Правда, существует еще один штрих, абсолютно последний и в общем-то малохудожественный: сколько оно стоит, это дополнение, придающее костюму нарядность. Деньги — прозаический предмет, который мои знакомые, мои клиенты называют «бабки», «фанера», «ментаким», «воздух» и десятком других нелепых названий.
Как быть с этим пустяком?
Поезд мягко качнулся, плавно тронулся с места, побежали за окном акварельные картинки «Солнечный день в Прибалтике».
Поехали, с орехами, на встречу с женихом.
Если я понравлюсь Стратонову и он женится на мне, то к свадьбе он подарит мне что-нибудь овеянное легендами — в соответствии со своим вкусом, моей внешностью и нашим возрастом.
А если не понравлюсь и он не захочет жениться?
Как же мне самой набрать «воздуха» на что-нибудь одухотворенное руками человека? Не может быть, чтобы замечательный мой путеводитель к счастью — рекламное приложение «Рекламас пиеликумс» — не подсказал верный и короткий путь!
Вот — пожалуйста!
«ГОРОДСКОЙ ЛОМБАРД
…если срочно нужны деньги, их можно получить в ломбарде, сдав под ссуду на срок до 4 месяцев ценные вещи или изделия из драгоценных металлов.
Если вы делаете ремонт или уезжаете в командировку, отпуск — сдавайте на хранение в ломбард изделия из золота, столовое серебро и ценные вещи (ковры, дубленки, кожаные пальто, меха, сервизы, хрусталь и др.)…»
Боже мой, какая я все-таки недотепа! Если бы в Москве, еще до выезда сюда, внимательнее прочла приложение! Во-первых, надо было бы вернее решить, считается ли поездка на встречу с женихом командировкой или отпуском. Или я делаю ремонт личной жизни? А после этого надо было, сдав на срок до 4 месяцев все мои изделия из золота, серебра, сервизы, хрусталь и ковры, все мои меха, дубленки и кожаные пальто, получить уйму денег и накупить в магазине «Перле» всякого добра, окутанного легендами и одухотворенного руками человека.
Поздно сетовать! Непоправимую ошибку запоздалыми сожалениями не исправить. А ведь я могла бы сдать и картины! Очень красивая гравюра, портрет Хемингуэя, эстамп, выигранный давным-давно на Новый год в беспроигрышной лотерее.
Я отложила газету, огляделась. Через проход, на соседней лавке крепкая румяная бабенка страстно рассказывала-советовалась-учила старенькую чету — чистенькую седую бабушку и коричнево-загорелого белобрысого деда. Старики слушали соседку, взявшись за руки. В наиболее патетических местах рассказа они от интереса и волнения синхронно вздрагивали.
— …Мой муж — бандит!.. — горестно делилась ядреная, и старики одновременно испуганно отшатывались. — Приходит вечером и выпивает из компота всю жижу, весь сок! А детям остается одна гуща! Вы о таком слышали? Я ему говорю…
Старики наверняка о таком бандитизме и не слышали никогда. Дед, во всяком случае, безусловно был неспособен на подобное злодейство. У него было честное грустное лицо мерина. Он успокаивал молча бабушку, поглаживая ее руку своей морщинистой ладонью, напоминавшей пересохшую землю.
Вдруг я почувствовала зависть к старушке. Господи, они ведь прожили, наверное, лет пятьдесят вместе. Тысячи, тысячи дней. Сколько нежности в этом заботливом поглаживании! Для них эти дни не вытянулись в долгую каменистую дорогу из пункта А в пункт Б, а замкнулись в кольцо, они с каждым днем возвращаются в свою юность, к молодости своих чувств.
Ох, Стратонов, Стратонов! Боюсь, что через полвека не будешь ты так нежно гладить мою руку…
Радиодинамик хрипло крикнул: «Станция Лиелупе».
Нестерпимая голубизна приближающейся большой воды, окаймленная зеленой рамкой леса, счастливые люди под белыми полотнищами парусов на яхтах. На парусах были написаны цифры и буквы, отсюда плохо различимые, размытые струящимся воздухом, туманные, как координаты Острова сокровищ.
Я вздохнула, с сожалением отвернулась от стариков — чтобы не сглазить, снова раскрыла газету, незаменимый путеводитель по лабиринту жизненных проблем. И прежде чем получила новое указание — как дальше жить хорошо и правильно, подумала, что, пожалуй, единственная в мире разумная зависть — это зависть к здоровым старикам.
А «Рекламас пиеликумс», истомленный столь долгим невниманием, необидчивый и услужливый, уже предлагал первоочередную задачу.
«ТАНЦУЕМ ВСЕ!
Опытные педагоги обучат вас современным танцам. За шестнадцать дней вы прекрасно освоите восемь модных танцев — бит-ритм, вальс, джайв, кик, стомбит, тайтси-ап, шейк, твист, диско, мемфис.
Регулярные занятия в школе танцев помогают приобрести легкость движений, грацию, изящество, доставляют эстетическую радость. Плата за обучение — 4 руб. 20 коп. в месяц».
Это превосходная идея: если только Стратонов не откажется от намерения жениться на мне — надо будет срочно записаться в школу современного танца. Ну где еще, всего за месяц и 4 руб. 20 коп., можно приобрести легкость движений, грацию и изящество! А эстетическая радость, которую я смогу доставить Стратонову?
Просто представить трудно: возвращается вечером Стратонов домой, а я с непередаваемой грацией, волшебной легкостью движений, с тонким изяществом пляшу перед ним диско, бип, боп и еще чего-то такое под музыкальное сопровождение в стиле «фьюжн». Стратонов балдеет и с невероятной эстетической радостью выгоняет меня из своего комфортабельного двухэтажного дома на благоустроенном большом участке в семи минутах ходьбы от станции Асари.
Нет! Нет! Нет!
Глупости! Дурости! Чепуха!
Это ложный ход, тупик в бесконечном жизненном лабиринте Пиеликумса. Стратонов — человек основательный, серьезный, капитальный. Двухэтажные дома на любви к модным пляскам не вырастают.
Нет, мой милый Рекламас Пиеликумс, не ленись, подумай, поищи для меня какое-то более надежное средство завоевать мужественное хозяйственное сердце Стратонова. Вот прекрасная мысль.
«ОРИГИНАЛЬНЫЙ СТОЛИК
Среди старых ненужных вещей кое у кого сохранилась ножная швейная машина, которую уже давно заменила электрическая. Проявив смекалку, из нее можно сделать отличный нестандартный столик. Нужно только демонтировать все лишние теперь механизмы, а оставшуюся металлическую конструкцию окрасить. К подготовленному таким образом стеллажу подобрать соответствующую крышку — деревянную, пластиковую, толстого стекла и т. п.
Такой столик можно использовать и в качестве письменного стола, и как туалетный столик для хозяйки дома, и как стойку домашнего бара…»
Это надо запомнить. Моя смекалка и хозяйственная бережливость в деле изготовления отличных нестандартных столиков из зингеровских машинок должны произвести на Стратонова большое впечатление. Кстати, можно предложить ему изготовить платяной шкаф из полированных ящиков старых телевизоров. Прекрасный миксер из сломанной стиральной машины. Из ветхого шифоньера настрогать впечатляющие рамки для наших свадебных фотографий. Обязательно надо будет рассказать ему об этом, вроде-бы невзначай, будто мне таких идей по сто штук на день приходит. А вот заметочка в углу спряталась! Это же клад!
«И СТАРЫЙ ЧУЛОК ПРИГОДИТСЯ…
Изношенные трикотажные изделия, уже, казалось бы, ни для чего не пригодные, не спешите все же выбрасывать. Из старых чулок, например, легко сделать шнуры для вязания. Для этого ножницами разрезают спирально весь чулок до конца и получившуюся трикотажную полоску наматывают на клубок. Из нескольких клубков разного цвета вяжут пестрые дорожки, коврики, хозяйственные сумки — в зависимости от фантазии рукодельницы…»
С фантазией у меня обстоит туго. Если бы в Москве я не гонялась за покупной сумкой на ремне через плечо, а лучше связала из старых чулок хозяйственный ридикюль и привезла бы в нем на свидание со Стратоновым пеструю дорожку и яркий коврик — из, казалось бы, уже ни для чего не пригодных трикотажных изделий, — может быть, моя дальнейшая жизнь сложилась по-иному. Ничего не поделаешь, я все-таки человек очень средних способностей.
Станция Майори…
Через стекла вагона врывалась пыхтящая духовая музыка: по привокзальной площади через весь городок маршировал парад. В плясовом ритме вышагивали веселые люди в ярких национальных костюмах, переливающихся всеми цветами радуги. Отсюда было не рассмотреть детали красочных нарядов, но я могла поклясться, что их сшили и связали не из старых чулок. Это были не карнавальные костюмы, в карнавале всегда есть сиюминутная понарошечность, а именно праздничные одежды, их сшили очень давно и надеялись еще очень долго надевать в дни радости. И частью этой радости была вечная, неумирающая, языческая красота духового оркестра.
А солнце, как в ловушке, застряло в сияющем раструбе боа-геликона. Латунная анаконда намоталась на тощего длинного человека и оглушительно ревела на всю площадь — бах-бум-ба-бам!!!
