— Что ты там увидела на стене? — сердито мяукнула кошка.
— Зеленую, как мох, яблоню и самые сладкие яблоки, — восторженно ответила Беляночка.
— Нет там никаких яблонь и яблок, — вздохнула кошка. — На обычной стене не может расти никакой яблони.
Седое дыхание старой стены слетело со щеки девочки. Беляночка испуганно перевела взгляд с кошки на яблоню.
Дерево и правда исчезло.
А может, его никогда и не было? Не было мшисто-зеленых яблок и кислых зеленушек? А на месте седой стены появилось серое небо.
— Не трать время на всякие глупые стены, — посоветовала кошка, когда стена осталась позади. — Сама же хотела скорее домой.
— Мы совсем не домой идем! — осмелилась возразить Беляночка. — Какой же это дом у гномов?
— Для гномов самый настоящий дом, — фыркнула кошка и перескочила через пенек. — Видать, Белоснежка и впрямь твоя бабушка, коли тебе чудится, что на голой стене яблони растут.
— Нет-нет, — испугалась Беляночка, — моя настоящая бабушка вяжет ярко-синюю кофточку и носки, которые никто не носит.
— Поменяй вязальщицу, — равнодушно обронила кошка.
— Бабушек не меняют, как сапожки. Это моя мама однажды принесла из магазина сапожки, а они жали, вот их и поменяли.
— А если бабушка жмет? — остановилась, рассердившись, кошка. — Что ты глаза вытаращила? Ты уже один раз поменяла свою бабушку на липовую, которая, хи-хи-хи, не очень-то заботится о своей новой внучке. Ну, а теперь у тебя две новых бабушки.
— У меня никогда не было двух бабушек, — снова захныкала Беляночка. — Вот у Маргот две бабушки, и у Кристель, кажется, тоже — где-то в Алутагузе. У других, я точно знаю, что нет, и у меня тем более.
— Бабушки не может быть «тем более»! — передразнила кошка. — Она или есть, или ее нет. А у тебя их сейчас две: Белоснежка и Дюймовочка.
— Две, — вздохнула Беляночка, теряя последнюю надежду. — Я и одну-то бабушку не слушалась. Она только и знала приказывать: вымой руки, причешись, учи сложение, учись писать, а теперь рисуй, да не размазывай краски!
— Кончай ныть! — приказала кошка. — Дюймовочка живет почти так же далеко, как бабушка из Алутагузе. А Белоснежке хватает дел и с гномами. Только у Беляночки была такая глупая бабушка, что дала заманить себя в глухую чащу.
— Не говори так про Белоснежку, — чуть не задохнулась от возмущения Беляночка. — Белоснежка — самая-самая белая, а Дюймовочка — самая-самая маленькая на свете. Мои бабушки не такие глупые, чтобы дать заманить себя куда-то. Это я тебя сейчас заманила, а не ты меня, поняла?!
Кошка обернулась и зевнула.
— Когда зеваешь, надо рот рукой прикрывать, — продолжала, осмелев, Беляночка.
У кошки было четыре лапы, и она так быстро стала перебирать ими, что Беляночка с трудом поспевала за ней.
— Заманивают того, кто позади. Заводит тот, кто впереди, — бормотала кошка, спеша вперед.
— Это очень дурная привычка — ворчать про себя, — заметила Беляночка, с трудом переводя дыхание. — Бабушка всегда говорит, что…
— Какая бабушка? — перебила кошка.
— Бело-дюймо-вязальная, — запинаясь, ответила Беляночка и собралась было всерьез рассердиться, как вдруг из кустов послышалось фырканье, а затем шепот:
— Тише! Не топчите бедный источник!
— К сожалению, я не вижу здесь никакого источника, милый ежик, — подобострастно ответила кошка.
— Чтобы видеть, нужно, скорее, сердце, а не глаза, — дружелюбно заметил ежик.
Только теперь Беляночка увидела, какие у ежика прелестные косящие глазки.
— Говори, говори, — ласково попросила кошка. — От однообразной пищи может разболеться живот. Я уже битый час перевариваю болтовню этой девчонки.
Беляночка даже не успела обидеться, а ежик уже начал свой грустный рассказ:
— Вы стоите как раз на месте чудесного, но всегда печального источника. Светило ли солнышко или шел дождь, завывал ветер или царили тишь да гладь, источник плакал утром и плакал вечером, плакал средь бела дня и плакал ночью. Мы все жалели бедный, вечно плачущий источник. Слезы нескончаемым потоком струились из расщелины в скале и бежали к ручью, прямо туда, где вы сейчас топчетесь. — Ежик вытер свои косящие глазки и важно продолжил: — Мы все, и я тоже, решили утешить источник, сделать так, чтобы он больше никогда не плакал. От медведя толку было мало, у источника от страха слезы закапали еще сильнее. От лисы, этой хвастуньи, тоже пользы не было. Оставался я! Да-да, только мне одному пришла в голову мысль, что солнышко, самое жаркое из всех, может развеселить источник.
Ежик замолкнул на мгновение, но, увидев, что его внимательно слушают, заговорил дальше:
— Я ведь только добра хотел. Да и солнце сразу согласилось.
Рассказчик как будто опять засомневался:
— Так вот, солнышко утешало источник один день, потом второй и немножко третий. А больше и не понадобилось, потому что источник перестал плакать.
Будто испугавшись своей откровенности, ежик бросил через плечо:
— Раз не стало слез, то не стало и источника. Теперь любой прохожий топает по дну ручья, ни один не остановится, задумавшись, у плакавшего когда-то ручья, который заутешали до последней капли.
Ежик всхлипнул и хотел было нырнуть в кусты, но кошка остановила его вопросом:
— Скажите, милый ежик, а ваши очаровательные косые глазки тоже виноваты в осушении, ой, простите, утешении источника?
— Ну что вы, конечно, нет! — вздохнул ежик. — Во всем виноваты лень и озорство. Видите ли, у сегодняшних глаз нет того чувства ответственности, что было во времена моей юности. Вот вы, уважаемая кошка, могли бы вы раньше представить себе, что один глаз жалуется другому — он больше не может! Вы только подумайте, у меня якобы был широкий кругозор, у глаз не было ни минуты покоя, и вдруг один глаз перестал двигаться. Делай что хочешь! Другой глаз, у которого чувство ответственности выше, совершенно справедливо заметил, что в какую бы сторону они ни вертелись, все равно когда-нибудь вернутся к началу кругозора. А уставший глаз стоял на своем. Они, дескать, бегут против кругозора. И тут же развернулся и побежал в противоположном направлении.
Ежик осуждающе повращал глазками и растопырил иголки:
— Вот такова неблагодарность современных глаз. Лентяю нет никакого дела до того, что мои глаза разом стали косыми. Один глаз бежит по кругозору в одном направлении, другой — в противоположном.
— Как только я доберусь до дому, тут же возьму бабушкин сантиметр и замерю свой кругозор, — испуганно воскликнула Беляночка.
— Вот-вот, измерь-ка получше свой кругозор, — съехидничала кошка, — а то кое у кого один глаз смотрит во двор, а второй на улицу. Только не всякий глаз согласен смотреть куда попало. Как бы один твой глаз не отправился в кругосветное путешествие, а второй — на прогулку вокруг тазика в ванной комнате. Во всем должна быть мера.
— При чем тут мера? — фыркнул ежик. — Каждый глаз сам должен знать, куда смотрит. Не стану же я сам мучиться и мерить. Какая неблагодарность!
И ежик отвернулся от них.
А потом пошел — фыркая, что-то бормоча и громко шурша.
На берегу пруда
Беляночка устала. Она едва передвигала ноги, но после встречи с ежиком нечего было и думать остановить кошку. Раза два девочка попыталась показать ей замысловатый корень или забавный пенек, но кошка ничего не замечала. Знай спешила вперед, потому что хотела поспеть к обеду у гномов. Ведь за обеденным столом, когда вся семья в сборе, больше всего разговоров. И комната наполняется разными вкусными голосами. Тут уж кошке есть чем поживиться.
— Ой, кошечка, миленькая, — взмолилась, наконец, Беляночка, задыхаясь. — Постой, посмотри, что там, на берегу пруда происходит?
— Подумаешь, пруд, — фыркнула кошка, однако остановилась, так что Беляночка налетела прямо на нее.
Но кошка смотрела не на пруд, а на вывеску, висевшую между двумя елями и преграждавшую дорогу к пруду.
— «Кот лета»? — прочитала Беляночка.
— Что-то не припомню таких родственников! — удивилась кошка. — Чудеса да и только, ни разу не встречала летнего кота.
— Причем тут коты? — выскочила из-за дерева проворная белочка.
— Ну да, смышленая белочка, — замурлыкала кошка, — естественно, я не осмелилась бы назвать своей родственницей вас. Но между деревьями висит очень любопытная вывеска — «Кот лета»!
— Что же в ней любопытного? — удивилась смышленая белочка. — Вывеска как раз для того и висит, чтобы отваживать незваных гостей.
— Ясно, ясно, сейчас мы уйдем, — снова замурлыкала кошка. — Только с чего вы взяли, что упоминание именно о коте может кого-то отвадить? В старину для этого служили львы или медведи, или уж, на худой конец, волки.
— Кто же нынче боится волков? Или медведей? И даже могучего льва? А вот над моей надписью придется поломать голову. Что перевесит — «кот лета» или «котлета»? Если важнее окажется котлета, то гость отправится к выдре за водографией.
