Ничего не поняв из бессвязной речи, мальчик протиснулся мимо пьяного и прибавил ходу. Странные они тут! Если человек хворый или ушибленный, так мимо пройдут, даже не обернутся. А если пьяный — так со всем почтением. Из снега вынут, из грязи. Домой доставят. Денег дадут, чтоб поутру выпить еще — как тут говорят, «на опохмел». У него на родине такого никчемного человека выгнали бы из деревни или просто бросили бы в реку, отбив палками внутренности.
Мальчик подумал, что странные люди живут в этих землях. Совсем другие. Вон за рекой на лугу вполне взрослые уже парни, некоторые даже с усами, гоняются за молодыми девками, хватают за косы, срывают платки. Те визжат, убегают, но не из боязни быть опозоренными, а вроде как подзадоривая, отбегают, потом опять наскакивают. Если удастся догнать и уронить одного из приставал в липкую жижу, девки заливаются неприличным раскатистым смехом. На его родине отец или брат девицы непременно вызвал бы нахала на поединок и проткнул насквозь, а легкомысленную особу засадил бы в комнату. На хлеб и воду. Без права выхода на балкон. И заставили бы всю неделю по сто двадцать раз на дню читать Pater noster[3].
Перейдя шаткий мостик, мальчик оказался перед воротами рынка, криво сколоченными из свежеструганных белых бревен, истекающих ядреной смолой. А вот забор, тянувшийся вправо и влево, сколь хватало глаз, был черен и гнил. С трудом подавив желание дернуть за длинный свисающий ус часового в кожаном нагруднике, кемарившего в деревянной будке, он проскользнул за ворота и погрузился в толпу.
К этому времени почти все лавочники уже выставили свой товар и громко расхваливали его на все лады, зазывая покупателей. Некоторых, что на вид побогаче, они хватали за полы длинных красных кафтанов и дорогих шуб и, призывно голося, тянули в лавки. Те отпихивались, грозили пудовыми кулаками или плетками-многохвостками, выразительно бросали руки на эфесы сабель, но дальше угроз дело не шло.
Тоже загадка. Попытайся у них на родине какой торговец ухватить за полу благородного дона, мигом оказался бы в канаве с разбитым носом, потому как не марают о простолюдинов благородную сталь. А эти только ругаются. Витиевато, но беззлобно.
Еще неделю назад мальчик не понимал ни слова из этого варварского языка, но теперь слегка освоился и знал, что сом — это огромная рыба, шевелящая длинными усами в рыбном ряду. Квас — тягучий, играющий в носу пузырьками напиток, а пирог — такой вкусный комок перемолотого мяса, запеченный в тесте.
Пироги добывать было легче всего. Достаточно подкрасться к прилавку следом за каким-нибудь покупателем, охочим поторговаться, притворившись, будто помогаешь взрослому. Слово «слуга» паренек не мог произнести даже про себя! Пока идет торг, надо сделать быстрое, почти неуловимое движение рукой. И вот уже теплая добыча, источающая аппетитные запахи, припрятана под накидкой, а резвые ноги уносят ее за многочисленные палатки и сараи.
Его еще ни разу не ловили, но иногда не везло. Пироги попадались с какими-то распаренными скользкими корнеплодами — редкая гадость, а иногда и с требухой. Пахли они почти так же, как мясные, да и на вкус, наверное, мало отличались, но от вида синеватых прожилок на изломе его выворачивало наизнанку.
Тонкие точеные ноздри мальчика уловили разносимый ветром крепкий мясной дух и запах свежей сдобы. Тело взмолилось о еде, горло перехватил голодный спазм, рот наполнился слюной. Нет, успокоил он себя, не сейчас. Сначала надо посмотреть, что тут и как, наметить пути отхода, да и вообще оглядеться.
Поправив накидку, мальчишка двинулся к площади, где высился столб с привязанными к нему ленточками и гудела толпа. Судя по крикам и улюлюканью, на вытоптанном в центре круге давали представление заезжие актеры.
Протиснувшись сквозь грубые холщовые штаны и толстые зимние юбки, ребенок остановился в первом ряду. За веревочкой, натянутой в качестве ограждения, прохаживался худой Арлекин в однорогом колпаке с бубенчиком. Высоким, резким голосом он безостановочно шутил, причем довольно скабрезно, судя по хохотку мужчин и густому румянцу на щеках женщин. Иногда, не замолкая, этот человек вставал на руки и проходил так с десяток пальмо[4].
Потом он завертелся на месте колесом под звон собственных бубенчиков, иногда замирал, встав на одну руку и циркулем растопырив худые мускулистые ноги. В такие моменты зрители ахали особенно громко.
Чуть поодаль огромный голый по пояс детина с гладко выбритой головой и длинными висячими усами уже явно не в первый раз поднимал обтесанный под кругляк камень. Мышцы на его плечах бугрились почти такими же шарами, а зрители, все как один низенькие и плюгавые, смотрели на атлета с восторгом.
Прямо под столбом примостился большой кукольный ящик. На доске деревянно-тряпичная копия Арлекина с противно дребезжащим бубенцом колотила толстенным посохом куклу, изображающую благородного человека, одетого в богатый красный кафтан и горлатную шапку. Повинуясь воле невидимого кукловода, благородный стонал, покряхтывал, сгибался в три погибели и просил gracia[5]. Арлекин наседал и отвешивал смачные удары, а почти точные копии избиваемого смеялись перед сценой, разевая рты и хватаясь руками за сытые бока. Если бы у него на родине кто-то позволил себе такое надругательство над честью и достоинством сеньора, то его наверняка уже били бы кнутом на площади. Конечно, если городская стража успела бы добраться до него раньше оскорбленных зрителей.
Хватит глазеть! Пора. Надо было двигать в сытные или, как их иногда звали, обжорные ряды. Мальчик ввинтился в толпу, свернул за угол и дошел до выстроившихся в жиденькую линию палаток старьевщиков, где продавались гнутые гвозди, одинокие башмаки, обрывки ткани и другой мало кому потребный хлам. Место было неприятное, и он поскорей свернул к частоколу, отгораживающему покупателей от высокого обрывистого берега. Некоторые бревна вывалились, и в гнилозубых просветах серебристо поблескивала лента реки.
Зовут кого-то! Его?! Кажется, да. Определенно его. Только кто? Странно, ничего плохого он сделать не успел, во всяком случае сегодня. Ах, вот кто! Он разглядел в одном из провалов бегающие глаза. Худая бледная рука на миг вынырнула из подзаборной тени и призывно махнула ему.
Это не сулило ничего приятного. Такие призывы заканчиваются всегда одним и тем же. Подойдешь — побьют и отберут все, что у тебя есть, побежишь — догонят и все равно отберут, а побьют сильнее. «Да и кто они такие, чтобы подзывать его, как мавританского раба?» — плеснулась под черепом гневная мысль.
