Наконец порядок восстановлен. Собранные иги складывают на крыше одного из домов: в конце праздника все участники представления получат по «бублику», а, кроме того, почетным хлебом наградят сегодня .тех жителей Шаитли, которые в течение года добросовестным трудом заслужили всеобщее уважение и благодарность.
Наступило время появиться главному персонажу — квидили. Он должен спуститься со склона, который впервые в этом году осветило солнце и который называется Хора. К нему прикованы сейчас взоры и взрослых, и детей. И вот вдалеке вырастает высоченное мохнатое существо. Оно приближается, и я уже могу разглядеть большую, вытянутую, как у лошади, черную голову, выразительные и, как мне показалось, печальные глаза. У квидили огромная розовая пасть с блестящими медными зубами, которую он широко раскрывает и захлопывает с громким клацаньем. Есть в этой фигуре что-то грозное и в то же время беззащитное.
Роль квидили на празднике очень своеобразна. Бесспорно, он здесь главный и все происходящее на годекане делается с его молчаливого согласия и от его имени. Он как бы знамение этого переломного дня в природе, за которым начнется отсчет весне. Все, даже боци, относятся к загадочному пришельцу с нескрываемой почтительностью, пропуская его к трибуне, но при этом позволяют себе подтрунивать над ним, толкать, дергать, совать в пасть медлительному великану деревянную палку. С появлением квидили боци становятся и его почетным эскортом, и одновременно его мучителями, как бы предвкушающими скорую развязку.
Но пока квидили — вершитель праздника. Боци вводят его на ледяную трибуну, вслед за ними туда же поднимается учитель местной школы Али Курама-гомедов — доверенное лицо шаитлинцев, который от имени квидили будет вести, так сказать, торжественную часть игби. Учитель поздравляет односельчан с Днем середины зимы. В этот день, говорит он, к нам спустился справедливый квидили, который приветствует всех честных тружеников, пришедших на праздник, и порицает лентяев, дармоедов, пьяниц, жуликов.
Возвышаясь над оратором, квидили одобрительно кивает. Али Алиевич поздравляет участника Великой Отечественной войны Амина Магомедова, ветеранов труда Арсанали Шамсудинова, Пиримагомеда Дулаева, Джалила Алидибирова, Зулыгукара Гаджимурадова и других. Боци ведут их к трибуне, где ветеранам под аплодисменты вручают иги. Затем награждают лучших доярок, чабанов, учителей, школьников, участников художественной самодеятельности. Целый год наблюдали боци, кто как работает, учится, участвует в общественной жизни села, и теперь всем воздают по заслугам. Но вот звучат имена тех, кто позорит аул. Боци мигом выхватывают их из толпы и тащат к реке.
Все иги розданы, и квидили желает людям мира на земле, счастья каждому очагу, хорошего урожая в новом году. Праздник подходит к кульминации. Окружив квидили плотным кольцом, боци ведут его к мосту через реку, где их уже ждет аксакал с мечом в руке. Квидили кладут на снег и «отрубают» ему голову, окропляя снег бутафорской красно-сиреневой кровью. Боци укладывают недавнего владыку на носилки и несут в дальний конец аула, чтобы запереть в сарае до будущего года, когда тот, целый и невредимый, вновь спустится с освещенного солнцем склона Хора. «Бедный квидили!» — сочувствующими вздохами провожает траурную церемонию аул.
Вот и свершился оборот магического круга. Казнен главный герой, вернулось из зимнего плена Солнце, волки-оборотни и квидили, переодевшись украдкой (никто не должен знать тайну маскарада!), слились с толпой зрителей. А у меня перед глазами невольно возникли вчерашние кровавые разводы на настоящей волчьей тропе: как близко все тут во времени и пространстве и как бесконечно далеко...
Из каких глубин времени пришел на сегодняшний шаитлинский карнавал таинственный квидили? Что это за существо, не похожее ни на одного реального или мифического персонажа? Если со всеми остальными действующими лицами, включая боци и шайтана, как будто все ясно — они взяты из реальной жизни или старых верований, то с главным героем обстоит иначе. Начать с того, что ни с цезского, ни с других языков имя его непереводимо. Никакой ясности не могут внести в этот вопрос и сами шаитлинцы: старики лишь уверяют, что игби праздновали всегда — и отцы их, и деды; и квидили всегда был таким. Никто не ведает, кто он и откуда приходит, зато знают, что в этот день его нужно убить — тогда после холодов и вьюг наступит тепло.
Похоже, что дагестанские горы сохранили до наших дней древнейшее зрелище: волки-боци удивительно похожи на характерных персонажей молдавских народных новогодних представлений — мошей и знаменитых болгарских кукеров. И те, и другие дошли до нас еще от фракийцев... Так или иначе, но история игби, несомненно, тесно связана с древним культом ежегодного умирания и весеннего воскрешения природы. Как не вспомнить русскую масленицу, когда сжигают на костре соломенное чучело зимы — родную сестрицу шаитлинского квидили...
Побывавший в Шаитли ленинградский этнограф Юрий Карпов считает, что праздник игби близок грузинской масленице, а квидили — ее главному персонажу Берику. Что ж, это предположение не лишено оснований: горные грузинские селения лежат за соседним перевалом на расстоянии нескольких часов верховой езды, и торговые связи существуют с ними издавна.
И все же, может быть, разгадку квидили стоит искать в самом Шаитли? Ведь хорошо известно, что древние обряды и праздники, даже давно утратив магический смысл, веками упрямо хранят свою атрибутику и характерные черты, которые просто не могут не содержать в себе хоть какого-то намека на генеалогию главного персонажа. Здесь каждая деталь, любая, казалось бы, ничего не значащая мелочь, может дать ключ к разгадке.
Почему, например, квидили казнят не на годекане, где происходят все главные события праздника, а ведут для этого на мост? Мост через реку, между прочим,— место не простое, в нем заключена эпическая топонимика: в сказках и былинах многих народов, в том числе и кавказских, это непременная арена змееборства. Вспомним русских богатырей, побеждающих Идолище поганое на Калиновом мосту! Конечно, мохнатый квидили с его лошадиной мордой не вяжется с привычным обликом змея, но иконография этого образа знает сопоставление символов змея и коня в верхнем палеолите, что привело позднее к возникновению мифологического образа дракона с конской головой. А огромная розово-алая пасть квидили, полная крупных блестящих зубов, которой пугают детей,— не отзвук ли это огнедышащей пасти дракона? К тому же символика змея, связываемая в первую очередь с плодородием, вполне укладывается в природу игби.
Кем бы ни был квидили, шаитлинцы верно хранят древние традиции своего аула, смело вводя в старинные обряды современные персонажи и сюжеты, что делает праздник, посвященный когда-то силам природы, живым и злободневным.
...Грусть, навеянная казнью квидили, длилась недолго. Как и на всяком народном празднике, ее быстро сменило веселье. Бывшие боци, а вместе с ними и весь аул, пустились на годекане в пляс. Почти по-весеннему пригревало солнце.
Александр Миловский
Аул Шаитли, Дагестанская АССР
Портеньос против миликос
Аргентинцы шутят: мексиканцы произошли от ацтеков и майя, перуанцы — от инков, парагвайцы — от индейцев гуарани, а нас занес в Южную Америку попутный ветер.
Пожалуй, в этой шутке есть доля правды. Во всяком случае, если иметь в виду Буэнос-Айрес. Огромный город с прямыми и широкими проспектами-авенидами, с узкими улочками, вливающимися в эти авениды, со множеством памятников пешим и конным генералам — этот город мало походит на латиноамериканскую столицу.
«Портеньос», как называют себя жители, утверждают, что Буэнос-Айрес — совсем не аргентинский, а европейский город, который перевезли на кораблях многие поколения эмигрантов. Перевезли, поставили на берегу Ла-Платы, руководствуясь собственными — порой весьма противоречивыми — вкусами.
Есть здесь районы, где живут по преимуществу итальянцы, французы, англичане, испанцы или славяне — поляки, украинцы, югославы... Нет, по паспорту все они — аргентинцы, но обычаи, традиции таковы, что каждая «колония» существует отдельно, стараясь не смешиваться с соседями. Жители разных районов проводят время в национальных ресторанчиках и клубах, издают газеты или журналы на родном языке, отмечают праздники далекой родины, поют свои народные песни и очень любят традиционные детали в одежде.
Однако первое впечатление мозаичности Байреса — это уменьшительное имя аргентинской столицы — проходит быстро. Во-первых, потому, что, кроме «колоний», существуют и другие кварталы — бедняцкие, как две капли воды похожие на бедняцкие районы Мехико или Рио-де-Жанейро. Там в хижинах и полуразрушенных домах обитают крестьяне, пришедшие из провинций на поиски денег и судьбы, безработные, уже отчаявшиеся найти и то и другое, парагвайские эмигранты, спасающиеся от террора диктатуры Стресснера, городские мусорщики, нищие, воры, контрабандисты... Во-вторых, потому, что в ритме повседневной жизни столицы четко и безошибочно угадывается биение пульса всей страны.
