Этой ночью она не считала нужным сдерживать эмоции.
А если у него есть другая – что ж, Лилия Станиславовна неплохо пометила свою территорию.
Она сладко потянулась, потом накинула на голое тело рубашку Максима. На его вещах появится еще одна метка – ее запах.
Лиля прошлась по квартире новоявленного любовника. Она была здесь впервые и вечером так и не успела рассмотреть его жилище. Лиля верила, что обиталище способно поведать о человеке гораздо больше, чем рассказывает о себе он сам. И даже больше, чем его одежда вкупе с машиной – и всеми прочими аксессуарами, что он выставляет напоказ.
По убранству стандартной двушки стало ясно, что бедный юноша изо всех сил старается, чтобы жилье у него было как у людей. В квартире недавно сделали ремонт. Нечего сказать – с определенным вкусом. В гостиной – громадный плазменный телевизор. Пять неплохих колонок и стойки с си-ди– и ди-ви-ди– дисками. Мягкая мебель и журнальный столик из «Икеи».
И – ни единой книжки.
Бедный мальчик, он живет явно не по средствам. Квартира – он рассказывал вчера – досталась ему в наследство от деда. Но ремонт и техника, наверно, сожрали его зарплату на три года вперед. Несчастный оператор.
Нет, подумала Лиля, в открытую деньгами она ему, конечно, помогать не будет. За деньги можно купить настоящего профессионала – такого, как массажист Али в гостинице в Тунисе или официант Оливейра на кубинском Варадеро. Но те – совсем другое… И Максим никакой не профессионал, он старательный, умелый, но – любитель. Любитель, простите за дешевый каламбур, любящий ее. Или, во всяком случае, желающий. И это восхитительно – когда двадцатилетний юноша хочет ее. Значит, не напрасны бесконечные шейпинги, тренажеры, строжайшие диеты; не зря как минимум раз в месяц она оставляет дикие деньги в косметологической клинике. Правду говорят: женщине столько лет, сколько лет ее любовнику. Вот и сейчас она чувствует себя не на свои… Ой, не будем лишний раз, даже про себя, произносить, сколько – столь страшно и сурово звучат эти цифры… Нет, главное, что она чувствует – а чувствует она себя так, словно ей, как и Максу, немногим за двадцать.
Лиля вернулась в спальню. Максим спал, даже не изменив позы, лицом в подушку. Умаялся. Он был настолько счастлив, что вчера, наконец, добился ее. Он так старался, чтобы ей было хорошо, и она была благодарна ему – скорей, за его усилия, а не за результат.
Лиля прошла на кухню. Красивая плитка под ногами не холодила, а, напротив, ласкала босые пятки: ну да, мальчик вчера хвастался, что полы у него в квартире с подогревом.
На кухне вентиляционный короб выложен разноцветной мозаикой а-ля Гауди. В подобном стиле испанского модернизма решен и светильник над обеденным столом. А окружает стол ярко-красный диван с мягчайшими подушками – на нем удобно есть, усевшись по-турецки, взяв тарелку на колени – что она вчера и делала.
На столике – недопитая бутылка красного вина. Вчера вечером Макс не дождался окончания ужина, накинулся на нее прямо на этом диванчике, и это тоже было приятно. Ох, юность, сколь же ты наивна, бодра, нетерпелива и необразованна!..
Вчера, например, выяснилось, что мальчик совсем не разбирается в винах (все норовил «Массандру» купить!), поэтому в супермаркете ей пришлось взять выбор напитка на себя. Кажется, удалось: красное испанское из Риохи, урожая две тысячи первого года, оказалось в меру терпким, бодрящим и ароматным.
Зато готовить ужин Максим стал самолично. Категорически запретил ей вмешиваться. Бедный юноша, он так для нее старался. И ему так шел фартук. Ну что ж, салат из морепродуктов мальчику удался. А до телятины, фаршированной корейкой, они вечером добраться не успели.
По многолетней привычке она заварила себе кофе. День предстоит долгий. Обычный рабочий день, и привычные ожидаются хлопоты: обсуждение нового проекта с креативщиками, переговоры с руководством второго канала, потом деловой ланч с испанскими продюсерами, разбор полетов с редакторской группой – но на душе… На душе все равно – пронзительное предощущение счастья.
Когда-то, лет тридцать назад, когда она была девочкой, это ощущение посещало ее едва ли не каждодневно. Особенно летом, в каникулы.
Лиля всякое утро просыпалась с предчувствием необыкновенных радостных открытий – и они не заставляли себя ждать. И днем, что следовал после многообещающего пробуждения, она находила земляничную поляну. Или обучалась прыгать рыбкой с пристани в реку. Или пугала в подвале скелетом девчонок (то-то визгу было!). Или читала книжку про капитана Блада и его возлюбленную Арабеллу Бишоп.
А однажды на мостках над озером какой-то ужасно взрослый парень – наверное, даже шестнадцатилетний! – мимоходом взял ее за плечи и отодвинул в сторону, чтобы пройти. Она на всю жизнь запомнила, какое тогда вдруг испытала от прикосновения его сильных рук чувство – незнакомое, знобкое, восхитительное… Первый, можно сказать, сексуальный опыт – хотя тогда, летом – страшно вспомнить! – семидесятого года она еше даже не ведала, как это называется..
Лиля взяла из сумочки косметичку и вместе с недопитой чашечкой кофе пошла в душ. В ванной у Макса – безукоризненная чистота, сверкают фарфор и краны, ждут совершенно свежие полотенца, и даже пузырьки с шампунями-гелями расставлены по ранжиру. И главное – никаких признаков посторонней женщины.
«Спасибо тебе, Максим, что заботишься обо мне. Спасибо, что своей любовью ты снова вернул меня в детство. И если ты будешь вести себя правильно, без ненужной фанаберии, безо лжи, а также лишних растрат своих эмоций на глупых ровесниц, я, конечно же, стану помогать тебе. Я сделаю для твоей карьеры все, что в моих силах. Потому что я совсем не неблагодарная свинка, коей меня многие пытаются представить… И еще: я хочу по-настоящему досадить ему, В.В., своему мужу, который слишком уж много внимания, сил и денег уделяет девчонкам – ровесницам Максима…
Но я тебя победила, В.В.! Я тебя – сделала! Потому что совершенно просто сорока с небольшимлетнему богатому мужику добиться успеха у двадцатилетней девчонки. И совсем другое – когда его ровеснице-супруге удается соблазнить красивого, юного, неглупого парня».
Через полчаса она вошла в спальню совсем другой: уложенной, накрашенной, надушенной, одетой. Макс теперь спал на спине, и он открыл один глаз при ее появлении. Лиля присела на кровать и запечатлела на его щеке сестринский поцелуй. Юноша открыл глаза и сразу же попытался схватить ее, сжать в объятиях, притянуть к себе. Она вскочила.
– Нет-нет, – сказала со смехом, – все было прекрасно, но мне пора бежать. Смотри, чтоб на планерке был как штык. С замком твоим я разберусь, дверь захлопну.
– Подожди!
Он вскочил, здоровенный, голый, красивый, как молодой бог – и опять желающий ее. Нагнал у двери. Она уклонилась от его объятий.
– Пока-пока!
– Слушай, Лиля! Я забыл тебе сказать одну вещь! Страшно важную!
– Ну?
Она уже открыла дверь.
– Мне кажется, что я люблю тебя.
– Это приятно. И мне было очень хорошо с тобой, малыш.
Ее каблучки зацокали по лестнице – изгаженной лестнице окраинного подъезда. В подобных парадных она не бывала уже, кажется, сто лет.
А потом она вырвалась на волю – ярко светило солнце, и деревья шумели под ветром своей молодой зеленью, и пейзаж начала лета примирял даже с мусорными баками и серыми коробками домов.
Теперь бы вспомнить, где находится платная автостоянка, куда они вечером с Максом поставили ее машину.
***
Удивительно, но Валерка в тот день тоже проснулся с радостным чувством. Хотя ровно никаких оснований для счастья не было.
Пробудился он на привычном топчане в каптерке. Спал, как всегда на вахте, в одежде. Чего уж тут хорошего?
Но, может, это многообещающее солнце, заливающее каморку, и безумствующие птицы настраивали на радостный лад?
Он вскочил с топчана и с высоты каптерки оглядел вверенную ему автостоянку. И длинные ряды чистых, блестящих на солнце автомобилей (в основном иностранного производства) тоже внушали оптимизм. Или, как говорит его дочка, позитив.
Валерка взглянул на часы: семь. Уже начался ежеутреннии разъезд клиентов, а вскоре, в восемь, у него с Василичем конец смены. Сменщики придут в семь сорок пять. Надо будет передать им дела. Главным образом, сообщить: сколько чужих, непостоянных тачек они припарковали вчера, сколько каждый из водителей заплатил и в котором часу обещал забрать свой лимузин.
А пока можно сполоснуться под жестяным рукомойником и попить кофейку.
Он выглянул из окна будки и прокричал Василичу, который тихо дремал в теньке на своем стуле у шлагбаума:
– Подъем, Василич! Бум кофе пить!
Кофе они с Василичем выползли пить на солнышко. Дневное светило припекало уже не по-весеннему, а по-летнему, обещая жаркий день.
Василичу сегодня выпала «собачья вахта» – с четырех утра до восьми. От этого он имел лицо жертвенное и кофе прихлебывал с обиженным выражением. Вопросил снисходительно:
