— Ого! Кто же мне запретит, если я захочу?
— Племя!
— Но племя — не ты. Ты не имеешь права командовать мной,предатель!
— К помпам! Мы тонем! К помпам! — надрывался капитан.
— Карминильо! — отозвался из угла каюты другой студент. — Кажется, и впрямь наши дела идут неважно.
— Мы тонем! — озабоченно озираясь вокруг, произнес Карминильо. — Этот проклятый контрабандист не хочет расстаться ни с малейшей частью своего груза. Если бы выкинуть за борт десятка три ящиков с ружьями и саблями, которыми он, испанец родом, снабжает врагов Испании, разбойников-рифов1, наша орка продержалась бы еще полчаса, а за полчаса мало ли что может случиться!
— Кажется, матросы бушуют, требуя, чтобы капитан позволил им разгрузить судно. Что будем делать мы?
— Посмотрим! Мы — пассажиры, и нам не следует вмешиваться в чужие семейные счеты, — пожимая плечами, ответил Карминильо.
«Семейные счеты», о которых насмешливым тоном говорил неунывающий студент инженерного факультета университета Саламанки, были особого рода: несколько уцелевших еще людей экипажа «Кабилии», по-видимому, сговорившись, бросились в трюм и принялись выволакивать на палубу тяжелые ящики, нагруженные ружьями, револьверами, патронами, кортиками и порохом.
Увидев, что делают матросы, капитан с топором в руке кинулся на них и метким ударом раскроил череп одному из моряков.
— Разбойники! — вопил он, захлебываясь от гнева. — Грабители! Каждый ящик стоит триста песет2! Вы хотите пить мою кровь? По местам! По местам, или я перебью вас всех!
— Мы потонем, если не облегчим судно от груза!
— По местам! По местам!
Расправляясь с матросами, капитан перестал править рулем, и судно заплясало по волнам, как скорлупка ореха.
Огромный вал с косматой гривой вырос за кормой, грянул на палубу, разбивая все на своем пути, судно легло на один бок, и все, что было на его палубе, — бочки, люди, ящики, связки канатов — все замелькало в водовороте.
Волна смыла всех матросов, увлекла за собой.
Каким-то чудом уцелел только сам капитан.
Поднявшись, весь мокрый с ног до головы, он, схватившись за голову, побежал к рулю. Но в тот момент, когда его руки коснулись рулевого колеса, с борта канонерки вырвался огненный сноп.
Несколько секунд — и граната разорвалась над палубой осужденного на гибель парусника. Один из ее осколков со свистом ударился в грудь капитана и, пронзив его насквозь, вылетел с клочьями окровавленного тела из раны на спине, между лопаток.
Капитан «Кабилии», больше десяти лет занимавшийся контрабандой у берегов Марокко, окончил дни своего существования. И пробил последний час для его судна. Новый вал подхватил орку, поставил почти вертикально, поднес к гряде скал, грянул боком о гребень черного камня. С треском рухнули мачты. Борт судна рассекся, и из зияющей раны, распоровшей снизу доверху корпус «Кабилии», посыпались бывшие в трюме ящики, бочонки и мешки.
Волны подхватили все это добро и погнали его к берегу, и колотили о крутые бока скал, и швыряли на прибрежный песок, забрасывая его обломками.
Канонерка, с борта которой было отлично видно, какая участь постигла судно контрабандистов, послала еще два или три снаряда, чтобы добить «Кабилию», но гранаты пролетели мимо.
В то же время сама канонерка, едва не напоровшись на один из подводных камней, повернулась и ушла в открытое море, предоставив волнам доканчивать разрушение несчастного суденышка.
Несколько часов волны бросались на полуразрушенный корпус «Кабилии» и тащили к безлюдному берегу обломки и остатки груза. Но судно все еще держалось: оно крепко засело, словно схваченное клещами, между двух камней и разрушалось очень медленно. А буря, словно утолив свою ярость, уже слабела, ветер стихал, море успокаивалось.
Вот и солнце блеснуло сквозь тучи. Но это был уже прощальный луч дневного светила, уходившего на покой.
Тогда на палубе орки показались четыре человеческие фигуры: это были пассажиры, чудом пережившие смертельную опасность.
Студенты поднялись из каюты на палубу, не забыв прихватить свои драгоценные гитары.
Красавица хитана успела уже привести в порядок свой живописный костюм, несколько пострадавший при крушении, и, казалось, пребывала в самом хорошем расположении духа. Только цыган Янко бродил по палубе с лицом темнее ночи и бросал недобрые взгляды на испанцев и на девушку, улыбавшуюся им обоим, особенно тому, который звался странным и красивым именем Карминильо.
— Ну, что теперь будем делать, дружище? — спросил товарища второй студент.
— Ничего особенного, Педро, — отозвался Карминильо. — Разумеется, прежде всего надо перебраться на берег. Но мне не нравится присутствие здесь вот этих сеньоров.
И он показал на нескольких рыб странной, причудливой формы, кружившихся возле полузатонувшего корабля.
— Ты боишься рыб? — удивленно осведомился Педро.
— Ты, вероятно, не знаешь, что это за рыба, — ответил Карминильо. — Ведь это же луна-рыба3.
— Да хоть бы комета-рыба! Что нам за дело?
— Чтобы добраться до берега, надо пройти метров пятьдесят по отмели, по грудь в воде, дружище. А эти рыбы — злые хищницы. Моряки и рыбаки этих мест знают, что значит схватиться с таким зубастым врагом! В тот раз, когда я был с покойным отцом в Марокко, на моих глазах стая таких рыб в мгновение ока изорвала в клочья тело одного гигантски сложенного негра, имевшего неосторожность упасть в воду из лодки. Когда его вытащили на берег, он годился для любого анатомического музея. Не желаешь ли ты поручить прожорливым рыбам отпрепарировать твой скелет для нашего университетского музея? Тогда смело шагай в воду!
— Брр! — попятился Педро. — Я юрист, а не естественник, и отнюдь не желаю жертвовать своей собственной шкурой во имя науки!
— Успокойся. Мы, вероятно, сможем отогнать хищниц от судна при помощи выстрелов. Заморра, ведь ты, кажется, недурно стреляешь не только глазами? Возьмись за ружье, детка!
Девушка не заставила себя долго упрашивать. Она раздобыла в капитанской каюте отличный дальнобойный «маузер».
Остальные последовали ее примеру, и минуту спустя с палубы «Кабилии» загремели выстрелы, а прозрачная вода вокруг орки окрасилась кровью пронизанных коническими пулями рыб.
Интересно было наблюдать, что проделывали рыбы странной формы, получив пулю в голову или в брюхо.
Иные тонули, как свинец, другие же не только всплывали на поверхность, но, мало того, каким-то образом подпрыгивали не меньше чем на метр в воздух, раздувшись, словно шар, и тогда Заморра стреляла в них на лету.
