Дарий задумался.
— Пожалуй, ты прав. Ничего другого мне не приходит в голову. Что ж, так тому и быть, — заключил царь. — Сегодня во время обеда я объявлю об этом моём решении. Только так я смогу обуздать честолюбивые притязания Атоссы. Ты же знаешь царицу, братец, кто с ней может совладать? Может быть, решение совета её несколько успокоит.
Артабан едва уловимо усмехнулся. Дарий понял его.
— Можешь смеяться сколько хочешь, но по мне легче сразиться с рассвирепевшим тигром, с диким медведем, чем разговаривать с разъярённой Атоссой.
В этот момент с докладом вошёл слуга. Он упал ниц перед царём и торжественно возвестил:
— Всемилостивый владыка, во дворец только что доставили неведомого пришельца. Его нашли на границе нашего государства. Его сопровождают только двое слуг, и одет он так бедно, как у нас одевается простой подёнщик, но держится так гордо, будто владеет огромным царством.
— Какого он рода-племени и звания? — спросил Дарий.
— Судя по одежде, причёске и независимому виду, он эллин, но утверждает, что он царь.
— Царь? Это странно, — обратился он к Артабану. — У эллинов, насколько мне известно, нет царей. Они управляются немыслимым, неразумным образом, царствуя все по очереди, отчего в их городах бесконечные смуты и вражда.
— Он не желает говорить ни с кем, кроме тебя, повелитель. Он сказал, что всё объяснит только тебе лично.
— Ну и амбиции! — поразился Дарий. — Это интересно. Что ж, послушаем его. Как ты думаешь, Артабан?
— Я думаю, надо выслушать его. Он может нам сообщить что-либо ценное, что поможет нам в предстоящей войне.
Дарий кивнул слуге в знак согласия принять пришельца.
Через минуту в зал вошёл высокий стройный человек лет тридцати пяти. Его чёрные вьющиеся волосы спускались до плеч, по греческой моде, рыжеватая вьющаяся бородка была аккуратно подстрижена. Он был одет в короткий дорожный хитон и такой же короткий плащ, одежда его была из простого сурового полотна, какую обычно носят крестьяне, ничего в его облике не выдавало знатного, а тем более царского происхождения, кроме прямой осанки и гордо поднятой головы. Войдя, он почтительно поклонился в знак приветствия. Все с ужасом воззрились на него.
— Чужестранец, — сказал Артабан, — разве тебе не объяснили, пред тем как тебя сюда впустить, правила придворного этикета? Приветствуя великого царя, нужно опуститься на колени, припасть к земле и оставаться в таком положении, пока владыка не заговорит с тобой и не позволит тебе встать.
— Мы, эллины, не привыкли следовать обычаям, более подобающим рабам, чем свободнорождённым гражданам.
— В этой стране все люди — рабы царя. И ты тоже, если ты сюда пожаловал.
Царь всё это время хранил молчание, с изумлением рассматривая пришельца, осмелившегося прийти к нему; великому царю, в столь жалкой одежде и не выполнившего положенного проскинеза[3]. Однако любопытство заставило его подавить поднимавшийся в его сердце гнев.
— Кто ты, дерзкий чужеземец? Откуда ты и что заставило тебя скитаться по свету вдали от своего дома и родных? — спросил он строго.
— Я — Демарат, сын Аристона, — гордо ответил эллин, — царь прославленной Спарты, из древнего рода Гераклидов, потомков великого Геракла.
В зале воцарилось молчание. Это заявление было столь неожиданным и невероятным, что в него невозможно было поверить.
— Что-то ты выдумываешь, чужестранец, — сказал Артабан, — где это видано, чтобы цари носили такое жалкое тряпье? Как осмелился ты в таком жалком виде явиться во дворец да ещё называть себя царём?
Демарат ничуть не смутился и продолжал говорить уверенным, спокойным голосом, неторопливо и весомо чеканя слова, так что они глубоко врезались в память собеседника.
— Что касается моей одежды, то всему миру известно, что в моём отечестве золото и драгоценности почитаются за ничто и совершенно изгнаны из употребления. У нас нет ни денег в вашем понимании, ни меновой торговли. Поэтому никто не может ни купить, ни продать ничего из того, чем привыкли украшать свой наряд азиатские народы. Да если бы кто-нибудь и купил драгоценную вещь, то ему пришлось бы её скрывать, потому что наши законы не позволяют появляться в украшениях в общественных местах.
Дарий пристально разглядывал чужеземца, и его речи казались ему ещё более диковинными, чем облик.
— Даже цари должны подчиняться этому странному обычаю? — спросил он.
— Цари должны показывать пример остальным. Они на виду и должны вести себя так, чтобы никто из граждан не мог заметить в них признаков изнеженности и расслабленности. Поэтому внешним обликом и образом жизни наши цари мало чем отличаются от прочих спартанцев.
— Ну и дела! — воскликнул изумлённый Артабан, а Дарий молча с любопытством разглядывал пришельца, устремив на него неподвижный внимательный взгляд, взгляд, который привёл бы в трепет любого придворного.
Пожалуй, он счёл бы его за пройдоху и лгуна, если бы не его необычайно гордый, самоуверенный вид и твёрдый взгляд. «Он говорит как человек, привыкший повелевать, — подумал Дарий, — не может быть, чтобы он так дерзко лгал царю, к тому же в облике его столько отваги, мужества и благородства, что даже самая жалкая одёжа не может скрыть этого».
— Всё же существуют, надо думать, — сказал он, после долгого молчания, — какие-нибудь привилегии, которые отличают царей от прочих людей, иначе незачем было бы им именоваться царями.
— Да, конечно, есть у нас некоторые почести и привилегии, ну, например, спартанские цари занимают почётное место в совете и на спортивных состязаниях. На трапезе им подносят хотя и ту же еду, что остальным, но всё подаётся вдвойне, и ещё царям уделяется наиболее почётная часть мяса жертвенного животного — спинной хребет. Такой обычай сохранился со времени Троянской войны. Этой почётной частью жертвенного быка Агамемнон награждал героя, наиболее отличившегося в сражении. Чаще всего она доставалась Аяксу.
— И это все привилегии ваших царей? Не больно-то ваш народ вас ценит!
Дарий с таким интересом слушал Демарата, что оставил без внимания его дерзость, за которую всякий другой немедленно поплатился бы головой.
— Вот что, Демарат, сын Аристона, — сказал он, — ты развлёк нас своим удивительным рассказом. Я много слышал о твоей стране, но никогда не приходилось мне видеть спартанского царя. О вашем государстве никто не знает ничего определённого. Рассказывают много разных историй — одна фантастичней другой, вроде той, которую ты нам только что поведал. Надо же, нет у них денег и украшений! — Царь усмехнулся и задумался. — Я знаю, чужеземец, что твоё царство враждует с нашими ненавистными врагами — со злокозненными и презренными афинянами, которые всюду сеют семена своей демократии. Эти пронырливые торгаши проникают повсюду, всех ссорят друг с другом, подбивают на заговоры и измены. Именно они, хотя доказательств у меня нет, но я в этом уверен — именно они подбили ионийские города на мятеж против меня, затеяли чудовищный поход на Сарды. Жемчужина Востока, прекрасная столица Лидии была сожжена по их наущению. Такое преступление требует возмездия. Я уже покарал дерзких ионийцев, но теперь моя цель — Афины. О, скоро они отведают моей плётки, почувствуют тяжёлую длань повелителя Азии на своей шее! У нас, Демарат, общий враг, и поэтому мы с тобой друзья и союзники. Я приглашаю тебя нынче вечером на царский пир, где будут только самые близкие люди, там ты мне расскажешь свою историю и поведаешь, что привело тебя сюда.
Спартанец поклонился царю и вышел.
— Какой попутный ветер занёс его сюда? — обратился Дарий к Артабану. — И как раз в тот момент, когда я готовлюсь к походу против эллинов. Он будет мне весьма полезен.
— Будь осторожен, царь, я не склонен доверять грекам, они хитроумны и изобретательны. Кто знает, что они затеяли на этот раз. Прежде послушаем, что он скажет нам сегодня вечером.
— В любом случае, это удача, что он попал к нам.
Глава 2
Царский пир
С чем может сравниться великолепие и роскошь пира в покоях персидского царя? Зала была обильно изукрашена золотом, слоновой костью, драгоценными породами дерева, мрамора, ониксом и другими самоцветами. По стенам и на полу были разостланы изысканные ковры и ценные звериные шкуры. Повсюду стояли вазы с редкими растениями и цветами. Белые бумажные и шерстяные ткани яхонтового цвета, перехваченные виссонными пурпурными шнурами, висели на серебряных кольцах и мраморных столбах. От изнеженных лидийцев персы усвоили обычай во время пира возлежать на ложах, которые богато украшались и застилались коврами. Золотые и серебряные ложа располагались на возвышении, выложенном камнями зелёного и чёрного цвета, мрамором и перламутром.
