Я откинула голову назад и тяжело вздохнула, вода обжигала меня своим жаром и паром. Я закрыла глаза в знак поражения, злясь на себя за то, что позволила своим эмоциям подняться.
«Только ненадолго», — пообещала я себе.
Вот как долго я буду оплакивать себя. Сколько времени я позволю себе чувствовать потерю.
Я погрузилась еще глубже в ванну и позволила воде струиться по моей коже, сосредоточившись на тепле, которое она давала. Мой рот приоткрылся в приглушенном крике, улавливая вкус моих соленых слез, смешанных с водой, стекающей по моему лицу.
Как только вода остыла, я встала и взяла гель для душа, быстро намылилась, прежде чем выйти. Завернувшись в толстый халат, я взяла таблетки, сунула одну в рот и захлопнула дверцу аптечки.
Я провела рукой по запотевшему зеркалу, давая себе еще одну минуту, прежде чем оставить беспомощность позади и позволить своему гневу отодвинуть рваные края моего горя. Если бы я позволила боли в груди нарастать, я бы утонула в ней.
Мое тело медленно вернулось к единственной эмоции, которая питала меня последние семь лет.
Месть.
Вернувшись в гостиную, я вытащила свой чемодан из-под дивана и переоделась в спортивные штаны, футболку большого размера и пару неподходящих пушистых носков, чтобы согреть ноги. Даже после стольких лет я все еще жила на чемоданах, готовая переехать, если возникнет необходимость.
Я направилась на кухню, чтобы сварить кофе, когда из телевизора донеслось упоминание знакомого имени, заставив меня застыть на месте.
Моралес.
Сердце заколотилось, я вернулась к дивану и потянулась за пультом, лежавшим там, где я спала, затем увеличила громкость.
— Источники подтверждают, что Елена Моралес, жена Виктора Моралеса, генерального директора "Моралес Индастриз", скоропостижно скончалась в результате пожара, который опустошил их летний дом в Адраре, — сказал репортер. — На данный момент власти не обнародовали никакой информации о событиях, связанных с ее смертью. Пока мы ждем дополнительной информации, давайте посмотрим на прямую трансляцию из дома Моралесов.
Пейзаж сменился на загородный дом в английском стиле, а затем камера увеличила изображение черного внедорожника, подъезжающего к дому. Как только он остановился, из дома вышла толпа мужчин в черных костюмах и направилась к машине.
Они забаррикадировали дверь машины, пока один из них открывал ее, позволяя пассажиру выйти. Камера пронеслась мимо них и остановилась на человеке, которого они защищали, и у меня сжалось горло, когда она наконец сфокусировалась на них.
Это действительно он.
Его черные волосы были зачесаны назад, солено-персиковая щетина на небритом лице подчеркивала резкость его черт.
Одно дело — видеть его на фотографиях или когда он преследовал меня во сне, но я никогда не была готова увидеть его в живую. Проживая свою жизнь беззаботно, не обращая внимания на жизни, которые он украл.
Репортеры массово бросились к ним, выкрикивая вопросы и пытаясь получить хоть слово от недавно овдовевшего генерального директора, но один из его людей оттолкнул камеры, когда они направились к входной двери.
Другой мужчина, вероятно, его адвокат, остался позади и повернулся лицом к камерам.
— Мистер Моралес глубоко потрясен этой новостью, и ему нужно время, чтобы прийти в себя. Мы просим вас проявить благоразумие и не вмешиваться в это тяжелое время.
Когда он закончил, один из репортеров попытался дополнить свой комментарий еще одним вопросом, но адвокат быстро прервал его. — Больше никаких комментариев, — сказал он, после чего отошел от камеры и направился к дому.
Потребовалась секунда, чтобы информация дошла до сознания, пока кусочки головоломки медленно сдвигались, вставая на свои места.
Голос ведущего прорвался сквозь мои мысли, и когда я подняла глаза, кадр снова был на ней. Я снова схватила пульт и стала листать каналы, пока не наткнулась на повторный эфир Лаллы Фатимы, нуждаясь в любом звуке для отвлечения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
После этого инцидента шум в любой форме стал единственным утешением, которое я искала. Оглушительная тишина была невыносима, ее всегда заменял непрекращающийся звон в сочетании с треском ломающейся плоти и костей. Поэтому что угодно, буквально все, что угодно, чтобы заглушить его.
Пройдя в другой конец комнаты, я опустилась на жесткий пластиковый стул за своим столом и поджала под себя ногу, ожидая, пока включатся мои устройства.
Несколько потрепанных блокнотов лежали стопкой рядом с мониторами, и я перебирала их, пока не нашла ту, которую искала. Страницы были исписаны разными оттенками чернил и заполнены неразборчивым почерком.
В блокноте было все, что я узнала о Викторе Моралесе. Все до мельчайших подробностей. От момента рождения его жалкой сущности до того, что он любил на завтрак.
За последние семь лет я стала экспертом по Виктору Моралесу и всем, кто его окружал, и для каждого из них был свой блокнот. Я собрала весь свой гнев против этого человека и свела все свои изощренные мечты о мести в единый план.
Включив питание, я подключила внешний жесткий диск, открыла сайт новостного канала, пролистала его, чтобы найти запись эфира, и сделала ее копию. Пока видео загружалось, я потянулась к манильскому конверту, лежащему слева от меня, и открыла одну сторону, чтобы достать недавно сделанные фотографии.
Изучая их, я вглядывалась в ее взгляд, в призрачное выражение ее глаз. Обычный наблюдатель не заметил бы синяков у нее под глазами, стратегического расстояния, которое она установила между собой и мужем, легкого вздрагивания при движении. Обычный наблюдатель, возможно, и не заметил бы этих знаков, но я заметила.
Видео автоматически начало воспроизводиться после завершения загрузки. Я подняла глаза, только когда услышала его имя. Когда он появился в кадре, я поставила видео на паузу и увеличила масштаб его лица.
Ухмыляясь, я потянулась за остатками вчерашней еды, бросила в рот отломанный кусок холодного бриуаты с мясной начинкой, а затем запила его черным кофе.
Теперь мой ход попасть внутрь.
Потеря его жены стала для меня прекрасной возможностью.
ГЛАВА 2
СОФИЯ
Мне всегда говорили, что время лечит, но на самом деле люди хотели сказать, что время только дает больше пространства для гнева, пока он не распространяется, заражая каждую клетку твоего тела.
Больше места для того, чтобы раны загноились и сгнили. По иронии судьбы, точно так же, как то, что находилось под этим кладбищем.
Я никогда раньше не была на похоронах. Единственное, на котором я когда-либо хотела присутствовать, но не смогла, потому что кто-то всадил в меня пулю и оставил бороться за свою жизнь. Этот кто-то стал катализатором моего присутствия здесь сегодня, через две недели после смерти его жены.
Кладбище находилось в задней части церкви и было заполнено рядами надгробий с выгравированными надписями. Пока все были внутри на службе, я ждала за толстым стволом дерева посреди леса за местом захоронения, чтобы посмотреть, как он упокоит свою жену.
По крайней мере, ему была предоставлена такая возможность. Мне не удалось похоронить даже собственных родителей.
Хоронить любимого человека — это больно, но не иметь возможности похоронить его — еще хуже. У меня не было места для скорби, не было могилы, за которой можно было бы ухаживать.
Небо медленно тускнело, облака отбрасывали тени над нами как раз в тот момент, когда усилится ветер. Дрожа, я плотнее прижала куртку к телу в попытке согреться, продолжая ждать окончания первой половины службы.
Прошло еще двадцать минут, прежде чем вокруг пустой могильной ямы собралась большая группа скорбящих. Они сели на черные стулья, выстроившиеся справа, ожидая, пока гроб с телом Елены перенесут в предназначенное для него место.
