«Я бы предпочел умереть, нежели видеть, что мой сын занимается подобными делами».
И с этой минуты Стен почувствовал, будто чья‑то рука сжала его сердце, мешая ему биться.
Чтобы избавиться от этого мучительного ощущения, он выпил вина. И сразу же все завертелось вокруг него. Точно сквозь сон слышал он, как его товарищ высмеивает Национальную гвардию, манеру ее солдат проходить строевое учение, изображает схватку при Маре, ночную тревогу на крепостном валу. Затем, когда долговязый заговорил шепотом, офицеры обступили его, и на их, лицах появилось сосредоточенное выражение. Негодяй предупреждал их о готовящейся ночной атаке вольных стрелков.
Но тут уж малыш Стен, сразу протрезвившись, в бешенстве вскочил с места:
— Замолчи… Только не это… Я не хочу…
Но тот, пренебрежительно усмехнувшись, продолжал свой рассказ. Не успел он кончить, как офицеры уже были на ногах. Один из них указал мальчикам на дверь.
— А теперь проваливайте! — крикнул он.
И они заговорили между собой быстро — быстро по — немецки. Долговязый, позвякивая деньгами, гордый как вельможа, вышел вон. Стен, низко опустив голову, последовал за ним. Когда они проходили мимо пруссака, чей взгляд привел малыша Стена в такое замешательство, раздался печальный голос:
— Некарашо… Это очень некарашо…
У Стена на глазах выступили слезы. Дойдя до равнины, мальчики со всех ног пустились бежать и быстро оказались на французской стороне. Корзина их была полна картошки, которой их снабдили пруссаки. С этой ношей они без всякого затруднения добрались до траншей вольных стрелков. Там готовились к ночной атаке. В молчании прибывали полки, плотной массой группируясь у стен. Старенький сержант, оказавшийся тут, с озабоченным и вместе с тем сияющим видом размещал своих бойцов. Когда мальчики проходили мимо него, он их узнал и приветливо им улыбнулся.
О, какой болью отозвалась эта улыбка в сердце малыша Стена! Он даже готов был крикнуть:
«Не ходите в атаку!.. Мы вас предали!..»
Но долговязый шепнул:
— Скажи хоть слово — и нас расстреляют.
И Стена удержал страх.
Дойдя наконец до Курнево, они, чтобы разделить деньги, забрались в какой‑то пустой дом. Справедливость заставляет меня признать, что дележ был совершен честно и что когда малыш Стен услышал, как у него под курткой звенят заработанные им экю, он вспомнил об ожидающих его партиях в пробки, и совершенное им преступление показалось ему уж не столь ужасным.
Но все изменилось, когда, миновав городские ворота, долговязый покинул его и несчастный мальчик остался один. Карманы его вдруг стали страшно тяжелыми, и рука, которая сжала ему сердце, сдавливала его с еще большей силой, чем раньше. Париж теперь показался ему совсем иным. Слово «шпион» чудилось ему и в грохоте колес и в звучавшем вдоль всего канала барабанном бое. Наконец‑то он добрался до своего жилища. Радуясь, что отец еще не вернулся, он поспешно поднялся к себе, чтобы спрятать под подушку такие тяжелые экю.
Никогда еще дядюшка Стен не приходил домой в таком веселом и хорошем настроении, как в тот вечер. Из провинции только
что были получены хорошие известия — положение в стране улучшилось. За столом бывший солдат, не отрываясь от еды, то и дело поглядывал на висевшее на стене ружье и со свойственной ему ласковой улыбкой говорил сыну:
— Что, сынок, ведь и ты бы пошел воевать против пруссаков, если бы был большой?
Около восьми часов раздалась пальба из пушек.
— Это Обервилье… Дерутся в Бурже… — сказал дядюшка Стен, который отлично знал все укрепления. Малыш Стен побледнел и, сославшись на сильную усталость, пошел спать. Но он не уснул. Он представил себе, как вольные стрелки ночью отправляются в атаку, но вместо того, чтобы застать пруссаков врасплох, сами попадают в засаду… Вспомнил он и старенького сержанта, который ему улыбнулся, и увидел его распростертым там же, на снегу, и сколько еще других рядом с ним… Цена всей этой крови была спрятана у него под подушкой, и виной этому был он, сын Стена, солдата… Его душили слезы. А в соседней комнате, слышал он, взад и вперед ходит его отец, открывает окно… Внизу на площади трубили сбор. Перед тем как идти в бой, среди батальона вольных стрелков шла перекличка. Положительно, это было настоящее сражение. У несчастного мальчика вырвалось рыдание.
— Что с тобой? — спросил дядюшка Стен, входя в комнату.
Тут мальчик, не выдержав, соскочил с постели и бросился
к ногам отца. От резкого движения все его экю рассыпались по полу.
— Что это такое? Ты украл?
И мальчик торопливо рассказал, как он ходил к пруссакам и что он там делал. Он чувствовал, что, по мере того как он рассказывает, у него становится как‑то легче на душе. Старик молча слушал, но лицо его было страшно. Выслушав сына до конца, он обхватил руками голову и заплакал.
— Отец… Отец… — бормотал мальчик.
Но старый солдат оттолкнул его от себя и молча собрал деньги.
— Это все? — спросил он.
Мальчик кивнул головой.
— Хорошо, — произнес отец. — Я сейчас верну их пруссакам.
И, не прибавив ни слова, даже не повернув голову, он вышел
из дому и смешался с толпой солдат подвижной гвардии, которых медленно, одного за другим, поглощала ночная тьма. С тех. пор его больше не видели.
