– А ты умеешь обращаться с дрезиной? – скептически поинтересовалась Криста.
– А что там уметь! – легкомысленно воскликнул Богдан, первым подходя к небольшой тележке, стоящей на ржавых рельсах. – Дергай себе за рычаг, да катись вперед!
– Действительно, все элементарно! – раздался хриплый, какой-то даже замогильный голос.
Эрик вздрогнул от неожиданности. Криста негромко вскрикнула. Богдан же заорал от ужаса, как полоумный и отпрянул назад, упершись спиной во влажную бетонную стенку.
– С такими нервишками под землю, все-таки лезть не стоит, – прохрипел все тот же голос.
И любители узрели в скудном свете фонариков того, кто незаметно притаился на этой самой дрезине.
Хотя вряд ли в данном случае было уместно слово «притаился».
Тот, кто, скрючившись, сидел на деревянной скамье у рычага старого ящика на железных колесах, был просто-напросто прикован к ней массивными цепями, шедшими от браслетов, охвативших руки и ноги этого хриплого. Сам прикованный выглядел довольно дико: был он в дорогом явно костюме, изрядно, однако потрепанном, лицо имел небритое, но увенчанное очками в изящной золотой оправе.
– Кто вы? – спросила Криста.
Она быстро успокоилась: первый испуг прошел, а видеть в Волшебной Москве приходилось и не такое.
– Не признаете? – горько усмехнулся прикованный. – А раньше все стремились ко мне в друзья пристроиться. Всем я был нужен, всем полезен. Ну, а теперь, вот, и позабыли, наконец…
– А… – осторожно проговорил Богдан. – Я же вас по телевизору видел. Вы – олигархом вроде как у нас были…
– Олигарх? – удивилась Криста.
Эдик только хмыкнул на это утверждение, да головой покачал.
Прикованный скривился, как от зубной боли.
– Ну, почему, сразу – олигарх? – проговорил он обиженно. – Что это за манера такая – ярлыки ко всем приклеивать!
– Однако же вы здесь, прикованы к дрезине, и судя по всему – неспроста, – заметил Эрик. – Да, я вспомнил. Точно – вы олигарх, и зовут вас…
– Не надо! Олигарх и олигарх. Это все Игра, – тоскливо сказал «олигарх». – За все ошибки лихой юности назначила она мне эти проклятые галеры…
– Ну, это еще не самое страшное, – заверила Криста.
– Сам знаю, насмотрелся! – буркнул олигарх. – Ладно, хватит болтать. Куда едем?
– Ух, ты! – обрадовался Богдан. – Так нам еще и не придется самим дрезину толкать!
Прикованный хмуро посмотрел на Богдана, который тут же прикусил язык, поняв, что ляпнул бестактность.
– А мы как раз и собираемся побыстрее закончить Игру, – сказала Криста, с жалостью глядя на звякающего цепями раба дрезины. – Чтобы все люди снова стали людьми, а не носителями розданных Игрой личинам…
– Правда? – с тоской и надеждой в голосе спросил олигарх. – Тогда я готов вас хоть на край света везти! Лишь бы вы, наконец, избавили меня от этого проклятья…
Дрезина грохотала стыками рельсов и скрипела своим нехитрым приводом от прикованной к ней рабской силы. Бывший олигарх и вправду был теперь больше всего похож на какого-нибудь гребца с древней галеры. Только костюм, да начищенные до блеска ботинки придавали его облику изрядную долю экстравагантности.
Впереди экипажа неслось все то же странное эхо, искажающее звуки и крайне угнетающе действующее на Богдана.
– И когда только закончится этот тоннель… – тоскливо проговорил Богдан.
– Закончится этот – начнется следующий, – сказала Криста. – Или ты забыл?
– Я помню, – сказал Богдан. – И все-таки…
Эрик некоторое время наблюдал за работой «гребца» их железной галеры и, наконец, спросил:
– Вам не слишком тяжело? Может, помочь вам?
– Бесполезно, – усмехнулся олигарх. – Это все равно, что помогать ходить. Так уж устроена моя личина, что толкать дрезину для меня – это нормальное состояние. Так что я устал не больше вашего. Вот если бы вы поговорили со мной о чем-нибудь – был бы вам очень признателен. Не часто, знаете ли, доводится мне беседовать с нормальными людьми…
– А с кем приходится? – поинтересовался Эрик.
– Хм… – щека у олигарха нервно дернулась, и он даже сильнее налег на качающийся рычаг дрезины. – Да всякие, знаете ли, пассажиры бывают. Хорошо, если гномы. С ними, правда, особо не разговоришься – у них вечно свои дела, да производственные проблемы. А часто лезут в метро всякие охотники за легкой наживой. Будто не понимают, что ничего хорошего здесь не найдут, кроме приключений на собственную… Ну вы в курсе. Ну, эти бывают очень разговорчивые. Некоторые даже узнают меня. И в этом случае такого можно в свой адрес наслушаться…
Олигарх вздохнул.
– А однажды пришел сюда один мой старый знакомый. Когда-то по молодости, да по глупости решили мы с коллегами устранить его… гм… от дел…
– Убить, то есть, – уточнил Богдан.
– Ну… да, – неохотно согласился прикованный. – Не я, конечно, все решал, не я киллера нанимал, но ведь и против тоже не выступил. Так вот, пришел этот старый знакомый, сел вот сюда, напротив, и говорил: «Это ты меня убил, я знаю. А теперь, говорит, вези-ка меня прямо в ад…» Пришлось везти…
– Стоп, – похолодев, проговорил Богдан. – Кто сказал – убитый?!
– Ну, да! – пожал плечами олигарх. – Видимо, пришел мне на совесть давить…
– И вы его в ад повезли, – кивнул Эрик. – Славно. И как там, в аду?
– Это все минералы, – неуверенно вставила Криста, косясь на рассказчика. – Порода здесь такая, на психику действует…
– В аду, как раз, довольно неплохо, – спокойно сказал олигарх. – Только тесно очень…
За этими странными разговорами прошла большая часть пути. Наконец, дрезина выехала к стрелке.
Это была очень странная стрелка. Дело в том, что она разделяла рельсовый путь не на два, а на три направления.
При этом центральный путь вел прямехонько в бетонную стенку.
Высоко над головами же, словно какой-то уродливый сталактит, торчал из потолка булыжник со светящейся, как вокзальное табло, надписью:
НАПРАВО ПОЕДЕШЬ – МЕТРО КОПАТЬ БУДЕШЬ. НАЛЕВО ПОЕДЕШЬ – ВСТРЕЧНЫЙ ПОЕЗД ПОВСТРЕЧАЕШЬ ПРЯМО НЕЛЬЗЯ. НЕ ВИДИШЬ – СТЕНКА?
– Ну, копать метро у меня нет никакого желания, – заявил Богдан. – Я, конечно, ужасно уважаю Бригадира, но гномовская работа не для меня. Да и встречаться с его славными ребятами сейчас просто недосуг.
– Ехать по встречному пути – это тоже довольно экстремально, – заметил Эрик. – С детства не любил кричать «У-у-у!» в железнодорожные тоннели…
– Тогда остается только прямо, – прищурилась Криста. – Милейший… Как вас вообще называть правильно?
– Называйте уж Олигархом, раз вам это нравится, – отозвался раб дрезины. – Мне все равно…
– Скажите, любезный Олигарх, мы сможем… э-э-э… Проехать сквозь эту стену? – поинтересовалась Криста. – Не зря ведь сюда путь ведет?
– Ну, а это уже не от меня зависит, – сказал Олигарх и попытался развести руками.
Только цепи не дали этого сделать, коротко и угрожающе звякнув. Олигарх сгорбился и покорно склонился над рычагом.
– Все дело только в том, что вы сами видите за этой стеной, – тихо сказал он.
– Я знаю, что там должно быть, за этой стеной, – решительно сказала Криста. – Мы ведь все знаем, верно, любители?
– Ага, – сказал Богдан, – Мы все предполагаем. Почти наверняка. Там что-то должно быть.
– У кого будут хоть малейшие сомнения, сквозь стенку не пройдет, – предупредил Олигарх. – Так что определяйтесь сразу…
– Пойду стрелку переведу, – сказал Эрик, спрыгивая с дрезины. – Эк! Готово!
Олигарх оглядел пассажиров, вздохнул. И налег на рычаг.
Эрик запрыгнул в дрезину уже на ходу. Стенка приближалась все быстрее.
– Ну, вот, – сказал Богдан. – Сейчас нас размажет…
– Взялись за руки! – крикнула Криста и схватила друзей за ладони. – Заклятье стен!
Друзья зажмурились и быстро забормотали заклятье.
А через секунду раздался грохот и визг металла. Дрезина треснулась о стену, соскочила с рельсов и замерла.
Любители исчезли.
Раб дрезины некоторое время сидел неподвижно. Затем слегка привстал, просунул ноги сквозь дырявый пол и без особых усилий приподнял дрезину, словно огромную уродливую юбку на самом себе. Дрезина, глухо стукнув колесами, снова встала на рельсы.
– И кого только ни приходится возить, – проворчал себе под нос Олигарх и звякнул цепями.
Злорадное эхо лишь расхохоталось в ответ звоном веселых колокольчиков
Тихону Сидоровичу нравилось быть гномом. Причем, едва только таинственная Игра наделила его личиной низкорослого подземного жителя с характерной старческой физиономией, он понял, что за всю свою долгую суетливую жизнь именно в этой личине он впервые почувствовал себя, как говорится, «в своей тарелке».
