И принялся кружиться и прищелкивать пальцами.
Моряк смотрел на меня с любопытством. Он высвободил руку и, сунув бескозырку под мышку, стал прихлопывать ладонями.
— А ну, парень, наддай! Ай, молодец! Шире круг!
Он присел на корточки. Женщина сердито затеребила его за плечо:
— Ну, перестань! Ну, перестань же, Ермиша!
Газовый шарф сполз с плеча, длинная русая коса свесилась до самого пола.
Я продолжал приплясывать, но женщина на меня не смотрела. Она искала кого-то другого. Меня охватило отчаяние:
— Ма-а-ма! А я умею еще и так!..
Я упал на живот и закружился быстро-быстро, как мельница.
— О-о-о! — стонал от смеха моряк. — Вот молодчина! Вот молодчина!
Мелькали лица ребят, заскорузлые ладони матроса, складки женского платья. Мелькали окна, двери, доктор в белом халате, няня Глаша…
— Ай, молодец! Ай, молодец! Ну, ладно, хватит! — Моряк поставил меня на ноги. — А что ты можешь еще?
У меня все еще кружилось перед глазами, но я увидел, как женщина, показав на кого-то пальцем, что-то сказала доктору. Няня поднесла дрожащую руку ко рту.
— А я еще умею вот это!
Я кувыркнулся через голову на пол. Вскочил, опять кувыркнулся.
— Чудо! Чудо! — сказал, выпрямляясь, моряк и решительным движением надел на голову бескозырку. — Доктор, мы его берем!
Женщина всплеснула руками:
— Ермиша, что ты?!
Лицо моряка стало суровым.
— Доктор, мы его берем! — жестко повторил он.
Женщина в смятении кинула взгляд на притихших детей. Доктор сухо кашлянул, дрожащими пальцами поправил пенсне:
— Мадам, вы, кажется, хотели взять мальчика? Женщина резко повернулась.
— Да, а что?
— Но ребенок, которого вы мне показали, — девочка!
Женщина смутилась:
— Разве?!
— Да. А это вот — мальчик. И хороший мальчик. Возьмите его, жалеть не будете.
Доктор соврал, я это знал точно! Женщина выбрала Левку! У него курчавые светлые волосы и большие голубые глаза с длинными ресницами. Он только что появился в приюте, а его уже выбрали! Но зачем доктор сказал неправду?!
— Мама! — тихо сказал я. — А я умею стоять на одной ноге. Смотри!
Моряк шумно вздохнул и взял меня за руку.
— Кхм! Хорош парень, а, как ты думаешь, мать?
Женщина растерянно металась взглядом то на курчавого Левку, то на мои ноги колесом, и вид у нее был такой, будто она расставалась с дорогой, понравившейся ей игрушкой.
— Хорош, говорю, парень-то?! — переспросил моряк, и в голосе его прозвучало нетерпение.
— Да, да, — сказала женщина, кусая губы.
Моряк наклонился ко мне:
— Как тебя звать-то, сынок?
— Рахитик! — звонко ответил я. — Меня зовут Рахитик.
У женщины брызнули слезы из глаз.
Хочу стать летчиком
И стал я жить в новом доме. Дом-то, собственно, был не новый — старый, деревянный, двухэтажный, с крутыми лестницами. Стоял он на обрыве, возле самого моря. Сверху, если выйти за ворота, открывался широкий вид, слева были два пирса с ошвартованными возле них пароходами, дальше виднелись выкрашенные суриком корпуса судов, стоявших на стапелях, подъемные краны, и за ними черным частоколом торчали нефтяные вышки. Горячий ветер приносил оттуда вместе с острым запахом смолы и краски свистки паровых лебедок и звонкие выкрики: «Вира!», «Майна!» А прямо внизу, под кручей, была, песчаная коса и на ней приземистые строения с округлыми крышами — ангары. В них стояли гидропланы.
Каждое утро проходили мимо нашего дома на работу летчики и техники. Они спускались по крутой тропинке вниз, раздвигали визжавшие створы ангаров, выкатывали из них гидросамолеты и по деревянному настилу осторожно спускали их на воду.
Я знал распорядок работы летчиков до мельчайших подробностей. Сейчас вот двое в кожаных штанах и куртках, опоясанных ремнями, наденут на головы громадные пробковые шлемы с очками и заберутся в кабины, обтянутые со всех сторон растяжками из проволоки. Двое других встанут на качающийся на воде корпус гидроплана и начнут крутить пропеллер. Потом громкий выкрик: «Контакт!» — «Есть контакт!» Синий дымок, хлопок, другой, и, пугая чаек, раздается звонкий треск мотора. Рябит вода от воздушных струй, дрожит аэроплан. А у меня сердце замирает от восторга: до чего же здорово!
И вот гидроплан начинает двигаться. Все быстрее, быстрее. Скользит по воде, оставляя за собой пенистый след, потом отрывается, набирая высоту, становится меньше и меньше, превращается в точку и растворяется в небесной сини.
Я сижу верхом на глыбе песчаника, выпирающего из земли у края обрыва. Его шершавые бока еще хранят тепло вчерашнего знойного дня. В самое сердце западают мне вскрики чаек, синее море, голубое небо с резко очерченным горизонтом и этот вот рокот моторов. Возвращались гидропланы с другой стороны. Они внезапно выныривали из-за опаленных солнцем голых холмов и, нагоняя жуть, с шумом проносились над крышей нашего дома. Я вдавливал голову в плечи и замирал, а гидроплан, снизившись к воде, уже плавно опускался на морскую рябь и, взметывая в воздух радужные брызги, подруливал к берегу. Было в этом что-то чарующее, волшебное, непостижимое.
К вечеру я опять сидел на своем камне, ожидал, когда, возвращаясь домой, пройдут по тропинке летчики, веселые, красивые, в голубых, как небо, френчах. На стройных ногах — желтые кожаные краги.
Я смотрел на летчиков с благоговением и всякий раз, проводив их взглядом, ощущал в своей душе какое-то неотразимое назревающее чувство. Да, да, конечно! А почему бы и нет?! Я хотел быть… летчиком! Вот только ноги мои меня смущали.
Конечно же, о своем решении я рассказал товарищам. Но меня подняли на смех. Предводитель мальчишек двора, долговязый и худой как вобла Котька Конопатый, подлетел ко мне, гыгыкнул и, привычным жестом прихлопнув свой огненный вихор, торчащий на макушке, насмешливо уставился на мои ноги. Пацаны, предвкушая потеху, окружили меня полукругом.
— Гы-ы! — сказал Котька и шмыгнул носом. — Летчиком, значит, хочешь быть! С такими колесами?!
Ребята покатились со смеху.
А я посмотрел на свои ступни, развернутые внутрь. Конечно, с такими ногами… Но ведь их можно, наверное, выправить?
Словно уловив мои мысли, Конопатый шмыгнул носом и, подмигнув пацанам, сказал:
— Слушай, Борька, давай я их тебе выправлю, а?
У меня всколыхнулась надежда.
— А можешь?
— А как же! — солидно сказал Котька. — Я все могу!
— Ну, тогда давай, — робко согласился я.
Пацаны сгрудились вокруг. Котька, ухмыляясь, засучил рукава.
— Садись крепче! Держись! Давай лапу.
Я вцепился руками в шершавые бока песчаника и протянул ему правую ногу.
— Ну, держишься? — спросил Конопатый.
— Держусь, — сказал я сквозь зубы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
