— Я больше не коммунист, — просто заявил он, — я им вообще никогда не был. Вот здесь, — он прижал кулак к груди, — здесь я никогда не считал себя коммунистом.
Вытащив из нагрудного кармана некогда белый носовой платок, он стянул с руки перчатку и, развернув платок, достал оттуда баночку с таблетками.
— Извините, — сказал Мироненко, вытряхивая на ладонь несколько таблеток. — У меня боли. В голове, в руках.
Подождав, пока русский примет таблетки, Боллард спросил:
— Почему вы вдруг начали сомневаться?
Русский положил в карман банку и платок; его широкое лицо осталось совершенно бесстрастным.
— Как человек теряет свою… веру? — спросил он. — Я видел это слишком часто; или, возможно, наоборот — слишком редко.
Он взглянул в лицо Болларда, желая проверить, какое впечатление произвели его слова. Решив, что Боллард его не понял, он попытался объяснить еще раз:
— Я считаю, что человек, который не верит, что запутался, что он погиб, в конечном счете действительно погибает.
Парадоксальное заявление, выраженное весьма изящно. Подозрения Болларда относительно того, что Мироненко неплохо владеет английским, подтвердились.
— А сейчас вы — запутались? — поинтересовался Боллард.
Мироненко не ответил. Он стянул вторую перчатку и принялся разглядывать свои руки. Таблетки, по-видимому, не ослабили боли. Он сжимал и разжимал пальцы, как страдающий артритом человек, который проверяет состояние суставов. Не глядя на Болларда, Мироненко произнес:
— Меня учили, что Партия знает ответы на все вопросы. Поэтому я ничего не боялся.
— А сейчас?
— Сейчас? Сейчас у меня появились странные мысли. Они приходят ниоткуда…
— Продолжайте, — сказал Боллард.
Мироненко натянуто улыбнулся:
— Вы хотите узнать всю мою подноготную, да? Даже мои мысли?
— Да, — сказал Боллард.
Мироненко кивнул.
— У нас было бы то же самое, — сказал он и после некоторого молчания добавил: — Иногда я думал, что не выдержу. Вы меня понимаете? Я думал, что взорвусь изнутри, потому что во мне кипела ярость. И это меня пугает, Боллард. Я думал, что когда-нибудь они заметят, как я их ненавижу. — Он взглянул на своего собеседника. — Поторопитесь, иначе меня обнаружат. Я стараюсь не думать о том, что со мной сделают. — Он снова помолчал. Слабая улыбка, промелькнувшая было на его губах, мгновенно исчезла. — В нашем отделе есть такие службы, о которых даже я ничего не знаю. Спецбольницы, доступ в которые категорически запрещен. Они умеют разрывать душу человека на мелкие кусочки.
Даже прагматичный Боллард удивился, как возвышенно начал выражать свои мысли Мироненко. Попади Боллард в руки КГБ, вряд ли он стал бы думать о своей душе. В конце концов, нервные окончания располагаются в теле, а не в душе.
Они проговорили больше часа. Разговор переходил от политики к личным воспоминаниям и снова возвращался к политике, они говорили о разных пустяках и исповедовались друг другу. Под конец беседы Боллард уже не сомневался, что Мироненко ненавидит своих хозяев. Он был, как он сам выразился, человеком без веры.
На следующий день Боллард встретился с Криппсом в ресторане отеля «Швайцерхоф» и доложил ему о встрече с Мироненко.
— Он готов и ждет. И просит нас поторопиться с решением.
— Еще бы, — сказал Криппс.
Сегодня его стеклянный глаз доставлял ему массу неудобств; из-за холодного воздуха, как объяснил Криппс, глаз все время запотевал и двигался медленнее, чем здоровый, а потому время от времени его приходилось слегка подталкивать пальцем.
— Мы не станем торопиться, — сказал Криппс.
— Но почему? Лично у меня нет никаких сомнений относительно его намерений. Или его отчаяния…
— Посмотрим, — ответил Криппс. — Как насчет десерта?
— Вы что, и во мне теперь сомневаетесь? Вы это хотите сказать?
— Давайте съедим чего-нибудь сладкого. Меня от всего этого тошнит.
— Вы считаете, что относительно Мироненко я ошибаюсь, так? — упорствовал Боллард. Криппс не ответил, и Боллард слегка перегнулся через стол. — Вы так считаете, не правда ли?
— Я просто хочу сказать, что нужно проявлять осторожность, — сказал Криппс. — Если мы и в самом деле заберем Мироненко к себе, русские очень расстроятся. Мы должны быть уверены, что наши действия будут стоить той бучи, которая тут же поднимется. В настоящий момент все висит на волоске.
— А когда у нас было иначе? — спросил Боллард. — Скажите, когда у нас вообще было спокойно? — Откинувшись в кресле, он попытался заглянуть в лицо Криппса, чей стеклянный глаз, казалось, излучал более честный взгляд, чем настоящий. — Мне опротивела вся эта возня, — буркнул Боллард.
Стеклянный глаз повернулся в его сторону.
— Из-за русского?
— Возможно.
— Поверьте, — сказал Криппс, — у меня есть все основания не доверять этому человеку.
— Назовите первое.
— Мы ничего о нем не знаем.
— Так уж и ничего? — не унимался Боллард.
— Всего лишь слухи, — ответил Криппс.
— А меня почему не спросили?
Криппс покачал головой.
— Это уже из области теории, — сказал он. — Вы предоставили хороший отчет, и я хочу, чтобы вы поняли: если ситуация складывается не так, как вы предполагали, то это вовсе не потому, что вам перестали доверять.
— Понятно.
— Вы ничего не поняли, — сказал Криппс. — Вы чувствуете себя мучеником; что ж, вас винить не в чем.
— И что мне теперь делать? Забыть о встрече с этим человеком?
— А что, тоже неплохо, — сказал Криппс. — С глаз долой, из сердца вон.
Криппс явно не доверял Болларду, иначе послушался бы его совета. Хотя всю следующую неделю Боллард продолжал потихоньку наводить справки о Мироненко, стало ясно, что людям из его ближайшего окружения было приказано молчать.
В общем, следующие новости о своем подопечном Боллард получил из утренних газет. В статье говорилось, что недалеко от станции Кайзердамм, возле дома был найден труп. Боллард не связал этот случай с Мироненко, однако кое-что в этой истории привлекло его внимание. Во-первых, дом, указанный в статье, иногда использовался службой разведки для встреч с агентами; во-вторых, там говорилось, что на месте преступления едва не удалось схватить двоих мужчин, пытавшихся спрятать тело; далее в статье отмечалось, что преступление было совершено явно не из мести или ревности.
В полдень Боллард отправился в офис Криппса, чтобы заставить его дать объяснения, но Криппс оказался занят и в ближайшее время, как заявил его секретарь, вряд ли будет свободен — дела вызвали его в Мюнхен. Боллард оставил записку, в которой просил Криппса о встрече, как только тот вернется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
