– Из-за чего вы ссорились?
– Обычные дела. Мальчики. Наркотики. Я ночи напролет зависала с друзьями. А тут еще и мой брат. Отец сбежал за несколько лет до этого, и, чтобы содержать нас, мама вкалывала по двенадцать часов в день. Она ненавидела свою работу, а мне приходилось присматривать за Филом, чего я терпеть не могла.
– Сколько лет было Филу?
– Десять. Десятилетний умник. То есть он вполне соображал, что не надо пить отбеливатель или поджигать квартиру. Плюс был реально замкнутым пацаном, дайте ему книгу, и он несколько часов просидит тихонько. Это и была одна из причин, почему я не хотела приглядывать за ним: не на что было глядеть. Все равно что быть нянькой для камня. Так что вместо этого чаще всего я вытаскивала Фила из дома, оставляла его где-нибудь, уходила по своим делам, а потом возвращалась и забирала. И если мама оказывалась дома раньше или звонила с работы с проверкой, я просто сочиняла историю, будто бы водила Фила в зоопарк на пятьсот двадцать третьей улице, а он подтверждал, потому что иначе я грозила продать его цыганам.
Это отлично прокатывало какое-то время, но в конце концов моя мать фишку просекла. Один раз я привела Фила домой после девяти вечера, а она знала, что зоопарк так поздно не работает. В другой раз меня поймали на краже в музыкальном магазине, а когда отпустили, библиотека, в которой я оставила Фила, уже закрывалась. Один из библиотекарей нашел его среди стеллажей и доложил о потерявшемся ребенке.
Вот после этого мы с матерью объявили друг другу войну. Она начала называть меня «дурным семенем» и говорить, что я вся в своего никчемного отца. Теперь-то я ее не виню – на ее месте я тоже нашла бы парочку обидных слов, но в то время я была вся такая: «Алло, я не просила младшего брата и не вызывалась замещать мамулю, а если думаешь, что я дурное семя, то подожди чуток, я тут занята, оправдываю прозвище».
– Вы говорите, что доходило до физической расправы.
– Да. В основном оплеухи и таскание за волосы. И я отлично давала сдачи. Мы с ней были примерно одного роста, так что это было не то чтобы жестокое обращение. Скорее, возня. Хотя у мамы было больше гнева, чем у меня, и она частенько хваталась за оружие: ремни, посуду, все, что было под рукой. И, как я уже говорила, я могла дать сдачи, но перспективы у этого были нездоровыми.
– А что насчет вашего брата? Какие у них были отношения?
– О, она любила Фила. Разумеется. Он же был неприхотливым ребенком.
– Она как-то показывала свою любовь к нему?
– Она не швыряла в него тарелки. Кроме того, я не знаю, может быть, разок поцеловала в лоб. Я не завидовала, если вы об этом. Меня в их отношениях беспокоило только то, что приходилось торчать рядом с братом. Она ожидала, что я буду ему помогать, даже когда сама была дома, что казалось совершенно бессмысленным. У нас была уйма ссор из-за этого.
– И после очередной ссоры вас отослали?
– Нет. Это отдельная история. Фил был замешан, но дело совсем не в нем.
– Так что же случилось?
– Смешная штука на самом деле. Напротив нашей многоэтажки был такой большой пустырь, который какие-то хиппи превратили в общественный сад. Можно было подписаться на участок земли и выращивать овощи или что-нибудь еще. У моей подруги Луны было несколько семян марихуаны, так что мы решили попробовать вырастить там собственную травку.
– В общественном саду?
– Не самая блестящая идея на свете, я знаю. Но вы должны понять, до этого мы видели травку только в пакетиках и понятия не имели, до чего здоровенной она вымахивает. Думали, что она типа сорняка, а сорняки мелкие. Решили для прикрытия посадить вокруг растения покрупнее, а потом собрать марихуану, прежде чем кто-то заметит что к чему.
Так что я закрепила за нами участок, но записала его на имя Фила. Я часто оставляла брата в саду; он не интересовался растениями, но любил животных, а там водились бродячие кошки, с которыми можно было поиграть. Что он и делал – пас котов – в тот день, когда нашу марихуановую грядку разорили.
И первыми ее обнаружили не хиппи, как вы могли подумать, а патрульный полицейский. Имя парня, клянусь Богом, было Бастер Дружески. Когда одним прекрасным днем офицер Дружески проходил мимо сада, сработал его «детектор порока», а дальше, сами понимаете, коп ловил у забора каждого взрослого, тыкал в лицо подписным листом и пытался выяснить, кто тут Фил. Потом Фил сам подошел и дернул его за рукав, и офицер спросил: «Это твоя марихуана, сынок?» А тот ответил: «Да», но когда я не шептала ему на ухо «цыгане», он был не очень убедительным вруном, так что офицеру Дружески хватило десяти минут, чтобы его расколоть. Еще через десять минут я вернулась от Луны, чтобы забрать Фила, и меня сцапали.
– Офицер арестовал вас?
– Он забрал нас в участок, но протокол не стал составлять. Протащил через рутинную «Полосу Пугалок»: показал камеру, познакомил с неудачниками, которые там ютились, рассказал жуткие истории о том, насколько хуже в настоящей тюрьме. Едва я поняла, что он ничего с нами делать не собирается, меня все это перестало волновать, но я продолжала притворяться, потому что этот парень должен был оказаться на моей стороне, когда появится мать. Так что я постоянно называла его «сэр» и пыталась сойти за маленькую проказницу вместо маленькой сучки.
В конце концов примчалась мама и налетела на меня безо всяких прелюдий. К этому времени я почти понравилась офицеру Дружески, но он все еще считал, что мне нужно преподать урок, так что если бы мать слегка меня потрепала, он бы ее отпустил. Но она была в бешенстве, кричала о дурном семени, начала так душить меня, что я вышла из себя и принялась сопротивляться, все обернулось дикой сценой с копами, которые набежали из соседних кабинетов нас разнимать. Когда им это удалось, вызвали соцработника, и у нас была трехчасовая беседа, где моя мама ясно дала понять: если мы с ней отправимся домой, она не просто отправит меня спать без ужина, а утопит в ванне. Так что им пришлось перейти к плану Б.
В конце концов мама согласилась обратиться к специалисту по управлению гневом, а взамен ей разрешили забрать Фила. Я оставалась в участке, пока офицер Дружески ездил с ними взять пару сумок моей одежды, а потом он отвез меня к тете и дяде в долину Сан-Хоакин. Была уже середина ночи, и ехать предстояло, по крайней мере, миль сто, но он настоял, что сам меня доставит. Так что сперва я подумала: «Ого, он и правда купился на мою игру в маленькую проказницу». И я продолжала дурить его, пока в один прекрасный момент, в середине совершенно фальшивой истории о моей матери, он не посмотрел так, что я поняла: насквозь меня видит. Знает, что морочу его, но все равно позволяет нести фигню, и не потому что тупой, а потому, что хороший мужик. Так что я на какое-то время заткнулась.
– Из благодарности или просто от стыда?
– И то и другое. Слушайте, я знаю, о чем вы думаете: отец сбежал, и теперь вот этот мужской авторитет укажет мне путь, ля-ля-ля, и что-то в таком же духе. Но оказалось, он был умнее, чем я представляла, и весь мой план переменился. Вообще-то у меня не было ни малейшего желания оставаться у тетки. По моей задумке, офицер Дружески меня бы высадил, я переночевала бы, чем-нибудь позавтракала, может быть, украла немного налички и свалила. Поймала бы машину до Сан-Франциско, а там, возможно, родители Луны позволили бы зависнуть у них. Но оказалось, что коп башковит и, конечно, догадывается, что я именно так и планирую поступить.
Мы почти добрались до места, когда он сказал: «Сделаешь мне одолжение, Джейн?» И я спросила: «Какое?», а он ответил: «Подожди две недели». И мне не нужно было спрашивать, чего именно ждать: он определенно был на моей волне. Так что вместо этого я сказала: «Почему две недели?» И он ответил: «Этого тебе хватит, чтобы остыть. Потом и решай, хочешь ли на самом деле сделать какую-нибудь глупость». Я немного разозлилась, но не так сильно, как сама ожидала, и сказала: «Вы мне теперь, что, приемный папа?» А он спросил: «Тебе это нужно?», что заставило меня заткнуться еще на пару секунд. В конце концов я ответила: «Двадцать баксов», и он спросил: «Двадцать баксов?», а я такая: «Ага. Вот что мне нужно». Но он покачал головой и заявил: «За двадцать баксов тебе придется переждать, по крайней мере, месяц».
Остальной путь мы торговались. С одной стороны, я считала все это дуростью, с другой, этот парень начал мне нравиться, так что торг был серьезный. В итоге мы сговорились на двадцати пяти долларах и моем обещании позвонить, прежде чем пуститься в бега через месяц и дать шанс меня отговорить. Я сильно рисковала, соглашаясь на такое.
– Чем же?
– Ну, он же мне понравился, правильно? Настолько сильно, насколько вообще мне в том возрасте могли нравиться взрослые. Но в то же время дурой я не была и понимала, что по работе он имеет дело с сотнями детей, большинство из которых оторвы почище меня, так что кто знает, вспомнит ли он обо мне спустя месяц. И если я на самом деле позвоню, не ответит ли: «Какая еще Джейн?» Меня бы это вряд ли порадовало. Но сделка есть сделка, так что оставался один способ не звонить – не убегать. Или дождаться, пока дела пойдут совсем плохо, чтобы можно было нарушить обещание и чувствовать себя нормально.
