Клюев вышел из игры и вызывал текстовые окна деловых бумаг.
— Не доросли мы умишком, — сказал Пилипенко с терпеньем в голосе.
— Точно! Где уж нам, дуракам, чай пить, — проворчал Жаров.
Оба знали, что бесконечные игру Клюева не влияют на ход его работы. На мониторе один документ быстро сменялся другим.
— Ничего, еще дорастете… — приговаривал Клюев, виртуозно шаря мышью и стуча по клавиатуре. — Откроете себе этот удивительный мир… Готово! Значит так. Происшествие определено как несчастный случай. Свидетельница, продавщица овощного лотка, стояла спиной и ничего конкретного не видела. Второй свидетель — пенсионер с собачкой. В момент наезда он как раз общался со своей белой болонкой и оглянулся лишь, когда машина уже сбила женщину. Какие-то еще люди… Бросились задержать машину, «Ауди» эту из прошлого века, но та укатила. Вот! Один свидетель вообще не был опрошен. Он пришел, чтобы дать показания, но его не стали слушать, поскольку дело и так казалось ясным.
— Распечатай мне его координаты, — попросил Пилипенко.
— Только что послал на принтер, он обычно медлит несколько секунд. Не люблю, когда начальство отдает распоряжение о том, что я уже и так сделал.
— Поговори у меня еще, — буркнул следователь, прихватывая лист. Прочитал:
— Мельников какой-то. Учитель. Эге! Да это ж наша школа. Не помню такого. Молодой, наверное.
До школы дошли пешком, благо что было минут пять от управления. Мельникова отыскали быстро. Совсем молодой человек сидел за учительским столом в пустом классе по случаю большой перемены. Жаров прислонился к подоконнику, а Пилипенко влез за парту. Он казался неправдоподобно большим.
— Вам так удобно? — засуетился учитель. — Я могу принести стул из другого кабинета.
— Вы даже представить себе не можете, Виталий Робертович, насколько тут удобно! — сказал Пилипенко, и Жаров понял, что он сидит и радуется возможности снова оказаться за собственной партой. Парта, впрочем, была другой, новой, но место — то же самое.
— Итак, вы шли по Платановой, наблюдали происшествие от начала и до конца… — начал он разговор.
— Так точно. Я хотел рассказать, но меня не пожелали выслушать.
— Так расскажите сейчас.
— Я увидел эту женщину. Она совершала переход улицы, шла наискось, улица была пустой. Вдруг появилась белая «Ауди». Машина двигалась точно на нее. Мне стало сразу ясно, что водитель то ли не видит ее, то ли наоборот — стремится произвести наезд. Когда оставались считанные метры, ветром сорвало рекламный постер с проволоки между столбами. Большой кусок клеенки угодил прямо на лобовое стекло и залепил его. Машина вильнула. Я убежден: если бы не ветер, то женщина была бы убита.
— Водитель был в машине один?
— Так точно. Отъехав от жертвы, остановился. Я и другие прохожие бросились к машине. Увидев, что мы собираемся произвести задержание, ударил по газам и скрылся с точки события. И вот еще что… Или это мне показалось?
Мельников умолк, испытующе глядя то на Пилипенку, то на Жарова.
— Продолжаете, — сказал Жаров. — Иногда имеет значение даже галлюцинация свидетеля.
— У этого водителя было какое-то странное лицо, — сказал Мельников. — Не могу понять, да и темно было. То ли это был негр? Во всяком случае, не обычный человек.
Пилипенко с трудом вылез из-за тесной парты. Проговорил, еще не закончив движения:
— Ясно. Следствие примет к сведению любую информацию. У меня к вам последний вопрос. Почему вы по-армейски говорите?
Мельников пожал плечами.
— Так я в армии служил.
Пилипенко и Жаров попрощались и вышли.
— Мы с тобой тоже в армии служили, — сказал следователь, усмехнувшись. — И почему таким дебилам позволяют детей учить?
— Крыша мира сильно поехала за двадцать лет, — сказал Жаров.
Пилипенко улыбался редко и то именно так: похоже на какую-то горькую усмешку, а если и шутил, то с серьезным лицом, отчего окружающие часто не понимали его шуток.
— Чужие мы с тобой на этом празднике жизни, — сказал он и добавил (с серьезным лицом), когда какой-то мальчишка с налету ткнулся ему головой в живот: — Без сменной обуви.
— Значит, попытка преднамеренного убийства, — проговорил Жаров. — Про лицо водителя я что-то не понял, но чем-то сверхъестественным тут попахивает.
— Для тебя всегда попахивает. Тебе надо в противогазе ходить. Гм… Странное лицо водителя… Негр… Тут что-то очень простое может быть.
— Или наоборот — чрезвычайно сложное. Кто ж мог покуситься на жизнь обыкновенной женщины? Кто она такая, кстати? Где хоть работает?
— Нигде. Домохозяйка. Между прочим, она еще в больнице. Самое время навестить пострадавшую.
Явление оборотня
В хирургическом отделении Ливадийской больницы Жарова заставили надеть бахилы. Он глянул на проходе в высокое зеркало вестибюля, удостоверившись, что выглядит идиотом с большими синими ступнями. В палате содержались трое: Вера, жена Куроедова, с каменной ногой на растяжке, девочка с гипсом-воротником и старушка с обеими перевязанными руками.
На тумбочке, в простой стеклянной банке стоял скромный букет мелких разноцветных астр, вестимо, от мужа. Жарову стало стыдно за голландские розы, которые он притащил незнакомой женщине. В качестве приложения он подарил ей номер «Крымского криминального курьера», конечно же, не тот, где была напечатана статья ее мужа, преодолев соблазн подвергнуть пострадавшую такому испытанию. Газета служила средством знакомства, не более.
— Огромное вам спасибо за цветы, — сказала Вера. — Я как раз очень розы люблю. Потому что они с шипами, не дадут себя в обиду. Правда, не знаю, чем моя история интересна для вашей газеты.
— Вы про меня напишите, — подала голос старушка. — Я обеими руками в горячий борщ угодила.
— И про меня! — воскликнула девочка. — Я на велосипеде хотела с каменной лестницы съехать, из Массандры на автовокзал. Четыреста ступенек!
— Про всех напишу, — с легкостью заверил их Жаров. — И про лестницу. И про борщ.
Девочка вернулась к своему занятию: с плеером на ушах она кормила старушку из ложечки, отмороженно кивая в такт неслышной музыке. Жаров обратился к потерпевшей:
— А вы, Вера, значит, точно уверены, что в машине был один человек?
— Один, — женщина помедлила, замявшись. — Только вот… Вы скажете, что я сошла с ума.
— То есть? — «искренне» удивился Жаров.
— Я не говорила это милиции, не хватало еще, чтобы меня в психи записали да в другую больницу перевели.
Жаров вопросительно посмотрел на собеседницу. Так сказала:
— Он не был человеком.
Жаров вздрогнул. Девочка уронила ложку. Старушка попыталась перекреститься культяпкой.
— Я не совсем понимаю. За рулем было какое-то животное?
— Это было чудовище. Что-то вроде оборотня. То ли волк, то ли пес. Оно сидело за рулем. И смотрело на меня.
Жаров ясно представил себе то, что сказала Вера и позже, по пути в управление, невольно присматривался к лицам водителей…
Выслушав его рассказ, Пилипенко достал из пачки сигарету, вставил ее в рот, закурил, затянулся, затем выплюнул сигарету, поймал ее на лету, сломал и швырнул в пепельницу. Там было уже полно таких же сломанных окурков.
— Никаких оборотней нет, — сказал он. — Ясно, как день: галлюцинация женщины, которую ударило бампером этого старого «Ауди».
Жаров сидел напротив следователя и явно смаковал свою длинную сигарилью.
— И не курил бы ты при мне, — добавил следователь. — Ведь бросает же человек.
— Ну и что? Это ж ты бросаешь, а не я. А насчет оборотня я бы не рубил так сразу.
Пилипенко замолчал, задумавшись. Жаров погасил свою коричневую сигарилью в пепельнице, среди длинных, белых, недокуренных сигарет следователя.
— Может быть, ты и прав, — сказал Пилипенко. — Если это оборотень, то жертва знала своего недоделанного убийцу.
— Ты это серьезно? Вот так, взял и сразу поверил в оборотней?
— Почему бы и нет?
Голос его звучал хитро, притворно.
— Да ну тебя, — обиженно сказал Жаров. — Дело ж серьезное.
— Серьезней некуда. Поскольку угонщиков или угонщика не нашли, то эту машину мог использовать кто угодно. Хоть оборотень, хоть сам Куроедов. Поговорил бы ты с ним, а? Как редактор с автором.
— Это резонно, — согласился Жаров. — Ты только намекни эдак: где мне его искать. Его статья ведь по электронной почте пришла.
— Твой талантливый внештатник трудится барменом в ресторане отеля «Маврикий». Там, в подвале, он и вкалывает, — сказал следователь, который, оказывается, уже навел справки.
На «ты» с убийцей
Через полчаса Жаров вошел в означенный бар. В пустом помещении был полумрак, звучала тихая музыка. За стойкой скучал бармен, скорее, это и был Куроедов — средних лет, невзрачного вида человечек. Он смотрел телевизор, откуда и доносилась музыка: там шел какой-то видеоклип с полуголыми девицами.
