Баба Маня собак не жаловала и бывшего жениха за глаза ехидно именовала бультерьером; тем не менее, уловив необычный шум за стенкой, немедленно сделала стойку, как легавая, взявшая след. Она решительно оторвала взгляд от голубого экрана и прикрутила звук. Слух ее обострился до чрезвычайности. Инстинкт матерой обитательницы ведомственного эдема подсказывал: происходит что-то очень важное.
В суматохе, сменившейся томительным ожиданием, прошел час… Наконец-то примчался сын генерала, как вы уже, наверное, догадались – тоже Иван Иванович, генерал ФСБ, внешности такой же заурядной, но молодой и подтянутый. От отца он унаследовал упорство и целеустремленность, от деда-дипломата – житейскую ловкость, то есть очень полезное во все времена качество выходить сухим из любой ситуации.
Воспитанный в лучших династических традициях – суворовское училище, затем военная академия, – отца он видел мало и относился к нему вполне терпимо. Правда, во всех жизненных перипетиях его преследовала тень отца: окружающие привычно злословили, что он добился всего благодаря папаше. Сам же младший Иванов полагал, что заслуживает большего, чем положение благополучного наследника фамилии, и отец-генерал – помеха его служебному росту. Карьеру он сделал почти самостоятельно: поколесил по дальним военным частям, да и горячие точки видел не только на карте, в результате чего приобрел боевые награды, парочку несерьезных ранений и большие амбиции.
Ни ростом, ни наружностью младший Иванов не выделялся из толпы; повстречав даже несколько раз, запомнить его было практически невозможно. Цвет волос и глаз – линялый, телосложение средненькое. Никаких примет, никаких зацепок. Природная способность к мимикрии приходилась весьма кстати в его служебных занятиях. Он умел естественно растворяться в любой компании, виртуозно вживаясь в ту роль, которой требовал момент.
Текущий момент явно требовал решительности…
Иван Иванович энергичной походкой вошел в спальню отца, и мгновенно притихшая толпа прихлебателей раздалась, выплеснулась в стороны, словно лужа, по которой прошелся средний танк. А старик, лежащий на скорбном одре при всех регалиях, все еще грозный, в кителе с большими погонами, поднял голову и, из последних сил сверкнув глазами, пронзительно пискнул:
– Пошли все вон!!!
Любопытных выдуло из комнаты. По пути они чуть не смяли доктора, утратившего позиции в общей суматохе. Медицинское светило благоразумно влипло в стенку, пропуская это неорганизованное стадо; после, опомнившись, деловито отряхнулось, расправило плечи, приосанилось с чувством выполненного долга и со словами: «Я пошел умывать руки» – растворилось в дебрях генеральской квартиры.
Тем временем в упомянутых дебрях создалась обстановка, приближенная к боевой.
Водопроводчик Коля, запершись в санузле, уже закончил монтаж суперсовременного прослушивающего оборудования и, надев наушники, притих на унитазе. Понятно, что Коля на самом деле был совсем не Колей. Звали его Клаус, позывной «Прокладка», внедрен вездесущим ЦРУ в жэк № 511 «бис» еще в светлые годы холодной войны. Вынуждаемый легендой косить под советского сантехника, он со временем так натурализовался, что пил денатурат не морщась, и с трудом доживал до обеда без опохмелки. В такие часы он даже сильно сомневался в существовании другой реальности под названием родные Соединенные Штаты, но по привычке отправлял все собранные сведения по указанным ему адресам.
Телефонист Миша методично, в восемнадцатый раз, как автомат на тренировке, разбирал и собирал телефон в кухне. Он тоже давно был готов к работе, то есть к тайной записи последних слов умирающего, – и теперь тянул как мог, про себя витиевато поминая вялое развитие событий. В далеком прошлом Миша, будучи студентом университета имени Патриса Лумумбы, откликался на имя Махмуд, он же Штепсель – сотрудник разведки одной из заинтересованных стран арабского мира.
Медсестра Катя, скромно поправив выбившийся из-под шапочки локон, открыла переносной стерилизатор с инструментами, готовая прийти на помощь умирающему в любую минуту и в любом контексте. Вмонтированная в крышку прибора сверхчувствительная аппаратура работала безупречно, на пробу легко улавливая и передавая писк комара за окном. Катя, она же Игла, она же Роза Розенблюм, сотрудничала с «Моссадом» недавно, но работе отдавалась с юной неистовостью.
А за стенкой, боясь пропустить самое интересное, застыла баба Маня, истомившаяся в ожидании развязки. Брошенная папироса вяло догорала в мундштуке. Красавица Хуанита на экране что-то беззвучно лепетала, но дон Педро, казалось, тоже прислушивался к происходящему в квартире. А бдительная гражданка Семипузо, так близко к сердцу принявшая горе соседей, беззвучно чертыхалась, поминутно отводя от уха непослушные бигуди. Элементарные бытовые навыки старой девы не требовали специальной аппаратуры. Ухо, плотно прижатое к пустой стеклянной банке, приставленной донышком к стене, покраснело от напряжения.
Казалось, весь мир в этот момент настроил передатчики, вывел на орбиту спутники, запустил пленки в магнитофонах, – вся мыслимая и немыслимая техника приготовилась ловить последние слова отставного генерала.
Старик потянулся к сыну и дрожащими губами быстро-быстро зашептал:
– Я должен сообщить тебе важную государственную тайну…
Сын, не ожидавший серьезных откровений, снисходительно сделал участливое лицо и придвинулся поближе. Губы Иванова-старшего судорожно шевелились:
– По моему отделу в конце сороковых проходил один очень интересный случай. Пленный немецкий морской офицер сознался, что на его корабле спрятан шифр от сейфа в швейцарском банке, где хранится золото рейха. Больше ничего сообщить он не успел – наши с ним слегка перестарались… Этот корабль достался нам по контрибуции. Я много лет пытался найти шифр, но не смог… Я лично излазил треклятую посудину вдоль и поперек…
Умирающего стал душить кашель, он задыхался, тщедушное тело содрогалось в конвульсиях. Спутники, передатчики, сверхчувствительные наушники и стеклянная банка транслировали громкий треск. Агенты стоически терпели, морщились, но продолжали слушать.
– Папа, как называется корабль?! – заволновался сын.
Он тряс уходящего в небытие папашу, настойчиво пытаясь привести его в сознание. Но старый генерал не желал возвращаться к жизни, а совсем наоборот – закатил глаза и откинулся на подушку…
Потеряв самообладание, Иванов младший заорал:
– А-а-а-а-а, сделайте что-нибудь!!!
В комнату вкатился врач и попытался нащупать пульс умирающего, потом внимательно посмотрел на часы и глубокомысленно изрек:
– Все идет по плану…
– А что у нас сейчас по плану? – поинтересовался неутешный сын.
– Агония, – эхом отозвался врач.
– Надо остановить! – тоном, не терпящим возражений, распорядился Иванов.
– Это не ко мне. Это туда…
Меланхолический жест в сторону потолка увял, не произведя должного впечатления. Змеиный, завораживающий начальственный взгляд вонзился в переносицу самонадеянного лекаря, от чего тот осекся, мгновенно потерял вальяжность, тут же осознав, что если ничего не сделает – вполне вероятно, это будет последний пациент в его практике. Холеная рука поникла и сама собой потянулась к шприцам… Ссылка на небесную канцелярию не прошла. Взволнованный врач срочно приступил к реанимации.
Конец ознакомительного фрагмента.
