Только Рейчел, моя мачеха, не робела перед отцом. Она была на пятнадцать лет моложе его и, как мне казалось, очень любила его. Не знаю, кого она в нем разглядела, но явно не только состоятельного коллекционера с экстремальными религиозными взглядами. Она умела умаслить его, заговорить его гнев; только Рейчел могла превратить его в сговорчивого и спокойного человека, который не поставит тебя на колени в угол за малейшую провинность.
Я же словно обладала даром совершенно противоположным: приводить отца в бешенство. Ему не нравилось во мне абсолютно все: мои ведьмовские рыжие волосы, доставшиеся мне «невесть от кого» (вообще-то у моей бабушки по матери были такие же, но отец об этом почему-то постоянно забывал), мои темно-зеленые глаза с коричневыми пестринками, мой слишком высокий голос и мое неуемное любопытство. Однажды он обмолвился, что я слишком похожа на мать, и это словно тоже стало одним из моих недостатков.
В детстве у меня была аллергия. Стоило мне съесть что-то сладкое – мои руки и лицо тут же покрывались красными зудящими пятнами, которые очень долго сходили. Няня однажды сказала: если я буду их расчесывать, они покроют меня всю, как чешуя, и я превращусь в змею. Мой отец, услышав это, выставил ее из дома в тот же день. Он испытывал сильнейшее отвращение к змеям и пришел в ужас только от одного сравнения его дочери со змеей.
Еще он ненавидел все мрачное и темное, сумерки и луну, фокусников и гадания, аборты и геев, кошек и юрких черных птиц с желтыми глазами, которые вили гнезда в кустах. Еще Хеллоуин и ряженых, паутину и плесень, татуировки и одежду из кожи, дерзость и слишком громкий смех. Много всего!
Но больше всего на свете он ненавидел Стаффордов.
Я не помню, когда услышала фамилию Стаффорд впервые. Наверно, ее произносили еще над моей колыбелью. Потом я то и дело различала ее в разговорах взрослых. Чаще всего ее произносил дедушка. Он выплевывал ее так, будто она жгла ему язык, и обычно фамилия шла в паре со словом «проклятые». Совсем по-другому произносила эту фамилию Рейчел: тихо, одними губами, словно, поминая Стаффордов, можно было накликать беду. От папы я не слышала эту фамилию почти никогда: он заменял ее словами «бесы», «черти», «нечисть», «псы». Братья отца, если приходили в гости, так больше ни о ком другом, кроме Стаффордов, не говорили. Эта фамилия приводила их в нервное возбуждение, в какое приходят собаки, когда у них перед мордой трясут дохлым зайцем.
Дядя Шон однажды чуть не умер от серьезного ранения. Но Рейчел всю ночь молилась над ним, и он чудом поправился. С тех пор дядя Шон боготворил Рейчел, считал ее святой, и даже пообещал однажды в подарок убить для нее Стаффорда. Словно убийство Стаффорда – это самая высшая благодать и награда, о которой только можно мечтать.
Я не раз пыталась выяснить, о ком это в нашей семье так часто говорят. Но добиться от Рейчел ответа никогда не удавалось. Братья только фыркали и сплевывали от досады. К отцу я даже подходить с этим вопросом боялась – он аж зубами заскрежетал, когда впервые услышал «Стаффорд» из моих уст.
Помню, что я решилась на крайний шаг – спросила у дедушки. Пробралась к нему однажды в комнату, когда все были заняты своими делами. Только вот время выбрала не самое подходящее. У дедушки то и дело случались приступы старческого слабоумия, которые внешне не всегда можно было распознать. Он выглядел обычно, даже поддерживал разговор, но при этом мог совершенно не узнавать даже близкого человека.
Так случилось и в тот раз. Он спокойно разглядывал меня, когда я спросила у него: «Деда, а кто такие Стаффорды?» Потом поманил меня пальцем, а когда я наклонилась к нему, чтобы расслышать ответ, вдруг схватил меня за волосы и заорал: «Не поминай дьявола в моем доме! А не то я убью тебя, ведьма! Этими вот руками возьму и убью!»
Я перепугалась до смерти и закричала так, словно меня резали. В комнату влетел Сет, отбил меня у деда и приказал идти в свою комнату. Я слышала звуки борьбы за закрытой дверью. Когда дед был не в себе, его сила словно утраивалась: он мог запросто сломать шею такой, как я. Больше я к дедушке с расспросами не приставала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})* * *
Когда мне было десять, Рейчел родила малютку Агнес в госпитале Святого Винсента. Хорошо помню, как мы поехали забирать их на кортеже из семи тонированных машин. Агнес была такой маленькой, что без труда уместилась бы в коробку от обуви. У нее было красное личико, и помню, как отец все спрашивал и спрашивал, когда ее кожа посветлеет. Ему не нравился оттенок кожи его новорожденной дочки, потому что она напоминала маленького краснолицего чертенка. И кричала она так пронзительно – позавидовали бы гарпии. Рейчел даже плакала над своим ребенком, ведь он, едва родившись, уже не угодил отцу.
Однако уже через пару недель Агнес стала такой ангельски-бледной и хорошенькой, что отец не мог наглядеться. В отличие от меня в Агнес ему нравилось все: ее безмятежный сон, ее золотые кудри, ее тихий, спокойный нрав. Он даже заказал ее портрет, на котором ее смешную мордашку окружили райскими зарослями, бабочками, голубями и ягнятами, и этот портрет повесили в гостиной на самом видном месте, словно в назидание о том, каким должен быть идеальный ребенок.
Но я не припомню, чтобы ревновала. Наоборот, Агнес словно отвела от меня гнев отца. Пока он и Рейчел были заняты ею, я наконец могла стащить больше сладостей с кухни, реже ходить в церковь, больше времени проводить не за чтением Библии, а за книгами моей няни, мисс Бирн, которые она всегда прятала под матрас и читала только тогда, когда никто не видит. В них рассказывалось о непокорных герцогинях, строптивых графинях и бесстрашных баронессах, которые бросали вызов высшему свету и делали все, что им нравилось. И еще страстно сливались в объятиях со своими графами и герцогами строго каждые пять страниц. Узнай мой отец, что я читаю такие книги, – и меня не спас бы никакой Иисус. Меня бы, наверно, запаковали в коробку и отправили в более подходящее место – к Стаффордам например. Прислуживать их темному ордену, подносить им тапочки из кожи младенцев и варить супы с человечиной.
Однажды, когда мне было двенадцать, мы с братьями играли в прятки, и я спряталась в родительской спальне. Пока я сидела под кроватью, мое внимание привлек небольшой чемоданчик, с какими клерки обычно ходят на работу. Любопытство взяло верх, и я открыла его. Внутри оказались подшивки каких-то бумаг, фотографии и вырезки из газет, причем все они были о Стаффордах:
«Хью Стаффорд намерен открыть шесть новых казино в новом году».
«Джована Стаффорд о жизни, детях и планах на будущее».
«Семнадцатилетний Десмонд Стаффорд арестован после драки в клубе и отпущен под залог».
«Дэмиен Стаффорд помпезно отпраздновал шестнадцатилетие в принадлежащем его семье ночном клубе».
«Диагностированный у Хью Стаффорда рак вошел в ремиссию».
«Джована Стаффорд баллотируется в городской совет».
«Иезуитская школа для мальчиков Гонзага-колледж осчастливлена тем, что Тайлер Стаффорд станет их учеником».
Мои пальцы дрожали, когда я добралась до фотографий. Мне с ранних лет твердили, что Стаффорды – бесы, и я представляла их себе такими же, как на старинных картинах: краснокожими и желтоглазыми с рогами и раздвоенными языками. А оказалось, что они выглядят как обычные люди – такие же, как и я. У них у всех были запоминающиеся лица с благородными лбами и высокими скулами, темные волосы, синие глаза, надменные губы. На одном фото (подпись: «Хью Стаффорд») какой-то представительный мужчина садился в огромный тонированный внедорожник. На другом была запечатлена красивая темноволосая женщина в солнечных очках с дымчатыми стеклами и в черном шелковом костюме (подпись: «Джована Стаффорд»). Она шла по улице в сопровождении своего бодигарда[2], который был в четыре раза больше нее самой и напоминал по комплекции рекордсмена-тяжеловеса.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
На третьем снимке я увидела мальчика примерно такого же возраста, как и я (подпись: «Тайлер Стаффорд») в бордовом свитере с эмблемой какой-то школы на груди. Он смеялся, запустив руку в волосы. Фото явно сделали на школьном пикнике: в кадр с Тайлером попал локоть сидящего рядом мальчишки в таком же бордовом свитере и еще отблески костра, возле которого они жарили маршмеллоу.
