В ту пору мне только исполнилось девятнадцать, и денег в кошельке водилось немного, поскольку родители, занятые после развода своей личной жизнью, казалось, напрочь забыли о существовании дочери, как о неудачном эксперименте их совместной жизни, поэтому пришлось зарабатывать самой. Учёба давалась мне легко, в отличие от тех нерадивых студентов, которые готовы были платить деньги за курсовые, лишь бы не делать их самим. Этим я и пользовалась — днём посещая лекции, а ночью печатая чужие работы, выискивая для них информацию на просторах инэта.
Присев за столик, я сразу же обратила внимание на маленькую фурию в праздничном платье, которая носилась по залу, доставляя массу неудобств тем немногим посетителям, зашедшим в кафе позавтракать. Павел Андреевич, солидный дядечка преклонного возраста, которого я сначала приняла за дедушку девочки, пытался успокоить озорную малышку, но все его попытки так и не увенчались успехом.
У пожилой няня, присутствующей при этом бедламе, в какой-то момент сдали нервы, и, находясь на грани истерики, она потребовала расчёта, заявив, что девочка неуправляема и работать в такой напряжённой обстановке она не будет. На Аришу эти угрозы не произвели никакого впечатления: она так и продолжала бегать между столиками, наполняя небольшое помещение таким шумом, словно это было делом рук не одного ребёнка, а целого детского сада.
Не знаю, что дёрнуло вмешаться в эту ситуацию, но каким-то чудесным образом Аришка успокоилась, стоило мне только с ней заговорить, засмущалась, и, захлопав голубыми глазками, присела на соседний стул, сложив ладошки на коленях. Видя такое дело, Вяземский тут же предложил мне работу няни, обещая приличную зарплату, бесплатное проживание и питание. Даже то, что я студентка его нисколько не смутило. С тех пор прошло два года, а Вяземские стали мне той семьёй, которой я была лишена из-за раздора между родителями. Да, мне пришлось перевестись с очного отделения на заочное, чтоб больше времени уделять своим обязанностям, но я об этом нисколько не жалела, поскольку с воспитанницей у меня сложились самые тёплые отношения. Иногда мне казалось, что во мне она видит маму, которой не было рядом, хотя, так ли это на самом деле, уточнять не решалась. Да и какая из меня мама?
Свои же чувства к ней я пыталась не анализировать, чтоб не испытывать горечь потери и разочарования, когда придёт время расставаться, поскольку рано или поздно это всё равно произойдёт.
Девочка оказалась умненькой и развитой не по годам. В шесть лет Ариша вполне могла вести светские беседы, проявляя себя самой настоящей гостеприимной хозяйкой в те редкие дни, когда к Павлу Андреевичу приходили гости, вызывая этим у присутствующих удивление, умиление и восхищение.
Она словно на время взрослела, но стоило дому опустеть, как вновь становилась самой собой — весёлой и жизнерадостной девчушкой, а те перепады настроения и редкие капризы, случавшиеся иногда, я списывала на то, что малышка росла лишённая материнской ласки.
Что произошло с Аришкиной мамой, почему её нет рядом с дочкой?.. Ответы на эти вопросы я так и не узнала, поскольку данная тема оказалась под запретом. Павел Андреевич всегда был предельно вежлив со мной, но как только речь заходила о маме девочки, его лицо мгновенно менялось, словно каменея, и в голосе появлялись металлические нотки, от которых становилось не по себе.
Погрузившись в воспоминания, я поднялась в выделенную мне комнату, заменившую родной дом, чтобы собрать вещи, решив последовать совету Сергея Валерьевича и поискать другое пристанище. О родственниках Вяземских мне ничего не было известно, но глупо рассчитывать на то, что кто-либо не заявит на этот дом свои права, в свете последних событий. Конечно, вряд ли это будет уже сегодня, но рисковать не хотелось. Тем более задерживаться здесь, в пустом огромном доме, после странного поведения адвоката, было жутковато.
Дело близилось к вечеру, когда собрав вещи, я спустилась на первый этаж. Подойдя к входной двери я потянулась к ручке, собираясь покинуть дом, когда в замочную скважину с обратной стороны кто-то вставил ключ, проворачивая его. Тут же вспомнились обещанные неприятности, поэтому, повинуясь интуиции, я подхватила свою сумку и метнулась к шкафу. Никогда бы не подумала, что окажусь в ситуации напоминающей случай из анекдота. Вот только мне сейчас было точно не до смеха.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Глава 2
Входная дверь бесшумно открылась, и по паркету гостиной зацокали каблучки, извещая о том, что незваный гость — женщина. Поднявшись на второй этаж, она прошлась по нему, похоже, заглядывая в комнаты, и не задерживаясь, спустилась вниз.
Я слышала, как шаги замерли посреди гостиной, а потом, внезапно, направились в сторону шкафа, где я нашла себе убежище. Сердце гулко забилось в груди, во рту пересохло, а в висках запульсировала зарождающаяся боль. Страх затопил сознание, нагоняя панику. Почему я так испугалась? Понятия не имела. Казалось, что незваная гостья опаснее ядовитой змеи. Вот только проверять своё предположение мне совершенно не хотелось.
Прикусив губу, я молила провидение отвести от меня опасность и, словно в ответ на мои мольбы, раздался приглушённый звонок мобильного телефона. Странная мелодия, похожая на траурный марш, набирала обороты, и женщина остановилась, чтобы ответить на вызов, когда до шкафа оставались считанные шаги.
— Да, — недовольный голос резанул слух, — я в доме Вяземского. Здесь пусто, так что план, похоже, удался. Эта глупая курица, судя по всему, даже не догадывалась, что Павел оформил её опекуном дочери, решив перестраховаться, когда почуял неладное, поэтому нам очень повезло, что она поверила в тот спектакль, который перед ней разыграли, — женщина замолчала, видимо слушая собеседника. — Я не собираюсь больше ждать! И не смей мне указывать. Эта мелкая дрянь, дочка Павла, должна сегодня же отправиться вслед за отцом. И когда последний представитель семейства Вяземских исчезнет с лица земли, сила их рода перейдёт ко мне.
Ужас сковал тело от услышанного. Происходящее напоминало кошмар, что мучает по ночам, не давая покоя, вот только проснуться, никак не получалось.
Хлопнула входная дверь, известив о том, что незнакомка ушла, а я всё продолжала сидеть в темноте среди плащей и курток, прислушиваясь к царящей вокруг тишине и пытаясь прийти в себя, хотя последнее давалось с трудом.
Из подслушанного разговора многое было не понятно, но то, что Аришке грозила опасность — яснее ясного. Вот только я не знала, куда увезли малышку. В приют? Судя по всему, о ней там даже не знают.
Что же делать? Что же делать? Одна и та же мысль стучала в голове, будто молот о наковальню. Ответа на этот вопрос у меня не было, зато я точно знала, у кого он был. Не зря же поверенный Павла Андреевича оказался сегодня здесь. Этот старый лис точно замешан в историю по самые уши. Не знаю, по собственной воле или по принуждению, но факт оставался фактом. Значит, чтобы найти Арину, мне нужно навестить Сергея Валерьевича Шторна.
Стоило только наметить путь, как паника отступила, уступая место холодному расчёту. Теперь главное не пороть горячку, продумывая каждый шаг, иначе запросто можно угодить в ловушку, поскольку наивным Шторн точно не был.
Выбравшись из шкафа, я направилась в гараж, где среди хозяйских машин стоял мой Матиз, затерявшись на фоне дорогих иномарок, и, вставив ключ в зажигание, нажала кнопку пульта, что открывал ворота.
Снежные вихри тут же ворвались в помещение, окутав машину непроглядной пеленой, тем самым снизив видимость. В другой день, в такую пургу, я бы носа из дома не высунула, но сейчас готова была на всё, лишь бы спасти девочку от той ненормальной, что не так давно покинула этот дом, оставив после себя шлейф дорогих духов и отвратительное чувство в душе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Выбравшись на дорогу, ведущую из элитного посёлка, где проживали Вяземские, я собиралась свернуть на трассу, чтобы добраться до города, когда сквозь пелену снега увидела старушку, стоявшую на обочине.
Седые волосы трепал ветер, а тонкое старое пальто наверняка продувалось насквозь, но она стойко сносила удары непогоды. В одной руке пожилая женщина сжимала трость, а в другой большую авоську, из которой выглядывала наглая кошачья мордочка.
