедрой помощи, одним из самых крупных воров за всю историю человечества, пока нынешние правители России не побили этот рекорд. Тем временем в стране не создавались даже самые элементарные социальные институты, не говоря уже о демократических, — что же тогда удивительного в том, что все эти рудиментарные институты обрушились от малейшего толчка и что огромные природные ресурсы страны эксплуатируются мародерами?
Знаменательно, что Конго уже сотню лет играет как бы роль символа бедствия, порожденного колониализмом и его последствиями, благодаря книге Джозефа Конрада «Сердце тьмы», где описывается вырождение форпоста высокомерной цивилизации в апофеоз зла и жестокости. Эту книгу наверняка читал и Билл Клинтон, и, может быть даже, в переводах, французские защитники авторов геноцида. Но так уж мы устроены, что нам проще проливать слезы над судьбами литературных героев, чем над горем реальных людей в далекой стране, о которой мы (к счастью?) ничего не знаем.
Когда в результате антитеррористической операции Израиля в Газе гибнут мирные жители (чью трагедию я нисколько не склонен преуменьшать), нас возмущенно оповещают об этом в начале выпусков новостей, а ООН формирует комиссию по расследованию возможных военных преступлений. Когда в Конго миллионами гибнут женщины и дети, у кого из нас хотя бы настроение портится? Я не буду вдаваться в причины этого искривления — они слишком хорошо известны, но, может быть, нам нужны какие-нибудь другие учебники арифметики?
Вот еще к слову об упомянутых слезах. Думаю, что я не подорву своей репутации атеиста, если процитирую известные слова исторического персонажа, с которыми я полностью согласен, хотя и вне их религиозного контекста: «И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?» (Мф. 5:47) Так поступают даже слоны, хочется надеяться, что мы способны на большее.
