Артур привык доверять Ивану Петровичу, видя в нем наставника, и изредка вел с ним задушевные беседы, поверяя старому знакомому свои горести. Разговоры приносили облегчение, несмотря на то, что Иван Петрович никак не хотел вникать в напряженную внутреннюю жизнь Артура, ограничиваясь размытыми советами зажить наконец по-человечески. Натыкаясь на вопрос, как это сделать, Иван Петрович становился невнятен и, отводя глаза, хмыкал, что это надо самому понимать. Впрочем, обычно дело обходилось бытовой болтовней. Особенно Ивана Петровича волновала убогая квартира Артура. Артур с раздражением догадывался, что Иван Петрович направляет беседу в такое приземленное русло нарочно, то ли из жалости, то ли из презрения, то ли потому, что о главном просто не принято было упоминать в приличном обществе, – но сам заговаривать об этом главном опасался.
В окно неслись отдаленные бравурные марши, зычные крики, искаженные микрофонами, и гул возбужденной толпы. Артур сидел у окна, на подоконнике перед ним стояла ополовиненная бутылка портвейна. «Веселятся...» – озлобленно думал он. Скопившиеся на площади люди казались ему отвратительными рыбинами, смерзшимися в магазинном холодильнике в единую массу. Артур, скривившись, налил еще и вспомнил сына Ивана Петровича; взволнованные и строгие глаза Вовы, казалось, смотрели на Артура с укоризной. Одиночество стало острым как никогда. Артур поболтал вино в бутылке, любуясь тяжелыми бурыми волнами, и встал.
– А почему бы и нет, – сказал он пустой комнате, криво улыбаясь. Его охватила радость, смешанная со стыдом. Он представил себе Люду, как она возбужденно подпрыгивает на берегу лужи, тревожно и счастливо улыбаясь, переживая за школьников – сама похожая на школьницу, милую и озорную. Артур вдруг понял, что Людочка ждет его на площади – возможно, уже не первый раз. Он выскочил из дома, натягивая на ходу куртку, в страхе, что новое чувство может угаснуть так же быстро, как и вспыхнуло. Артур не был уверен, что ему позволят участвовать в соревновании еще раз, но прятаться он больше не будет. Это просто свинство – прятаться. У людей праздник, а он сидит над бутылкой и исходит завистью и злобой.
Туманные улицы были пусты. Несколько раз звуки, доносящиеся с площади, утихали, задавленные домами, и Артур каждый раз замирал в испуге, хотя и понимал, что соревнование не может закончиться так быстро. Наконец он добежал до последнего поворота; неожиданно громко грянул оркестр, и Артур уперся в спины людей, стоящих в проходе между трибунами.
Отчаянно работая локтями и подпрыгивая, он наконец смог встать так, чтобы видеть лужу. Его сторонились, но Артур, охваченный энтузиазмом, не обращал на это внимания. На берег лужи выходила девочка с двумя косичками – из-под синей куртки сияла белизной блузка, красные сапожки были почти не запачканы, бледное личико дрожало от подавленных слез. «Только по щиколотку засосалась, – вздохнули рядом с Артуром, – жаль, хорошая девочка». Распорядитель уже объявлял следующего конкурсанта. Артур увидел Люду – она стояла на противоположной трибуне, держа за рукав закаменевшего лицом Ивана Петровича. Артур вдруг понял, что сейчас произойдет, и ему стало душно. Люди снова показались рыбами, но теперь Артур был одной из них и чувствовал, как его вмораживает в общую массу. Грянул стартовый пистолет, Вова решительно ступил в лужу; уже на первом шагу жидкая глина хлынула в его сапоги, но мальчик продолжал брести. Отойдя от берега на пару метров и провалившись уже по пояс, он остановился. Губы его шевелились, и вокруг Артура зашелестели: «Рыбка-рыбка, засоси... – Вова провалился по шею, светлая макушка покачивалась вверх-вниз, как поплавок, – и назад не отсоси!» Завороженный шепот зрителей превратился в торжествующий рев, хлынувший в уши Артура грязной водой. Он понял, что видит сейчас Вова; это было до того отвратительно, что Артура вырвало прямо на спину стоящего впереди мужчины – но тот, зачарованный зрелищем, ничего не заметил.
Артур осторожно попятился и побежал к дому. Никто его не окликнул.
Артур торопливо кидал вещи в раскрытый чемодан, валявшийся на кровати. Сладкая мечта превратилась в простое и ясное решение. Он уедет, не попрощавшись и избежав вопросов. Именно сегодня это будет просто – надо только дождаться, пока горожане разбредутся по домам и начнут готовиться к вечернему празднованию. Сесть в первый же поезд, – и прощай, город О., навсегда; прощай, запах рыбы и канализации, прощай, вечный туман, прощайте, мутные лужи, скрывающие кошмары. Артур улыбнулся. Пусть Людочка ждет на площади – она славная девушка, но он встретит еще многих и, может быть, найдет любовь, не отравленную жалостью. Где-то стоит поезд, готовый отвезти его к свободе и простому человеческому счастью, и Артур наконец готов купить на него билет.
Вспомнилось, как однажды он по совету Ивана Петровича пошел в церковь. Проходя через двор, купил у темной старухи свечку и держал ее на виду, поднимаясь к двери, – как будто восковая палочка была пропуском, который непременно нужно кому-то показать. В прохладной полутьме, испещренной точками зажженных свечей, Артуру стало не по себе. Лицо священника, бледное и рыхлое, не понравилось Артуру; он сосредоточился на словах и тут же покрылся холодным потом – «небеси» и «еси» отчетливо складывались в проклятую считалку. Артур задом выполз за дверь, едва не загремев по ступенькам, и долго стоял под дождем, глубоко дыша, выталкивая из легких запах ладана, который отдавал рыбой. Так провалилась единственная попытка приблизиться если не к людям, так хотя бы к Богу.
Сборы подходили к концу, оставалось только заглянуть на кухню. На столе обнаружился забытый пакет с минтаем; рыба уже подтаяла, от нее пахло весенним туманом, смешанным с вонью мокрой клеенки. Артур брезгливо вышвырнул подтекающий пакет в окно; одна рыбина вывалилась, не долетев до форточки, и шлепнулась под ноги, забрызгав тапочки. Он поспешно вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Чемодан был еще наполовину пуст, и Артур понимал, что оставшееся место предназначено для чего-то очень важного – только не мог вспомнить, чего именно. Наконец, хлопнув себя по лбу, он раскрыл антресоли. В углу притулился объемистый пакет угловатых очертаний. Артур сунул его на дно чемодана и захлопнул крышку.
Выйдя из подъезда, Артур глубоко вдохнул густой влажный воздух и огляделся. Только сейчас он понял, что совершенно не представляет себе, где находится вокзал: ему ни разу не приходилось ни уезжать из города О., ни встречать приезжих. Артур растерянно завертел головой и увидел спешащего к нему Ивана Петровича – он махал рукой, будто просил подождать. За Иваном Петровичем семенила Люда. Уехать по-английски не получилось.
– Куда собрался? – еще издали закричал Иван Петрович. Люда цеплялась за его рукав, путаясь в каблуках.
Артур пожал плечами.
– Уезжаю, – ответил он, дождавшись, пока они подойдут поближе.
– Артур, ты чего? – удивленно спросила Люда.
– Придумаешь тоже, – подхватил Иван Петрович. – Р-р-романтик, блин. Пошли!
– Куда? – с недоумением спросил Артур.
– К мэрии, конечно, – ответил Иван Петрович и возмущенно добавил: – Мы тебя ждали, ждали, а ты вон чего...
Артуру попятился, почувствовав, как слабеют колени. Только сейчас он заметил в руках у Людочки и Ивана Петровича желтые нейлоновые прыгалки.
– А это еще зачем? – спросил Артур, сам не понимая, что имеет в виду.
– А это мы тебя душить будем, если не пойдешь, – ответила Люда, небрежно помахивая прыгалкой. В этот момент она была как никогда похожа на резвую, чуть порочную школьницу. Артур испугался: такие скакалки не продавались в «Романтике», а значит, припрыгали из другого города, а может, даже и из другой жизни, в которой, как почувствовал Артур, его и правда могли средь бела дня придушить детской игрушкой. Он заупирался, сжимая вспотевшими руками чемодан, и Иван Петрович подтолкнул его в спину.
– Иди-иди, не позорься! – добродушно сказал он.
Артур затравленно огляделся, ища помощи, но улица была пуста. «Перед банкетом чистятся», – злобно подумал он и замахнулся, пытаясь ударить Ивана Петровича чемоданом по голове. Тот ловко подставил локоть, прикрываясь.
– Милиция! – завопила Люда, обхватывая Артура сзади.
– Добра ведь желаем... – печально сказал Иван Петрович, поднимая брови. Артур молча брыкался, хватаясь за впившуюся в шею прыгалку, но Люда была проворней. Наконец Артуру удалось попасть ногой по ее голени, и Людочка взвизгнула.
– Вот ты как, недососок! – прошипел Иван Петрович, занося кулак, но тут за его спиной откашлялись.
– В чем дело? – спросил милиционер, поглаживая дубинку. У него было лицо несправедливо обиженного добряка. Артур вспомнил, что у него есть дочка-выпускница, и тут же понял, что это та самая девочка, которая сегодня всосалась лишь по щиколотку. Артур потер шею, переводя дыхание.
