так и не встретившись с французами. От вчерашнего вечера ему запомнилась острота приключения с Мими, а совсем не разочарование жизнью ее мужа со старинным именем.
Через пару месяцев в Москве, в ресторане, на отмечании своего дня рождения Ивану пришла смска от Жана-Батиста: «Мой друг» — начинал он и сообщал, что он «совершил свой побег»: сейчас он уже месяц как в Афганистане, работает волонтером в канадском форпосте, занимается логистикой распределения гуманитарной помощи. У Ивана мелькнула мысль, что Жан-Батист поменял шило на мыло: он бы сам выбрал что-то менее практическое. В конце JB упоминал, что они с Мими развелись. В этот момент пришла дочь Аня и представила своего молодого человека и Иван опять забыл про Жана-Батиста и его дауншифтинг.
То, что этим же летом Иван сам стал дауншифтером, случилось в результате еще двух событий: во-первых, на работе произошёл крупный скандал, его чуть было не уволили (его обвинили в крайне не выгодных для фирмы условиях сделки, виноват был арабский партнер, но Ивана не слушали и понизили в должности — это было крайне унизительно и несправедливо). Второе — что Иван съездил в отпуск в Усть-Койву.
Усть-Койва была выбрана по литературным причинам: согласно потрясшей Ивана книге про реку Чусовую времен Екатерины, в деревне жил главный злодей — чернобородый самоуверенный старовер Колыван, тут же произошёл его поединок с мужественным, но одиноким парнем Остафием — оба были сплавщики: экстремальные пилоты сверхтяжелых барок с рудой, которые надо было на полной скорости провести, не разбив об утесы.
Чусовая встретила Ивана покоем, тишиной и отсутствием мобильной связи и интернета. До цивилизации и магазина было 15 км дороги, проходимой только для джипа. В первое своё утро в Усть-Койве Иван вышел на реку. Поблёскивая на солнце, могучая река беззвучно и быстро несла массу воды. В тишине подул нежный ветерок — Иван чуть не расплакался, душа его распустилась, очистилась от яростных ранящих споров, которые он вел в голове с обвинявшим его акционером, ему захотелось бесконечно смотреть на реку. Казалось, от этого вечного спокойного движения можно получить некую безжалостную, убедительную мудрость.
Как хамелеон, поверхность реки меняла цвет при разном направлении взгляда: была зелёной от отражающихся елей, но при взгляде с берега вниз — была прозрачно-коричневая, как покрытая слизью галька на дне, но если посмотреть вдаль — ярко синяя, как небо. Заметив, что это наблюдение может представлять литературную ценность, Иван записал ее в телефон и дальше дополнял эту запись. Например, там были такие наблюдения:
«В Усть-Койве три основные цвета: голубой (скалы, мох, сухая кора елей на солнце), зеленый (трава, лес), синий (река, лес вдалеке).
Основные звуки: нежное обещающее прохладу журчание перекатов, пение птиц, шум листвы на ветру.»
«Жужжание слепней — в этой нежной гармонии природы, звук такой же неуместный, как громко включенный шансон.»
Тут на Ивана села большая черная бабочка, он сообразил, что сегодня видел уже несколько таких бабочек — порхающих вокруг, сидящих на земле или в виде обрывков их крылышек — и он записал:
«Большие черные бабочки пытаются привлечь внимание к своей скорой смерти.»
А заодно и о севшем на руку слепне:
«Пёстрые черно-белые слепни садятся на запястье, словно пытаясь заменить собой часы.»
Так у Ивана постепенно сложился образ элегантного дауншифтинга в Усть-Койве: чистый деревянный с террасой дом на берегу, чтобы слышна и видна была река, утром чашка кофе, едва слышный включенный ноутбук на чистом деревянном столе. Он записывает несколько новых наблюдений или рассказ из своей насыщенной прежней жизни. Читает отзывы 2–3 друзей (с интернетом он вопрос как-нибудь решит). Может, однажды его и опубликуют. А не пойдет в этот день писательство, так можно погулять вдоль реки.
Живо он представил, от чего избавляет его уход с работы — от унизительного общения с публично оравшим на него акционером, от духовного одиночества среди любящих анекдоты коллег, от ночных звонков, невежества и истерик клиентов.
Вернувшись в Москву, он принял решение. В практическом смысле он уладил все быстро и выгодно. В сентябре он уже переехал в Усть-Койву, поселился в отремонтированный дом, даже интернет провел. С фирмой он разошёлся хорошо. Накоплений на обозримые годы — при скромной жизни явно хватало. Развод с женой должен был длиться так долго, что Иван решил оставить всё как есть, жене было всё равно.
В сентябре он смог написать Жану-Батисту, что он тоже совершил побег. Жан-Батист написал, что у него появилась женщина — переводчица из местных, Малала. Иван пригласил их заезжать в Усть-Койву. Завязалась переписка, которой предстояло длиться годы.
Вообще, в сентябре у Ивана было много событий и гостей. В частности, он написал небольшой рассказ «Подлость» о встрече с JB и Мими (под именами Анн-Луи и Зизи). Что касается гостей, то всем было интересно взглянуть на свежеиспеченного дауншифтера, который предпочел Урал Гоа. Приехал сын Матвей, побрюзжал, что в Усть-Койве нет церкви. Приехала дочка Аня — она временно была одна, и всё время украдкой плакала. Приехал друг, считавший Ивана талантом. Друг горячо одобрил койвинские наброски, особенно ему понравилось наблюдение про бабочек. В «Подлости» ему не хватило «идеи».
В октябре похолодало и Иван стал скучать. Не писалось: после «Подлости» все попытки описать «случай из жизни» почему-то приводили к пересказу однообразных измен жене, за которые, хоть он и писатель, ему было неловко.
Свежие впечатления про Усть-Койву тоже иссякли. Смотреть на реку — теперь, под любым углом, отражающую только серое дождливое небо, топорщащуюся под резкими порывами холодного ветра — не хотелось. Мудрость от нее не исходила, хотелось только спрятаться в дом и закутаться в кофту. Тут начало рано темнеть, Иван почувствовал себя в ловушке.
Бежать немедленно во что бы то ни стало ему помешали новые знакомые: Петрович и Сергеич — оба местные рыбаки примерно его возраста. Петрович, помоложе, имел манеру заканчивать слова частицей «-то»: «Река-то в такую погоду-то …» словно он напоминал о вещах, о которых только что говорил. Петрович научил Ивана развлекать себя рыбной ловлей — подлёдной и со спиннингом. Сергеич же — продал Ивану лодку и научил ходить по Чусовой под мотором. Его манера говорить была в том, что он не мог удержаться не подытожить любой разговор. Например, про кризис из-за коронавируса:
— В общем, у правительства руки не оттуда растут.
— Так, ведь, народ прививаться не хочет.
— В общем, народ у нас такой раздолбайский.
— Да, вроде, много в каких странах народ не прививается.
— В общем, пока все не переболеют,
