– Мафуня, ты умеешь разговаривать?
– Вот только собаки-болтуньи нам тут не хватает для полного счастья, – сказал кто-то, и передо мной возникла Марина.
– Это ты, – выдохнула я.
– Ну да, – кивнула жена полковника, – давно хочу кое-кому веником наподдать!
Я села.
– Надеюсь, не я объект этого твоего желания.
– Увидела дрова по всей комнате, ты около камина на корточках сидишь, положила тебе руку на плечо, а ты бух! – затараторила Марина и показала на Мафи. – Полюбуйся на эту морду протокольную. Нашла себе новую забаву! Вот уже неделю так развлекается. Подкрадывается к дровам, хватает полено, уносит его в укромный уголок и грызет деревяшку. Может, у безобразницы в роду были бобры? И что самое подлое с ее стороны! Нет бы сверху полешку утянуть! Нет! Мафи вытаскивает ее снизу, поленница разваливается и засыпает хулиганку. Та сначала пугается, лежит тихо, затем вылезает. Знаешь, как я испугалась, когда впервые грохот услышала, вбежала в гостиную, увидела дровяные развалины и решила, что неаккуратно поленья сложили. А куча зашевелилась. Я чуть в обморок не упала, прямо как ты сейчас!
– М-м-м, – пробормотала я.
– Жуть прямо, – тараторила Марина, – я решила, что в доме поселился Чикуха.
– Чикуха? – удивилась я. – Он кто?
– Она, – уточнила жена Дегтярева, – жуткая тварь, помощница дядьки Мороза.
– Так он же добрый, – рассмеялась я, – подарки приносит.
– Ты говоришь про деда Мороза, – пустилась в объяснения Марина, – а у него есть дядя… у тебя телефон мигает.
Я схватила трубку, взглянула на экран и ответила:
– Привет, Галюша. Как дела?
– Приезжай как можно быстрее, – прошептала подруга.
– Что случилось? – испугалась я.
– Пожалуйста, скорей, – повторила Галка, – я одна дома, мне страшно.
С Михайловой мы когда-то учились в одном классе. Галя, девочка из обеспеченной семьи: отец у нее был ученый, мать – врач, – считалась королевой класса. А я была сиротой, которую воспитывала бабушка, и не входила в местную элиту. Галюша никогда не хамила малообеспеченной однокласснице, она была милой, доброй девочкой, успевала по математике, физике, химии, биологии. Вот с французским языком, русским и литературой дела у нее обстояли плохо. Как-то раз Михайлова принесла на занятия большую упаковку фломастеров, о них в советское время даже мечтать не приходилось. Я не выдержала и сказала:
– Повезло тебе!
– Хочешь такие? – вдруг поинтересовалась Галя.
– Мечтать не вредно, – произнесла я фразу, которую частенько слышала от бабули, – их в Москве не продают.
– Ага, – согласилась Галя, – папа из-за границы привез. Предлагаю тебе сделку. Ты мне всю четверть пишешь сочинения, за это прямо сейчас получаешь весь набор плюс комплект немецких ластиков и ручку с таблицей умножения.
Я удивилась:
– Она что, сама цифры пишет?
Михайлова ухмыльнулась и показала мне чудо-ручку.
– Видишь дырочку?
– Ага, – кивнула я.
Галя начала вертеть нижнюю часть авторучки.
– Семью восемь сколько?
– Сорок восемь, – бойко ответила я.
Галюша расхохоталась.
– Васильева, Пифагора из тебя не выйдет. Смотри внимательно. Здесь две подвижные части. С помощью оранжевой и синей устанавливаешь множители, в нашем случае семь и восемь. Теперь гляди, в отверстии появляется ответ. Видишь его?
– Пятьдесят шесть. Никогда бы не подумала, что столько получится, – изумилась я, – а делить, складывать, вычитать она умеет?
– Только умножать, – сказала Галя. – Ну как, договорились?
Во времена моего детства не было калькуляторов. Бухгалтеры повсеместно использовали счеты и арифмометры. Но я не понимала, как пользоваться счетами. Арифмометры же стоили дорого, и они казались мне еще сложнее.
– Соглашайся, – ныла Михайлова, – я еще буду за тебя контрольные по математике, физике, химии в классе делать. С тебя сочинения, изложения, диктанты и упражнения по-французскому.
– Жаль, что мы не на одной парте сидим, – протянула я.
– Решу проблему, – пообещала Галка и через два дня сидела рядом.
К концу года мы обе из закоренелых троечниц превратились в твердых «хорошисток» с отличными отметками по своим любимым предметам и крепко подружились. Дальше – больше. Ярослав Алексеевич, отец Галки, привез мне из очередной командировки красивое платье и туфельки. Бабушка Фася смутилась, потом испекла свой фирменный торт безе и велела мне отнести его Михайловым. На следующий день к нам прибежала Анна Глебовна, мама Гали, и заломила руки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Дорогая Афанасия! Умоляю! Можете сделать такой же тортик в воскресенье? У нас будут гости, а я сама криворукая, не умею готовить. Привезу вам все необходимое и заплачу за работу.
– Нужное приносите, – кивнула Фася, – я люблю печь, а вот денег не надо.
Анна Глебовна не стала совать ей купюры, она поняла, что бабушка одноклассницы ее дочери их не возьмет, и поступила иначе. Нам стали звонить многочисленные знакомые Михайловых, все заказывали невероятно вкусный торт бабули. Вот так и началась наша дружба. Сейчас уже нет в живых ни моей бабушки, ни родителей Гали, но мы с ней по-прежнему дружили. Галина вышла замуж, сменила фамилию, теперь она Бокова. Несколько лет назад Никита, муж Гали, купил дом в деревне Лысакино. И мы оказались неподалеку друг от друга. Поэтому сейчас мне понадобилось немного времени, чтобы добраться до красивого особняка и позвонить в домофон.
– Он умер! – всхлипнула Галя, открыв дверь.
– Кто? – попятилась я.
– Эдуард, – уточнила Бокова.
– Шутишь, да? – пробормотала я.
– Нет, – прошептала Галя, – он лежит не дышит, не шевелится.
Я вошла в холл.
– Наверное, Эдик просто заснул.
– Он раньше часа ночи никогда не укладывается, – напомнила Галка.
– Верно, – пробормотала я, – возможно, племянник твоего мужа потерял сознание.
– Нет, – затряслась Галюша, – уж поверь мне, он точно скончался, пошли в столовую, там все расскажу.
– А где Эдуард сейчас? – осведомилась я, шагая по коридору.
– В гардеробном домике, – сообщила подруга.
– Зачем он туда отправился? – удивилась я.
Галя села за стол и, не ответив на мой вопрос, заговорила о другом:
– Никита улетел в Сибирь, он там в каком-то месте договаривается об открытии завода. Мне никогда подробности про свои дела не рассказывает, сообщает лишь общую информацию: мол, собрался открыть новое направление, производить БАДы с применением кедрового ореха и еловых шишек. Народ такие любит, от них большая польза для здоровья.
Галя опустила голову.
– У Людмилы отпуск, три недели ее нет. Вместо нее у нас приходящая прислуга Наташа. Ты ее знаешь, честная, работящая женщина, но особо сообразительной ее нельзя назвать. Приходится по пять раз одно и то же повторять. И медлительная! Просто улитка. Попросишь утром картошки сварить, так она к ужину едва готова будет. Но у Наты есть и положительные качества: она не болтлива, никогда ничего без спроса не возьмет. Можно спокойно оставить деньги и драгоценности. Я решила в отсутствие мужа разобрать гардеробные и чуланы в домике. Там столько всего! Ну зачем нам чайные и столовые сервизы, которые Никите дарит Коля Осипов, владелец холдинга фарфоровых изделий? Он на каждый день рождения притаскивает набор на сорок восемь персон. Если учесть, что Кит терпеть не может собирать дома гостей, к нам очень мало народа приезжает, то три комнаты, набитые тарелками, чашками, блюдами, салатниками, мне ни к чему. Шеренги рейлов с новой одеждой зачем? Постельного белья столько надарили, что на полк солдат хватит. Мне недавно позвонили из монастыря, попросили отдать для неимущих что могу. Они чуть от счастья не зарыдали, услышав мое согласие. «Привозите, все раздадим, у нас открыт центр милосердия, вы людям огромную помощь окажете».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я молча слушала подругу и вскоре узнала, как развивались события.
Галя отправилась в маленький домик. На самом деле он большой, почти двести квадратных метров площадью. Но на фоне особняка, в котором живут Боковы, он кажется крохотным. Никита именует его – избенка. Галя открыла дверь, повесила куртку на вешалку, вошла в первую гардеробную и щелкнула выключателем. Раздался крик, на пол рухнуло нечто большое. Бокова перепугалась. Сначала она решила, что в «избенку» проник вор, который почему-то упал. Потом вгляделась в тело на паркете и поняла, что человек, который неизвестно что делал в гардеробной, Эдуард.
