Во дворе дома, напротив своего подъезда, Пал Игнатич увидел машину брата Петро, младшего, единокровного: родились они от разных матерей, но благодаря усилиям одного родителя, и вышли внешностью непохожими, да и по укладу натуры отличались. Петро сидел в машине как сыч, держал руки на руле и что-то недовольно бурчал себе в растопыренные от недовольства усы, агрессивно кося при этом глазами, - он сейчас напоминал водилу служебной машины, который измучился ждать своего шефа, заторчавшего на банкете. - Ты почему же здесь сидишь? Разве Ангелина не дома? - спрашивал Пал Игнатич, тяжеловато вваливаясь на переднее сиденье братовых "жигулей". Петро невнятно, бормовито ответил, щурясь и отводя глаза: - Она нынче у тебя какая-то не в духе, не того... А-а, да ладно!.. " Он махнул рукой и потянулся к бардачку за сигаретами, нервно защелкал зажигалкой. Пал Игнатич наблюдал за ним слегка недоуменно: Ангелина, казалось, всегда была к Петро по-родственному приветлива, гостеприимна, чего это на нее напало? Или на него? - Неприятности у тебя, может, какие? - спросил Пал Игнатич, разгоняя перед собой братов сигаретный дым, так как табаку не любил. - А-а!.. - Мелкие черты лица Петро сложились в кислую гримасу, усы еще сильнее затопорщились. - Так все, так как-то... Ерунда... Я к тебе в общем-то по делу. Тут вот какая чертовщина выходит. Мне в деревню ехать надо, к своим, мои-то все у тещи, там... А на днях мне один барыга резину должен привезти. Две покрышки. Я тебе деньги оставлю, а он тебе - колеса. Он позвонит тебе на работу. Вот деньги. Пересчитай. - Да чего их пересчитывать? - уклончиво сказал Пал Игнатич, как бы на вес оценив в руке пачку купюр. - Нет-нет, пересчитай. Вдруг я ошибся, тебя тогда подведу. Пал Игнатичу пришлось пошелестеть... " Только вот что, - продолжал Петро, - ты проверь, чтоб колеса такой же марки были. Пойдем покажу. Петро резко выбрался из машины, Пал Игнатич - за ним. Они подошли к багажнику, и Петро, подняв крышку, стал указывать на маркировку "запаски", что-то втолковывать, объяснять, предостерегать от возможного подвоха. Пал Игнатич приклеенно и застенчиво улыбался, кивал головой и негромко повторял: - Не беспокойся, не беспокойся ты, Петро, разберусь. - И топтался на месте, переступал с ноги на ногу и от каких-то внутренних неполадок в организме немного жался, горбился и сквозь свою же улыбку кривил лицо, выражая какое-то нетерпение. - Да не беспокойся ты, все я сделаю, как надо... Пива я три кружки выпил, сил нету... - наконец признался Пал Игнатич, сунул брату на прощанье свою руку, коротко тряхнул и быстро направился к подъезду, расстегивая на ходу плащ. А в подъезде, сразу после яркого света оказавшись в полупотемках, по нечаянности чуть не сбил с ног соседского мальчика, тоже жильца с четвертого этажа. В прихожую, куда Пал Игнатич вошел с большой торопливостью, энергично, с хлопком притворив за собой входную дверь, выглянула Ангелина: - Видел его? - угрюмо спросила она, очевидно, подразумевая Петро. - Да видел я, видел, - лишь бы отвязаться, выпалил Пал Игнатич и, не снимая даже шляпы, тут же метнулся в туалет, озадачив Ангелину такой поспешностью. Скоренько-скоренько Пал Игнатич расстегнул брюки и стал ловить кайф... (есть даже анекдот о кайфе такого рода; если кто и не знает, так пусть у соседа спросит: каждому второму из мужиков этот анекдот непременно известен); так вот Пал Игнатич балдел сейчас от расслабления и опорожнения, при этом от удовольствия он прикрывал глаза, слегказакидывал назад голову и иронично думал: "Болтают медики, что мочевой пузырь способен вместить не более литра, - это наверно, те говорят, кто пива никогда не пивал..." В этот момент Пал Игнатич услышал звонок. "Может, Петро зачем вернулся? Опять будет чего-то объяснять, беспокоиться. Да понял я все", " промелькнуло в голове Пал Игнатича. Однако, судя по голосу, за дверью, которую открыла Ангелина, стоял не Петро: слова сыпались звонкие, бойкие, мальчуганьи. "Дядя в машине... Вам, сказал... Да... вам..." Потом дверь закрылась, легкие шарканья шагов Ангелины отдалились и смолкли на ворсе паласа в большой комнате, а вскоре оттуда донесся шорох, легкое потрескивание и шуршание мнущейся бумаги. Его, этот шорох, Пал Игнатич услышал почти по наитию, почти подсознательно - каким-то чрезвычайным, острейшим слухом, включившимся именно сейчас, именно в эти мгновения. И тут Пал Игнатич похолодел. Только сейчас он ощутил, понял, увидел и убедился, что под мышкой, где у него лежала покупка, пусто. И оцепенел от ужаса. А за минуту-две до того Петро с ухмылкой проводил взглядом торопливую фигуру брата в подъезд, сел в машину и еще более ослабил лицо: "Видать, сильно пивко ему на клапан давит... Даже сверток свой позабыл". В углублении между сидений, возле ручного тормоза, не очень приметно лежал сверток, который Пал Игнатич положил, когда пересчитывал деньги. Подниматься к брату без лифта - дом был сталинской еще постройки - Петро не климатило, посигналить, привлекая внимание, тоже не вариант: окна выходили на другую сторону, да и встреча с Ангелиной была сейчас для Петро скорее препятствием, - и тут на тебе: пацаненок, выскочивший из подъезда, стоит против машины, глаза лупит, вроде как сам спрашивает: "Что прикажете?" - Ты сорок вторую квартиру найдешь? - подманил пацаненка Петро. Пацаненок широко и охотно улыбнулся кивнул и сказал, что найдет и что сам живет в сорок первой. - Отнеси вот, - Петро протянул ему сверток. - Будь другом. Пацаненок взял сверток, опять широко улыбнулся и уставился на Петро, прямо в глаза, как бы спрашивая с издевинкой и лукавством: "И это все?" Петро недовольно повел маленьким тонким носом, дернул себя за усы и спросил: - Куришь? Пацаненок живо закивал головой. - Отнесешь - получишь за работу две сигареты с фильтром. Жду здесь. Пацаненка будто ураган, будто смерч поднял на четвертый этаж, кружа по лестничным пролетам. ...Из туалета Пал Игнатич выходил как вор, как жулик, которого еще не накрыли, но уже повсюду ищут и приготовили возмездие. Затаив дыхание, на цыпочках, сжимаясь всеми внутренностями от предчувствия некой расправы, реагируя, как оголенный нерв, на любой шорох, вздох, шевеление Ангелины, он прокрался к приоткрытой двери гостиной. Ангелина неподвижно стояла вполоборота к дверям, держа в обеих руках открытую коробочку, ту самую, аккуратненькую, импортную, и, побледнев, неотрывно смотрела на этот... ну, на этот самый... ну, на штуковину на эту. Пал Игнатич в остолбенении подглядывал за женой и искал в голове слов и действий, чтобы выкарабкаться из ситуации, смягчить, самортизировать неминучий удар " шуткой ли, отговоркой ли, вывертом ли каким - однако все тело, да и мозг, казалось, зацементировали. - Сволочь! - негромко, полушепотом, но с колоссальным чувством негодования и еще возмущения, и еще обиды произнесла Ангелина и вскоре повторила, дополнив то же оттенком брезгливости: - Какая сволочь, а еще родственник... И почти в этот же момент, вероятно, почувствовав близкое присутствие Пал Игнатича, который, кстати, неусыпно глазел на нее в приоткрытую дверь, она обернулась на него, а уже в следующий момент наспех закрыла коробку, спрятала ее за свой бок, потом суетливо сунула в просторный карман халата. Взгляд ее, испуганный, оконфуженный, такой же беспомощный и виноватый, когда застают врасплох за подсматриванием в замочную скважину, растерянно забегал, закружился, заметался по комнате, и наконец, как шпага о шпагу, скрестился с таким же пугливо-смущенным, недоверчивым взглядом Пал Игнатича. - Это ты меня так, сволочью-то? - тихо, нейтрально, без осуждения, как бы ради разведки, спросил Пал Игнатич и выжидательно прищурил глаз. - При чем тут ты? - раздраженно бросила Ангелина, отвернулась и, как не упустил из внимания Пал Игнатич, поглубже втиснула коробку в карман халата. - А кто же тогда? - с пересохшим горлом удивленно спросил Пал Игнатич; у него еще не созрела, но уже зародилась в сознании скверная, даже прескверная догадка. - А кто же тогда? - въедливо повторил он. " Кто при чем-то? - Никто! - выкрикнула Ангелина и пошла было из комнаты, порывисто и устремленно, да только Пал Игнатич дорогу-то ей перегородил; губы у него слегка дрожали: - Нет, ты погоди... Ты погоди... Скандалы в доме Заякиных случались редчайше; если по большому счету, скандалы вообще не случались. Так, стычки, ссоры, эпизодический наскок мнений, кратковременная хула; соседи по обе стороны и внизу, которые бузотерили и трамтарарамили еженедельно и неотвратимо, Заякиных и вовсе почитали образцом общественного проживания. Пал Игнатич никогда ором и матюгами порядка в доме не наводил, да и вина пил всегда в меру, преимущественно в красные дни календаря; Ангелина могла иной раз и вскинуться и взбрыкнуться, но чаще всего пускала в ход шпильки или от какой-нибудь обиды ходила молчуньей, насупив черные красивые брови " и так безголосо день-другой, пока не истрачивала дурные эмоции в бытовой женской мороке. Короче говоря, трехкомнатная квартира на четвертом этаже под номером сорок два, которая когда-то была коммунальной, но по ходатайству Решковского, начальника Пал Игнатича, перешла к Заякиным полностью, славилась в подъезде миролюбием, правопорядком и тишиной, если не брать в расчет редких, глухих, многопудовых ударов и сотрясений, которые производили гири и штанги, неловко падавшие на коврик: единственный и уже взрослый сын Заякиных, Коля, занимался и в секции, и дома культуризмом, попросту говоря, "качался". Но какая бы репутация ни приклеилась к семье или к отдельному индивиду, в каждой семье или в отдельном индивиде, даже при укоренившемся миролюбии, сдержанности и выдержке заложена тонна тротила. Другое дело, если эта тонна так и останется нетронутой, невостребованной - не доберется до нее огонек с бикфордова шнура, поджечь который всегда найдутся доброхоты, в том числе и коварный случай, и собственная неосмотрительность. ...Пал Игнатич заслонил выход своим телом. - Погоди... Ты погоди... Ты скажи, кто это сволочь? Ты скажи. И чего это там у тебя? Чего? Чего ты там прячешь-то? - Пал Игнатич потянулся к коробочке, которая торцом торчала из кармана халата Ангелины под прикрытием ее же руки. - Не лезь! Не твое! Не лезь! - взвизгнула она и отбила его руку. - Ах, вот ты как! - взвизгнул и Пал Игнатич. - Нет, ты покажешь, покажешь мне, чего тебе дарят! А ну-ка, давай сюда! - Он схватился за женину руку, попробовал заломить ее и выхватить коробочку. - Отцепись! Отстань! Руки убери! - Ангелина, яростная, как львица, которую лишают законной добычи, утроила в себе силы и ринулась напролом, оттесняя Пал Игнатича. - Не лезь! Только попробуй! Только сунься! Укушу! - Кусай, стерва! - вскрикивал и пыхтел Пал Игнатич и не уступал, стоял насмерть. - Покажи! Отдай! Хуже будет! Между ними пошла нешуточная потасовка, с выкриками, взвизгами, с каленым пыхом друг другу в лицо, со словесным выхлопом гнева, со стискиванием зубов и беспощадной работой локтями. Ангелина защищала какое-то свое тайное сокровище, а Пал Игнатич во что бы то ни стало хотел хотя бы взглянуть на него. Изумительная, необыкновенная метаморфоза, переворот, а по-иному - завих, произошел в эти минуты с Пал Игнатичем: он без всякого притворства, потехи и куража ввязался в эту возню, чтобы узнать о содержимом коробочки, хотя, разумеется, знал о нем прекрасно; он был сейчас даже жесток с Ангелиной, но совершенно естествен, им руководила страсть разоблачения: Ангелине подсунули вещицу - Петро, братец, подсунул, - и она эту вещицу вон как пасет, костьми готова лечь. Но нет, не такой он, Пал Игнатич, лопух, чтоб не узнать, какие подарки его жене делают! - Чего там? Покажешь... Все равно покажешь! - паровозом пыхтел Пал Игнатич. - Уйди! Уйди... - вскрикивала Ангелина, все больше ослабевая от мужниного штурма и все больше приближаясь к отчаянию и истерике. В какой-то момент карман халата затрещал, расползаясь по шву, коробочка выпала на пол, и поскольку толчки и хватания коснулись ее, картон на сгибе лопнул - тут Ангелина и Пал Игнатич оба враз увидели содержимое... ну, этот самый... ну, как его? Черт возьми, не сразу и вспомнишь! Короткое-то слово и захочешь забыть - не забудешь, да оно непечатное, а вот... Словом, штуковина та будто сама просилась наружу из коробки и была видна и понятна великолепно. Только частое дыхание и биение сердец, казалось, остались у Ангелины и Пал Игнатича в непереставаемой динамике, а все остальное зацепенело в оторопи; краснощекая азартность борьбы сменилась бледностью лиц и полуразинутыми ртами. Конечно, на дне сознания Пал Игнатич признавал за собой факты совершения покупки и халатного с ней обращения, но сейчас в душе его кипело другое - ревнивые, негодующие чувства: ведь вышло-то, что его жене Петро дарит этот... ну, этот - тут Пал Игнатич не сдержался и ругнулся про себя троебуквенно, - а она, жена-то его, прячет его... ну, этот.... В ход опять пошел матюжок. В эти минуты все обиды и все подозрения, которые подспудно копились в Пал Игнатиче все долгие годы, проведенные с Ангелиной в супружестве, - а такая безотрадная подспудная кладовая обид и подозрений есть в душе всякого, даже самого незлопамятного супруга, и открывается эта кладовая, как правило, по случаю обострения отношений, сквозняком скандала, - так вот, весь этот негатив, вся эта взрывчатка скопившихся обид и подозрений, пришли в действие. Пал Игнатич обеими руками схватил Ангелину за горло и, оскалясь, уродуя гримасой ярости свое лицо, прохрипел: - А ну, рассказывай! Все мне рассказывай, гадюка... а то задушу. - И в подтверждение слов своих потеснее сдвинул пальцы, посильнее перехватил мягкую толстенькую шею Ангелины, так что та, не столько от удушья, сколько от ужаса, слегка высунула язык.

1 2 3 4 5 6 7

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Магазин Интим - Евгений Шишкин бесплатно.

Похожие на Магазин Интим - Евгений Шишкин книги

Трясина - Павел Заякин-Уральский - Русская классическая проза
Княжна Тата - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
Идиот и малыш - Евгений Шишкин - Русская классическая проза
Невыносимая легкость бытия. Вальс на прощание. Бессмертие - Милан Кундера - Русская классическая проза
Нюх-нюх, Них-них и Нах-Нах! Пьеса на 4 человека. Комедия - Николай Владимирович Лакутин - Драматургия / Прочее / Периодические издания / Русская классическая проза
Вечный свет - Фрэнсис Спаффорд - Историческая проза / Русская классическая проза
Чистые воды бытия - Иоланта Ариковна Сержантова - Детская образовательная литература / Природа и животные / Русская классическая проза
Десять дней октября - Алексей Поселенов - Периодические издания / Русская классическая проза
На Москве - Вера Крыжановская - Русская классическая проза
А вдруг? Покалеченная сказка - Лера Шапарева - Русская классическая проза

Оставить комментарий